Конолли держал его на связи второй год. Когда итальянцы из «Коза Ностра» подмяли под себя бензиновую русскую мафию, Швец, имевший дела с макаронниками, счел правильным передать Убивца под непосредственное руководство человеку в нью-йоркской полиции – молодому и многообещающему детективу Конолли. Убивец был этим чрезвычайно недоволен. Он правильно считал, что если тайну знают двое, ее знают все. То, что о его существовании знает хоть и свой, но все равно офицер полиции, ему очень не нравилось. Рындину не хотелось, чтобы его голова пошла разменной фишкой в какой-то комбинации.
Но выхода пока не было. И Конолли, и Швец настаивали на том, чтобы все-таки сыскать заначку Бастаняна. Сейф его оказался пуст, а растырить такое количество бесценных картин он просто не мог поспеть. Где-то они спрятаны, и тайник этот надо найти, ибо цена ему невломенная!
И сейчас, совершая свой чертовский намаз, он раздумывал и спрашивал совета у черта, как консолидировать все полученные деньги и свалить отсюда навсегда – из поля зрения и Швеца, и Конолли, и всех оставленных в прошлом покойников, и ненавистных родин – великих держав, и не оправдавших надежд религий, и вообще – всей прошлой жизни. Забыть ее, как небывшую.
Ничего его здесь не держит. Машину продаст и уедет куда-нибудь тихо жить, на каком-то острове Барбудо. Заберет с собой только Тавану и номер «XYI WAM».
68. МОСКВА – ВЕНА. МОНЬКА. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Монька задержался в Москве еще на пару дней – хотел дождаться, пока их груз покатит за океан. А во-вторых, хотел узнать результаты наезда на вьетнамцев.
В пятницу наконец полномерный трейлер, огромный крейсерский дальнорейсовый грузопер-трассоход двинулся по маршруту Москва – Смоленск – Брест – Варшава – Франкфурт-на-Одере – Гамбург. Там его примут Монькины торговые агенты и отправят судном-контейнеровозом уже якобы бундесовую продукцию в Штаты.
Ну а с вьетнамцами Келарев проявил себя во всем блеске. Наезд был жестокий, тяжелый, тотальный. Закрывали ларьки, вскрывали склады и обыскивали сплошняком общежития, изымали товары и кэш, на рынках хватали всех подряд, а нелегалов сразу сажали. В эти дни вьетнамцам было не до Вонга, бесследно исчезнувшего на встрече с каким-то русским начальником. Люди Швеца мгновенно пустили по рынкам слушок, что Вонг сдал своих земляков властям и с хорошими бабками отвалил не то во Францию, не то в Венгрию. Все, и вьетнамцы в первую очередь, охотно верили этому…
Джангир Моньку в аэропорт не провожал, прощались дома.
Швец поторапливал:
– Давайте прощайтесь, друганы… Не забывай, дорогой Монька: не еврей для субботы – а суббота для еврея! Опоздаешь на рейс, не попадешь на ваш священный шабес, потом будешь долго каяться в грехах…
Монька был смутный, что-то его сильно тревожило. Он повернулся к Швецу и неожиданно серьезно сказал:
– Когда мы каемся, Господь забывает наши грехи. А когда мы забываем Бога, наши грехи пробуждаются сами. И однажды напоминают о себе страшно…
– Монька, окстись! – засмеялся Джангиров. – Неужто ты всерьез веришь в Бога?
Монька пожал плечами:
– Как тебе сказать? Если есть, то верю. А если нет – там посмотрим, что будет…
Швец подъелдыкнул:
– Ох, трудно тебе, наверное, на бездуховном корыстном Западе! У нас народ верующий, смиреннодушный…
– В Европе полиция очень строгая. А обыватели – очень сытые. Поэтому им ни к чему расхристанная религиозность русских… – ответил Монька, и непонятно было – шутит он или всерьез.
Швец погрозил кулаком:
– Не замай, Монька! Мечтательная русская душа, всегда готовая к смуте и разбою, обращена к Богу! А у вас – к наживе! – И сам засмеялся. – Ладно, хватит, прощайтесь…
Джангир обнял Моньку:
– Спасибо тебе, друг. Я тебе сильно должен. Надеюсь, сочтемся…
– Пусть твои дети отдадут моим детям, – сказал Монька.
Джангир кивнул:
– Мы же с тобой одной крови.
Монька согласился:
– Да. Чужой…
В аэропорт Швец гнал быстро. Сосредоточенно крутил руль, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида на сопровождающий джип. На повороте к аэропорту, помотав головой, сказал:
– У меня из памяти не идет, как этот твой бандит Хэнк приколол вьета. Будто боровка к Рождеству, одним ударом…
Монька задумчиво смотрел на догорающий осенний день, сиротливые пажити, исхлестанные дождем.
