— Но подумай, девочка. Подумай как следует.
— Ты хочешь сказать, что из-за…, я не понимаю, на что ты намекаешь…
— То, что я вышел из тюрьмы — совсем не для первой страницы газеты.
— Ведь все сделано по закону.
— Правильно. Но не нужно афишировать.
— Поэтому мы живем под другим именем?
— Отчасти. Тэгг не хочет, чтобы газетчики вынесли приговор по моему делу до того, как оно будет передано в суд.
Мне не хотелось обманывать ее. Я вообще не умею врать, но я не знал, что еще можно сделать.
— И все-таки я не понимаю, почему мне нельзя поговорить с двоюродной сестрой, живущей в Сан-Бернардино. Она не будет звонить в газеты и рассказывать, что только сейчас беседовала со мной. Я ведь права?
— Я не знаю, что она может сделать, и не собираюсь узнавать. Я просто не хочу, чтобы ты ей звонила. Хорошо?
— Хорошо. И не злись.
— Я не злюсь.
— Тогда почему ты орешь на меня?
Она ушла в ванную и закрыла за собой дверь. Было слышно, как она плачет. Мне хотелось пойти и поговорить с ней, но я сдержался; вышел на террасу и закурил, глядя на океан.
Через некоторое время дверь ванной открылась, Телма вышла на террасу, уже переодевшись в халат, и обняла меня.
— Прости меня.
— Тебе не за что просить прощения.
— Все равно извини меня. Я не хотела ссориться.
— Все в порядке, — ответил я. — Мы не ссоримся. — Я обнял и поцеловал ее. Телма опустила голову мне на грудь.
— Я сейчас скажу ужасную глупость. Когда я плакала, запершись в ванной, жалела себя и пыталась рассердиться на тебя, внезапно мне захотелось, чтобы ты… ты понимаешь… Внутри стало смешно. — Она взяла мою ладонь и сжала ее коленями.
— Ничего смешного в этом нет, — ответил я.
— Я не имею в виду смешное. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Я опустился на кресло и посадил ее к себе на колени; прохладный ветер с океана распахнул ее халат.
— Что ты, Рой! Нас увидят.
— Не увидят.
— Но мы одеты.
— Ну и что? Ведь тебе хорошо?
— Еще бы, — ответила она.
Позже я отнес ее в комнату, мы разделись и легли прямо на покрывало, а в окно светила луна. Так мы и заснули.
Мы оба проснулись в три часа ночи, дрожа от ночной прохлады. Телма скользнула под простыню, а я нашел в шкафу еще одно одеяло и накрыл ее.
— Так будет лучше, — сказала она. — Теперь мне тепло, но очень хочется есть. Почему так хочется есть?
— Мы не ужинали. Наверно, поэтому.
— Желудок прямо сводит от голода.
Я взял трубку. После длительного молчания мне ответил мужской голос.
— Можно как-нибудь заказать еду в номер? — спросил я. — Мы проголодались до смерти.
— Прошу прощения, сэр. Мы обслуживаем номера только до двух часов. Но на первом этаже есть кафе, которое открыто всю ночь.
— Может ли официант из кафе принести нам поесть?
— Боюсь, что нет, — ответил он. — Кафе не обслуживает номера.
Я повесил трубку и начал одеваться.
— Не беспокойся, — сказала Телма. — Не уходи. Если нужно, я могу потерпеть.
— Может быть, ты и можешь. Я не могу.
Я вернулся через двадцать минут и принес четыре сосиски, четыре котлеты с перцем, мешочек жаренной картошки и четыре стаканчика горячего кофе. Сидя на кровати, мы съели все бутерброды, поспорили из-за последнего кусочка картошки и выпили кофе до последней капли. Я выбросил пустые коробки и стаканы в мусорную корзину в ванной, лег на кровать и погасил свет.
— Вот так будет лучше, — заявила Телма.
— Ты наелась?
— Я съела все так быстро, что пока даже не могу сказать. — Она перекатилась поближе ко мне, положила голову мне на плечо и задрала вверх ноги. — От меня пахнет жареной картошкой, — сказала она. — Тебе хотелось бы спать рядом с женщиной, у которой жирные руки и от которой пахнет луком?
— Дай подумать, — сказал я.
— Слишком поздно. Я уже все решила.
За окном висел тяжелый туман. Вдали слышались звуки туманных горнов.
— Сколько времени? — спросила Телма.
Я включил лампу возле кровати и посмотрел на часы.
— Пять часов.
— Вот что бывает, когда выпиваешь столько кофе, — сказала она. — Я не могу заснуть.
— Я тоже не могу. Хочешь немного развлечься?
— Ты сошел с ума. А ты?
— Конечно, почему же нет?
— Очень ты красиво говоришь. Если тебе все равно, я бы хотела немного отдохнуть.
— Только потом не говори, что я к тебе не приставал.
Телма опять положила голову мне на плечо, помолчав,
сказала:
— Может быть, тебе все равно, но пока мы были… пока ты был в тюрьме, я все время оставалась одна.
— Я об этом не спрашивал.
— Знаю; но все равно хочу тебе сказать.
— Хватит об этом.
