конца своих дней.
– Зачем вы так, доктор. Мы исправимся. Больше никаких ошибок. Обещаем. Да, Степан?
– Да, точно. Больше не будем. Так вышло, случайно.
– Значит, слушайте меня внимательно, друзья сердешные. Сегодня ничего не получите.
– Ну, доктор!
– Никаких «ну доктор». Мне нужны живые и здоровые пациенты. Если к концу недели никого нового не поймаете для меня, пеняйте на себя. Ясно?
В этот момент Валя чуть сильнее прислонилась к двери, и та со скрипом приоткрылась внутрь кабинета. Валерий Кириллович среагировал моментально и распахнул дверь. В коридоре со шваброй в руках и с открытым ртом стояла замершая от испуга Валентина. Монгол коброй кинулся на неё и втянул в кабинет. Степан, по кличке Урод, тут же закрыл дверь и провернул замок. Доктор схватил её одной рукой за волосы, а второй обхватил вокруг шеи, полностью перекрыв ей возможность дышать. Когда она чуть было не задохнулась, он развернул её и снизу вверх ударил в живот кулаком свободной руки. Валентина рухнула на пол, скрючившись от боли и задыхаясь. Не дав ей отдышаться, Монгол принялся мять ей бока, прикладываясь то с одной, то с другой стороны. Когда она уже почти не двигалась, он задрал её халат и начал пристраиваться сзади, роняя при этом слюну и с вожделением закатывая глаза.
– Сейчас я тебя научу манерам, корова.
– Монгол! – окликнул одного из своих подчинённых доктор, – не сейчас. Успеешь. Вначале мы побеседуем.
Эти слова были последними, что слышала Валентина, перед тем как отключиться. Женщина она была не мелкая, и в деревне часто приходилось постоять за себя, но Валерий Кириллович, начиная свою карьеру медработника санитаром, умел справляться в два счёта даже с крепкими мужчинами, не говоря про женский пол. Он был высок, широк в плечах, с весом более ста килограммов. Помимо навыков, приобретённых во время работы санитаром, был мастером спорта Союза по тяжелой атлетике среди юниоров.
Валентина открыла глаза, когда ей доктор плеснул водой из графина в лицо. Ужас и смятение окутали её. Она была в неизвестном для неё помещении и в обществе людей, которые её пугали.
– Что же, здравствуй, Валя.
Валя промолчала, но кивнула. Она нашла себя на грязном полу в какой-то новой для себя комнате, окруженной двумя бывшими пациентами восемнадцатого отделения, доктором и ещё каким-то громилой непонятной внешности. В комнате было темновато, и она сначала не смогла всё хорошо разглядеть. Лежала она на боку, абсолютно без одежды, со связанными за спиной руками.
– Ну, рассказывай, – обратился врач, – как ты докатилась до того, чтобы подслушивать разговоры доктора?
– Я не… – Валя с трудом произнесла два слова, как вдруг спазм жуткой боли сковал её. Это пели треснутые рёбра после искусной игры на них Монгола.
Она собралась с силами, напряглась, чтобы вымолвить ещё пару слов:
– Валер Кириллыч, я не нарочно. Извините, я не буду больше…
– Больше?
В комнате раздался идиотский гогот собравшейся компании.
– Валентина, а ты оптимист. Молодец. Борешься за жизнь до последнего.
– Я ничего толком не слышала, правда.
– Ты мне определённо начинаешь нравиться, Валентина, я даже начинаю задумываться о том, чтобы выслушать твои предложения.
Валя уже не чувствовала боли, она до конца не понимала, что происходит, просто банально хотела выжить.
– Я ничего не слышала, правда, я честно…
– Ну ладно, всё. У меня нет времени на болтовню, везите её в карантин.
– Всё, всё, Валерий Кириллович, я расскажу, что слышала. Но, поверьте, мне до этого никакого дела нет. Я буду и дальше работать как раньше.
– Нет, Валя. Больше никакого «как раньше». Я вот что думаю, – доктор задумался, и минутное молчание залило комнату.
– Ты можешь попробовать спасти себя ещё какое-то время, работая по-новому. Помогая мне…
– Конечно, Валерий Кирилыч, я да, я буду, я же…
– Да подожди ты, – оборвал её доктор, – ты пока посидишь тут, подумаешь до утра точно, а там посмотрим. Я поразмышляю и решу, что с тобой, Валюша, делать.
Валентина, хоть и не была образована, но в такой ситуации быстро смекнула, что к чему. Не паниковала, не ныла, не молила о пощаде, вела себя спокойно, чем и спасла себя и своего сына. Петру было уже 14 лет. После трёх абортов, забеременев в четвёртый раз, Валентина, наконец, отважилась сохранить жизнь ребёнку. Отец Петра никак на это не отреагировал, ему попросту не было до этого никакого дела. В деревне он работал водителем-механиком у местного предпринимателя агрария. За пределы района не выезжал, работал исправно, но в нерабочее время много пил. Парень он был весёлый и общительный. Благодаря его общительности, многие сельские детишки походили внешне на него. Кучерявые и рыжие как огонь волосы, крупные черты лица, впалые голубые и почти прозрачные глаза. Вся деревня знала о его похождениях, что ещё больше делало его первым парнем на селе. Вот и Валентина не смогла устоять перед его чарами, а когда узнала, что залетела, решила оставить малыша. И будь что будет. Жила она бедно, вдвоем с мамой. Хозяйство было небольшое, огородик в десять соток, небольшой сад, какая-никакая работа, но на жизнь в селе хватало.
Пётр родился со страшным диагнозом ДЦП. Валентина очень привязалась к нему за то время, пока носила под сердцем. Весть о его болезни надорвала её психику и здоровье, но не заставила от него отказаться. Пётр был очень смышлёным и хорошим сыном, много читал и был послушным. Валя не считала его не таким как все, но справляться с его воспитанием было сложно. Отец как узнал, что Валя беременна, больше не смотрел в её сторону, ухлёстывая за другими. А когда однажды она попросила его помочь, заявил, что это не его забота. Сказал, что он ни при чём, и мало ли с кем она там ещё кувыркалась. Накричал, оскорбил и был таков.
Так и воспитывала она сына сама с матерью. Работа в психиатрической больнице санитаркой приносила ей небольшую копейку. Работала Валентина в основном в ночные смены, а днём занималась ребёнком и хозяйством. Мало спала и имела усталый вид. Иногда с удовольствием подменяла кого-нибудь, если просили. Зарплата была минимальной, но иногда перепадало от родственников пациентов кое-что, так сказать, за особое внимание к ним. Так домой попадали и сладости, и хозпринадлежности, и дополнительные средства. Матери уже было за семьдесят, и диабет не давал ей покоя. Она стала менее подвижной, проводила всё больше времени в постели, всё меньше занималась хозяйством, и таким образом всё ложилось на плечи Валентины.
Ей нельзя подвести сына. Ей нельзя умирать. Ей даже нельзя
