Молодой гаишник объяснил дорогу правильно и четко: следуя его инструкциям, колонна достигла полуразрушенной фермы. Водитель первым и, похоже, единственным из всех увидел черный силуэт на крыше коровника. Он открыт было рот, чтобы поделиться новостью с товарищами, но не успел. Реактивный снаряд ударил прямо в двигатель.
Сидевший на заднем сиденье, в середине, каким-то чудом остался жив – он ничего не видел, не слышал и, похоже, не понимал, но инстинкты были сильнее. Хрипя, давясь собственной кровью, он из последних сил тянул руку во внутренний карман. За телефоном или оружием – решили не выяснять. Мужчина в камуфляже и черной маске, подошедший к развороченному внедорожнику, дважды выстрелил в голову раненому из небольшого пистолета с глушителем.
– Жалко парня, – сообщил он подошедшему двойнику – такому же громиле с черной шерстяной головой. – Знал его?
– Неа, – мотнул маской громила.
– А я знал. Мы с ним еще в погранвойсках вместе служили. Я у него на свадьбе два месяца назад был. Нормально так погуляли, скажу тебе.
– Теперь на поминках гульнем, меня не забудь! – хохотнул громила и отошел в сторону.
Человек, только что прекративший мучения раненого, оттянул маску, злобно сплюнул и что-то неразборчиво пробурчал. Было похоже, что юмор товарища он не оценил.
Чуть в стороне от них человек в дорогом сером костюме что-то тихо говорил в трубку спутникового телефона с огромной толстой антенной. Он говорил с жаром, даже помогал себе левой рукой, но всякий раз, когда его собеседник на другом конце провода начинал отвечать, замирал, вытянувшись по струнке, отводя локоть правой руки в сторону, четко параллельно телу, как будто отдавая честь. Ветер заглушал его слова, и можно было расслышать только последнюю фразу: «Будет исполнено, товарищ генерал армии!» Спецназовцы уважительно покачали шерстяными черными головами и вернулись к работе с удвоенной силой – они догадывались, что выполняют личный приказ директора ФСБ, а теперь все сомнения рассеялись. Генерал лишнего не прикажет.
«КамАЗ» и второй внедорожник, замыкавший колонну, не пострадали, находившиеся там люди не успели оказать сопротивления. Связав им руки полимерными наручниками, люди в масках быстро и по-деловому увели всех куда-то за угол заброшенной фермы. Предварительно всех – и живых, и мертвых – тщательно обыскали. Человек в сером костюме собрал в большой черный мешок личное оружие, жетоны-«смертники», сотовые телефоны, кольца, цепочки и одинаковые удостоверения в кожаных обложках с гербом. Остатки машины, в которую попал реактивный снаряд, стащили с дороги. Один из спецназовцев притащил портативную автомобильную мойку: мощная струя смыла с дороги бензин, масло, гарь и кровь.
С момента обстрела прошел всего час, когда колонна снова двинулась в путь. Место уничтоженного внедорожника занял другой – точно такой же, с таким же номером. Теперь конвой сопровождали еще три автомобиля: два больших американских микроавтобуса с наглухо тонированными стеклами и приземистая «семерка» «БМВ».
Расскажи кому – скажут, глупая и дикая история. В сотне километров от Москвы спецназ ФСБ уничтожает спецназ ФСО. Глупо и дико. Люди, сидевшие сейчас в машинах, двигавшихся в сторону столицы, понимали это лучше многих. Час назад им пришлось стрелять – в упор, глядя в глаза сквозь прорези черных матерчатых масок. Они стреляли не во врагов, даже не в условного противника. Они все вместе прошли одну учебку, тренировались на одних базах, вместе отмечали праздники. Просто был приказ. А приказы – уж так принято – обсуждают только после выполнения. Если обсуждают вообще. Золотой конвой ехал в сторону столицы в полной тишине и радиомолчании. И если последнее было предписано отдельным приказом, то вот с первым все было сложнее. Невероятно хотелось говорить, рассказывать анекдоты, травить сальные байки. Но не было сил. Невидимые замки сковали людей, которым обещали квартальные премии и отгулы за то, что они сделали только что. Гарантированный уик-энд с женой и детьми на шестисоточной даче за убийство друзей.
#36
Москва, Последний тупик, явочная квартира московского управления ФСБ России
16 мая 2008 года
На десятый день квартира в Последнем тупике стала почти родной. Баринов приходил каждый день. Солировал. Отвечать ему, по большому счету, было нечего. Заботливый, как сука добермана, родившая два теннисных мячика, он приносил то горячую курочку, то пару литров разливного пива из ближайшего бара, то стопку газет.
Курочка и пиво потреблялись, газеты – нет. Не было желания.
