— На полуостров Никоя, — ответил он. — Очень красиво. Playas hermosas[1]. Приятно купаться. Великолепные пляжи.
— Можно взять туда машину?
— Вашу машину? Да. На пароме.
Когда мы подошли к доку, я спросил Телму:
— Хочешь прокатиться на пароме?
— Ну конечно.
— Возьмем с собой машину. Раз туда перевозят машины, значит, должны быть дороги, по которым можно ездить.
— Но ведь уже поздно. Когда мы приедем, нужно будет уже возвращаться домой.
— Мы не будем возвращаться, там и переночуем.
— Но я не взяла с собой одежду.
— Купим что-нибудь.
— Я даже не взяла свитер.
— Мы купим тебе свитер. Ну поехали. Давай позволим себе праздник. На полуострове мы отпразднуем наш медовый месяц.
Она обняла меня за шею.
— А мне казалось, что последние три дня мы и празднуем медовый месяц.
— Ты права. И давай продолжим праздник.
Мы провели на полуострове пять дней: поехали на север в Никою, дальше в Санта-Крус, потом пересекли его в сторону пляжей на западном берегу. Оттуда по совершенно разбитой дороге, на которой машина скользила и вихляла, полуголые и загорелые, мы ездили с одного пляжа на другой, смеялись, пили вино, спали в мотелях, в машине, на одеяле, брошенном на землю; в наших волосах застревал песок и морская соль, нам нечего было возить с собой, нечего собирать, не было ни расписаний, ни книг, ни карт. Покупай и неси, спи и ешь, иди и беги, купайся, раздевшись, кидайся на кровать или на пол, или в машину, потом поднимайся и плыви еще, потом опять вперед, дальше неважно куда.
Я хотел, чтобы эти дни прошли именно так, хотел провести их с Телмой. В кармане были деньги, и ничто не принуждало нас думать о вещах известных, знакомых, принадлежавших тому или иному периоду в нашей жизни. Я хотел, чтобы эти дни прошли бешено и нереально, чтобы мы слышали чужой язык, ели незнакомую пищу, видели незнакомые места и лица, которые не могут вызвать воспоминаний о Западной Виргинии, Северной Каролине, Чикаго, Индианополисе или тюремной камере.
Съезжая в Пунтаренас с парома, я понимал, что оставленная позади паутина ждет меня — люди и загадки, вещи, которые я не мог понять, которые нельзя было забыть. Но пока мы снова не встретились, пока завтрашний день не начал давить на меня, я хотел для нас с Телмой чего-то особенного, скрытого от посторонних. И поездка получилась лучше, чем можно было мечтать или даже заранее подготовить.
Мы приехали в Пунтаренас в десять часов. Телма осталась в машине, когда я остановился возле бюро по продаже недвижимости. Седовласая дама и на этот раз была в серебряном ожерелье. Сквозь дверь она увидела, как я подхожу, и с улыбкой встретила меня возле главной стойки.
— Новостей пока нет, мистер Уолдрон.
— Я вас не понимаю.
— Как — не понимаете?
— Мне казалось, что за это время вы найдете покупателя.
— Я тоже так думала, но иногда мы ошибаемся. Потерпите немного. Вскоре что-нибудь появится.
Руиса в кабинете не было. Его секретарша сообщила, что он пошел выпить кофе.
— Где он пьет кофе? — поинтересовался я.
— Иногда он ездит домой.
— Сегодня он поехал домой?
— Не знаю.
Я стоял перед столом и смотрел на нее, пристально смотрел и молчал.
— В чем дело? — сказала она.
Я не шевельнулся, и выражение моего лица не изменилось. В конце концов она не вынесла молчания.
— Честно говоря, я не знаю… — начала она.
Но она сама себе не верила, и знала, что я ей не поверю. Поэтому она объяснила, где найти Руиса.
Я нашел его недалеко от концелярии — на третьем этаже массивного старого дома, окнами выходящего на гавань; над потолком вращались вентиляторы, за столами сидели люди в белых костюмах, играли в карты и пили кофе. И курили черные сигары.
— Счастлив видеть вас, — сообщил мне Руис.
— Я заходил к вам в канцелярию. Мне хотелось бы получить паспорт назад.
— Разумеется. Думаю, завтра или послезавтра.
— Вы говорили, что это просто формальность, которая займет всего несколько минут.
— Обычно так и бывает.
— Что вы хотите сказать?
— Раз в год мое начальство в Сан-Хосе знакомится с паспортами всех иностранцев. Когда ваш паспорт находился у меня, его запросили. Такое вот совпадение. Здесь я бессилен что-нибудь сделать.
— Вы даже не дали мне расписку, помните?
— В ней нет необходимости. Когда ваш паспорт вернут, я сам его привезу. Вам незачем беспокоиться.
Когда я вернулся к машине, Телма спросила:
— Почему ты так задержался?
— Да опять бюрократические штучки.