— Тебе было бы обидно?
— Пожалуй, не очень.
— Но было бы лучше, если бы я оставалась одна?
— Конечно. Как любому.
— Я всегда думала о тебе. Ты постоянно стоял перед моими глазами. Я даже никуда не ходила, не встречалась с чужими людьми. Чтобы ни у кого не возникли про меня разные мысли, и чтобы не оказаться в таком положении, из которого не удалось бы выбраться. Жизнь в Хобарте вместе с Кларой была как в монастыре — иногда за много дней я не видела ни одного мужчины. Только молочника, и то всего на несколько секунд. — Она перекатилась на спину и сунула подушку под голову. — Когда я уехала к Фей, было по-другому: она и Пирс — это фамилия ее мужа, кажется, я тебе говорила, — любили приглашать гостей, немножко выпить и поиграть в карты. Поэтому в доме постоянно находились посторонние. Но их друзья очень быстро поняли, что я замужем. Мы рассказывали всем знакомым, что ты работаешь в Венесуэле на добыче нефти, а мне нельзя уехать к тебе. Поэтому люди знали, что я совершенно не стремлюсь к разным глупостям и не хочу ни с кем иметь дело. Фей и Пирс в этом отношении вели себя очень смешно. Они смотрели за мной так, будто мне десять лет, словно я никогда не ходила на свидания и меня даже в жизни не целовали.
Фей сказала мне, что Пирс страшно разозлился на Фреда Бэзли. Это их друг, он работал с Пирсом в одном гараже, и из всех знакомых не понял намеков про меня. Бэзли — настоящий женский угодник, по крайней мере, так он считал. У него были бакенбарды и узкие брюки, и он всегда закатывал рукава рубашки, чтобы показать мускулы. Так вот, увидев меня, он решил, что я стану легкой добычей. Но я очень быстро привела его в чувство. И на тот случай, если этого было недостаточно, Фей тоже добавила. И потом, как я сказала, Пирс популярно объяснил ему, что я в меню не включена. Вот так сказала Фей — она всегда говорила чудно. Словом, Фред Бэзли раз и навсегда отстал от меня. Бывая в гостях, он со мной почти не разговаривал, видно, боялся, что я неправильно пойму его. Но постепенно он привык, и вел себя очень дружелюбно и прилично, как и все остальные.
Она легла на бок, приблизив ко мне лицо.
— Вот видишь, я понимаю, что нужно делать. Я не ребенок с широко открытыми глазами, знаю, как смотреть за собой.
В восемь меня разбудил телефон. Телма еще спала, поэтому я быстро снял трубку. Со мной заговорила женщина:
— Выйдите из главной двери гостиницы, перейдите через улицу в парк, поверните направо и идите двести метров. Ровно в половине девятого вас будут ждать. — Она повесила трубку.
Я быстро принял душ, побрился и оделся. На бланке гостиницы написал: «Я вышел погулять. Вернусь к десяти», оставил записку на умывальнике в ванной, чтобы Телма сразу увидела ее, когда проснется.
Тэгг ждал меня, сидя на скамейке на краю обрыва; далеко внизу вдоль берега проходила автодорога.
Было холодно и сыро, с океана полз тяжелый туман, а в парке между рядами финиковых пальм над травой медленно клубилась дымка.
— Прохладно, — сообщил мне Тэгг. — Вы уже позавтракали?
— Пока нет, звонок меня разбудил.
— Ну ничего, я вообще не ложился. — Это было видно по его лицу — серому, с синяками под глазами, и по мятому костюму.
— Может быть, выпьете кофе? — спросил я.
— Нет времени. — Он посмотрел на часы. — Вот что я прошу вас сделать. Ровно в одиннадцать часов вы выйдете из гостиницы через задний выход, повернете направо и по улице дойдете до бульвара Санта Моника. Там увидите стоянку такси. Возьмете машину и попросите отвести вас к «Акрону» на бульваре Сепульведа. Шофер знает, где это.
— Что такое «Акрон»?
— Магазин. Приехав, выйдете из машины. Позади вас будет ждать зеленый «Понтиак». Сядете на заднее сиденье, и шофер отвезет вас куда нужно. Вас встретит Ризер. — Он запахнул пальто. — Господи, ну и холод.
Он достал из внутреннего кармана сигару и закурил.
— Только для вас — хочу подсказать одну вещь. — продолжал он. — Вы оказались в сложном положении, и по возможности мне хотелось бы облегчить вам жизнь. Я хочу, чтобы после окончания работы вы остались в стороне, вне опасности. Это возможно. Но вы должны задуматься о происходящем. Понимаете, что я хочу сказать? Не пытайтесь слишком много рассуждать. Все, что нужно, уже обдумано, все планы разработаны. Происходящее — как поезд, катящийся под гору. Либо вы будете на нем, либо он вас переедет. Но остановить его невозможно. Поймите меня правильно, я не пытаюсь угрожать. Но вы — в безвыходном положении. И вам, и мне это известно. Поэтому самый лучший совет — не задумывайтесь. Спите, расслабляйтесь, и делайте, что прикажут. — Он поднялся и сказал: — Пойдем.