На этот раз он рассказывал про похороны, на которые нельзя было ходить. Девчонок так и не опознали. Эпицентр взрыва находился четко этажом ниже, там вообще ничего не осталось. Майор пытался подбирать слова, искренне полагая, что может если уж не совсем избежать смертельных ранений, то, по крайней мере, сделать их легкими, сквозными, так, чтобы жизненно важные органы – не задеты. Получалось у майора плохо, но вовсе не от того, что он не старался. Просто ситуация была немного другая. С оторванной головой не пьют обезболивающее, каким бы невероятно сильным и импортным оно ни было.
– Представляешь, даже президент приезжал. И, – Баринов немного помолчал, – даже ничего не сказал.
– А что он мог сказать?
– Ну, не знаю. Соболезнование, все такое, будет раскрыто, понесут наказание.
– Он же у нас вроде не клоун. Зачем ему такие глупости говорить? Наговорился уже.
– Злой ты.
– Ах…ть. А какой я должен быть?!
– Прости, прости. Конечно.
Потом минут десять молчали. Вдруг Баринов подхватился:
– Ты же понимаешь, я в следственной группе, я тебе ничего не могу рассказать, честно. А там есть что рассказать. Правда, клянусь тебе, будет раскрыто!
– Майор…
– Прости, но правда.
– Я вам верю.
– Уфф. Ну, уже и на том спасибо. Скажи лучше, что тебе нужно?
– Мне? Ха, ну, яд есть? Или именной маузер от железного Феликса? Есть – что-нибудь полезное?
– Типун тебе на язык, парень. Ты – будешь жить.
– Ну да, доктор сказал – в морг, значит – в морг.
Майор ушел. В квартире сразу стало пусто, запахло тишиной и пылью. Надо было что-то делать. Он привычно начал мерить комнату шагами. От шкафа до окна – семь. И обратно – семь. Если попытаться пойти от другой стены, то выйдет всего три. Коридор. Двенадцать шагов. Стоп. Что это? В углу у двери – спортивная сумка. Майор забыт? Нет, этот – просто так – ничего не забудет. Принес подарочек? Посмотрим.
Он взял сумку двумя руками за две ручки и осторожно, словно бомбу, которая может взорваться в любой момент, перенес в комнату, которую уже привык счи-
125
тать и называть своей. Настолько своей, что даже хотелось съездить куда-нибудь в ИКЕЮ и купить тумбочку, глупый подсвечник, белого плюшевого медведя, на котором можно спать, как на подушке, а он при этом будет обнимать за шею лапами. Хотелось превратить этот дом в настоящий дом.
Так. О чем это я? Сумка. Осторожно поставить на стол. Посмотреть еще несколько минут, прислушаться. Нет, никаких посторонних звуков, кроме стука собственного сердца. Стучит, как у испуганного ежа, – в трех метрах слышно. Двумя пальцами за язычок молнии. Медленно, медленно, еще медленнее. Противный звук, казалось, разрывает барабанные перепонки. После второй половины страха уже не было, он открыл одним резким движением. Боже. Боже. Какая безжалостная сука…
Его руки тряслись. Он вынимал из черной глубины сумки и выкладывал на стол вещи, о которых давно забыл, да и вспоминать не хотел. Вещи, которые так прочно связывали его с прошлой жизнью, с той жизнью, где все было так хорошо и правильно, выстроено и отлажено, где каждая шестеренка – смазанная и обточенная – стояла именно там, где нужна.
тетрадь в клеточку, сорок восемь листов, мятая
стальная пружинка
фотокарточка в дешевой рамке
россыпь дисков в бумажных конвертиках
золоченый медальон с прядкой светлых волос внутри
тонкое кольцо белого металла
истрепанный томик Хемингуэя с почти выцветшим
библиотечным штампом
Все. Нет. Я больше не могу. Откуда все это? Он взял в руки книжку и провел рукой по корешку. Корешок царапался. Он провел еще раз и внимательно посмотрел на ладонь. В ее складках (и как там только называются все эти линии? Судьбы? Любви? Жизни? Смерти?) застряли микроскопические белые крошки. Он знал, что это за вещество. Это был бетон, крошки бетона. Все эти вещи, все эти гребаные артефакты Баринов – или кто-то из его подручных – достал из-под руин, оттуда, где раньше бьш его дом, где раньше, размеренно и правильно, текла его жизнь. Где всего несколько дней назад он бьш счастлив и строил глупые планы.
Он отложил книгу и взял в руки тетрадь. Детская забава – гадание по страницам и строчкам. Может быть, сейчас – самое время? Сейчас, когда уже некому больше верить, осталось доверить свою судьбу подростковой мудрости? Он загадал номер страницы и строку. Полистал, открыл, провел пальцем. Вот оно: …я перестал думать о смерти, потому что умер папа. Когда мне было 14 лет, я думал, что умру в 30. Теперь, когда нет папы, я думаю иначе. Надо жить.