– С Хэнком надо ухо держать востро, опасный человек. Но с этим противным вьетом он разобрался как мужчина. Уважаю. Знаешь, наш мудрец рабби Иешуа бен Леви говорил: кто милосерд со злодеями, тот станет злодеем для милосердных. Этот раскосый азиат кровушки по миру пустил немерено…
– Не сомневаюсь, – согласился Швец. – Не надо было ему так расслабляться с Хэнком. Он не понял, что америкашка с нами одной нарезки. А мы – народ легавый, шуткуем матюгами, ласкаем кулаками, а спорим сразу топорами…
В аэропорту Швец повел Моньку в комнату VIP, и оформление документов заняло несколько минут. Здесь было душно, и Швец пожаловался:
– Что-то сердце потягивает противно, – достал из кармана алюминиевый патрончик с валидолом, заглянул внутрь. – Одна осталась! – перевернул патрончик, как рюмку, и высосал в рот таблетку. Почмокал и сказал: – Вроде оттягивает… – Потом повернулся к таможеннику и спросил: – Ну, все в порядке?
– Нормально…
– Ты мне разрешишь проводить инвалида до посадки? Видишь, ноги у него совсем плохие…
Монька откликнулся:
– Они устали…
Таможенник разрешил:
– Да иди, чего там…
Швец взял под руку Моньку, и они прошли через погранконтроль и оказались в международной зоне. Швец засмеялся. Монька повернулся к нему недоуменно:
– Ты чего?
Тот выплюнул на ладонь таблетку, и Монька с удивлением увидел в руке у Швеца огромный бриллиант. Швец положил Моньке в верхний карман пиджака камень, ясно улыбнулся:
– Это знаменитый «стакан», одиннадцать и шесть десятых карата. Прибереги его.
– Ну ты даешь! – восхитился Монька.
Швец усмехнулся:
– Богатые, Монька, делая подарки бедным, придумали мудрый принцип: мол, не дорог подарок, а дорого их внимание…
Монька прищурился:
– Ты, никак, собрался мне дарить «стакан»?
– Ну, отчасти, – загадочно сказал Швец. – Ты присмотри хорошего покупателя. Мне нужно за него пол-лимона – пятьсот штук. Все остальное меня не касается, это твое…
– Чего это ты так расщедрился? Тут еще штук двести над пол-лимоном висит…
– Да я не по щедрости, а по уму. Ты за эти бабки продашь его лучше и вернее, чем я его буду толкать здесь за всю цену…
– Хорошо, сделаю, – пообещал Монька.
Они обнялись на дорожку, и Монька спросил:
– Слушай, у тебя с Джангиром все нормально?
Швец улыбнулся:
– Хозяин хряка сытно кормит, а свинюга верит – навек подружились…
– Угу, понял, – кивнул Монька, махнул рукой и пошел, тяжело переваливаясь, внутрь толстой кишки, глотающей пассажиров перед погрузкой в самолет.
Потянулись минуты отвратительного ожидания взлета, пока наконец самолет не разбежался и подпрыгнул навстречу кровавой полосе на закате. Монька закрыл глаза и неспешно думал о том, что он очень долго готовил эту проклятую операцию, и сейчас, когда уже ввязался окончательно и дороги назад нет, он понял, что сделал самый рискованный поступок в жизни. Если все получится, прибыль от этого дела будет гораздо больше, чем он заработал за целую жизнь. А заработал он – как ни крути – немало. Но эти умопомрачительные дивиденды от сделки сулили и невероятные риски. Впервые в таком масштабе он вошел в страну Наркотию, государство Драглэнд, мир Ширево. Страшная вселенная, кошмарный мир, на жуткой карте которого написаны пугающие и неодолимо влекущие имена: опиум, канабис, кокаин, амфетамин, LSD, SDP, амилацетон, героин, морфий, омнопон…
Монька отогнал эти мысли, надеясь, что как-то все это получится и пролезет. А грех замолит. Потом задремал…
На выходе из таможни его дожидался веселый Васенко:
– Хочу порадовать вас, шеф. Я все-таки открутил голову наглым полякам!
– Да? – недоверчиво спросил Монька. – И сколько нам это будет стоить?
– Сущие пустяки. Я разыскал их старшого – знаешь, этакий настоящий польский пан, который всегда пропал…
– Что у них за шайка? – поинтересовался Монька.
– Отморозки, наглая шпана. Про таких в Варшаве говорят: «Компань не велька, але бардзо добра – гицель-шкуродер, говняж, ксендз и три курвы, мои сестры». Я предложил старшому взять небольшие отступные и сваливать. А иначе мы их всех перебьем. Голос разума возобладал над уголовно-шляхетской гордыней…
– Ну, вот видишь, обошлось и без кровопролития, – вздохнул Монька.
– Вы, Эммануил Семеныч, известный миротворец и милосерд, мать вы наша Тереза… – засмеялся Васенко, гоня «мерседес» по Рингу.
Монька рассматривал огни Вены, заретушированные осенним дождиком, осыпающиеся платаны на бульварах. Через неплотно закрытое стекло доносился запах кофе и жареных каштанов. Он чувствовал облегчение, будто вернулся домой.