— Все в порядке?
— Все в порядке.
Когда мы вернулись, возле дома уже стояла машина. В гостиной нас ждали Тэгг и Пайн в рубашках с расстегнутыми воротничками, и с ними еще человек, которого я раньше не видел; подтянутый, с холодным взглядом и седыми волосами стального цвета. Он держал в руке тонкую сигару. В комнате стояла тяжелая духота, пепельницы были полны окурков.
— Мы ждем вас с самого утра. Последние два дня мы пытались связаться с вами, — сказал Пайн, как только мы с Телмой вошли в комнату.
Тэгг резко оборвал его:
— Все в порядке, Росс. Ничего плохого не случилось. — Затем он повернулся ко мне, показал третьего человека и сказал: — Познакомьтесь с вашим коллегой генералом Ризером…
— В отставке, — добавил человек, быстро и жестко улыбнувшись. — Том Ризер.
Он протянул мне руку.
— Рой Такер, — продолжал Тэгг, — и его жена Телма.
Мы поздоровались с Ризером за руку, и Тэгг продолжал говорить, не выпуская из рук баночки с маслом и медом.
— Прошу прощения за вторжение в ваш дом, миссис Такер, но мы не хотели возвращаться в город и упустить вас. Должен сказать, что со времени нашей последней встречи вас обоих просто не узнать. Вы загорели и отдохнули. Коста-Рика благотворно действует на вас.
— Нам здесь нравится, — ответила Телма, потом повернулась ко мне. — Наверное, вам нужно поговорить о делах. Я пойду прибрать комнату.
Как только она вышла, Ризер сказал:
— Пойдем-ка на веранду.
Пайн все время следил за мной, мускулы его лица подергивались, губы были плотно сжаты. Как только мы вышли на веранду, он сказал:
— У меня уже не хватает терпения, Такер. Если вы до сих пор не поняли, кто здесь отдает приказы, объясняю — мы. Когда мы говорим, что свяжемся с вами, это означает, вы должны находиться здесь, где вас можно разыскать.
Я повернулся и смотрел на него, а он продолжал говорить.
— Вы не делаете нам одолжение, дело обстоит совсем иначе. Для нас вы просто пара рук…
— Пайн, достаточно, — Ризер отрубил, как топором.
— О чем он говорит? — спросил я.
— Не обращайте… — попытался ответить Тэгг.
— Нет, он что-то хочет сказать. Так что он имеет в виду?
— Почему мы должны возиться с этим человеком, как будто он стеклянный? — заявил Пайн. — Если вы сразу не приведете его в чувства…
— Послушайте, вы, сукин сын… — заговорил я.
Тэгг встал между нами.
— Ну ладно, хватит.
— Подождите в комнате, Пайн, — сказал Ризер.
— Что?
— Я сказал — откройте дверь и закройте ее за собой.
— Подождите минуту. Давайте-ка сразу договоримся…
— Спокойствие, Росс. Не забывайте, кто мы и чем занимаемся, — Тэгг повернулся и посмотрел на Ризера.
— Мы все должны об этом помнить.
Он достал пачку сигарет и закурил.
— Итак, — заговорил он. — Мне нужно поговорить с Такером. Лучше всего, если мы останемся наедине. — Он кивнул в сторону двери, ведущей в дом. — Идите, мы скоро придем.
На этот раз никто с ним не спорил. Ризер повернулся, пересек веранду и вошел в дом. Пайн последовал за ним.
Тэгг сел за столик у края веранды, а я — по другую сторону стола. От солнца нас закрывал большой зонт.
— Великолепный здесь климат — жаркий и влажный, как раз мне по вкусу, и с давних пор. Я прожил восемь лет в Западной Африке — в Нигерии, Камеруне и Конго, неоднократно пересекал экватор. Это были лучшие годы моей жизни. В жаре у большинства людей реакция ослабевает. У меня наоборот, движения убыстряются. Мозг работает лучше, мускулы свободны и расслаблены. — Он посмотрел на небо. — Солнце нещадно палит, потом дождь льет, как из ведра, и от земли поднимается пар. Это очень хорошо для здоровья, как мне кажется. По крайней мере, моего. Конечно, если человек выспался. В этом климате нужно спать после обеда. — Он задрал ноги на перила, скрестил их и посмотрел на океан через деревья.
— Я хочу вам рассказать про Пайна, — продолжал он. — Это выдающийся молодой человек, один из гениальнейших умов, с которыми мне приходилось сталкиваться. Он видит вещи насквозь. Но он молод — вы сами это видели, и нетерпелив. Между книгой о вкусной пище и самой едой проходит длительное время и большое расстояние. Вот этот факт он никак не может понять. Кроме того, он сноб, сноб-интеллигент. Он считает, что людей, не таких умных, как он, не стоит и слушать. И поскольку вряд ли кто-нибудь так же умен, как он… Вы понимаете, что я имею в виду?
