— Это что же, — соображал Завадский, — выходит, у Мокрухтина свой танкер?
— Танкер не танкер, а нефть точно есть.
Перед квартирой Мокрухтина под номером 35–36 готовилась к прорыву группа зрителей с испитыми физиономиями. Милиционер, сдерживая натиск, кричал:
— Разойдись! — и размахивал дубинкой.
Услышав шум, Завадский вышел из квартиры на лестничную площадку. Будучи роста небольшого, среднего женского, он засунул руки в карманы джинсов, привстал на носках, опустился, еще раз привстал-опустился, и кролики затихли, завороженные мерными покачиваниями удава.
— Ну? — строго спросил удав.
Толпа загудела.
— По одному! — приказал капитан.
Приказ был выполнен беспрекословно. Из человеческих тел высвободилось одно и заговорило:
— Гражданин начальник!
— Так! — констатировал Завадский. — Неумывайкин, короче.
Неумывайкин показал пальцем в пол:
— Мы про Огаркова. В магазине его не видели, соседи не слышали, стучим — не открывает.
Завадский обернулся к Смолянинову, показавшемуся на шум:
— Пойду стукну.
Квартира № 32. Звонок. Шевеления никакого. Стукнул кулаком. Тишина. Завадский нагнулся и глянул в замочную скважину. Ключ в замке. Закрыто изнутри. Еще раз для верности позвонил.
— Отойди! — гаркнул он на кроликов. Те врассыпную.
Капитан хоть роста был невысокого, но крепыш, мускулы где надо имеются, вот и вдарил! На оглушительный грохот падающей двери сбежал с лестницы Смолянинов. Кролики было ринулись в квартиру, но Завадский цыкнул:
— Стоп! — И те столпились на лестничной площадке, замерев, как перед пропастью.
В комнате, раскинувшись на диване, лежал Василий Дмитриевич Огарков по кличке Огарок.
— Полюбуйся, Михаил Анатольевич, — позвал Завадский. — Еще один труп. Отличие — не совсем голенький. Да и не свеженький.
Следователь шагнул в квартиру и брезгливо засопел. Отвратительный запах проник ему в ноздри и не давал вздохнуть. Только конец мая, а на улице теплынь, градусов двадцать пять. В таких условиях труп разлагается быстро. Вон какой грязно-зеленый цвет лица, рук, ног. Грудь закрыта майкой, которая натянулась из-за увеличения объема тела вследствие образования под кожей и во внутренних органах гнилостных газов. Шея толстая. Лицо раздуто. Губы вывернулись, как у негра.
— Дня три-четыре, — уверенно заключил Завадский. — Почил приблизительно в то же время, что и Мокрухтин. Что скажете? Убийство?
Смолянинов огляделся. Дверь на балкон была прикрыта, но не заперта.
— Если убийство — убийца проник в квартиру тем же способом: спустился с крыши на балкон.
— Да знаю я его! — цедил Завадский, глядя на раздутый труп. — Ни из прошлых его знакомых, ни из нынешних ни один с крыши не слезет. Они по ровной-то земле с трудом ходят. А то, что он с крыши спустился, — это очевидно: входная дверь заперта на ключ изнутри.
— Родственники у него есть? — спросил Смолянинов.
— Неумывайкин! — крикнул в коридор Завадский. — Родственники у него есть?
— Мать честная! — появился в комнате плюгавый старикашка и зажал пальцами нос, глядя на мертвого собутыльника.
— Стой там! Не топчись! Родственники, спрашиваю, у него есть?
— Говорил — сеструха, а где — леший ее знает, — отвечал Неумывайкин, отступая.
Завадский вопросительно посмотрел на Михаила, но тот махнул рукой: больше, мол, не нужен.
— Иди, Неумывайкин. Понадобится — позовем.
— Квартира здесь, думаю, ни при чем, — сказал Михаил.
— Я тоже так думаю, — кивнул Завадский. — Если бы родственнички на квартиру позарились и заказали бы Огаркова, то не таким головоломным способом. Ночью, по веревке, с крыши на третий этаж? — маловероятно.
— С крыши на третий этаж! — хмыкнул Михаил. — А обратно с третьего на крышу? Веревки-то нет. Значит, он ее снял! И дверь изнутри закрыта. Представьте себе его физическую подготовку. Это тебе не алкаш: пришел с бутылкой, напились — и подушкой задушил. Нет, квартирка здесь ни при чем.
— Значит, при чем Мокрухтин! — уверенно стукнул ладонью по косяку Завадский.
— Не вижу связи.
В квартире Мокрухтина сидели эксперты и, закончив работу, уже пили на кухне чай, но Смолянинов не дал допить, пригласил их спуститься на этаж ниже. Люди привычные, пошли прямо с кружками чая. Тошнотворный запах на них никак не действовал. Прихлебывая чай, они смотрели на лежащего на диване Огаркова, прикидывая, где могут остаться следы, и заедали беседу печеньем.
Смолянинов сел писать протокол осмотра места происшествия.
«27 мая 1999 г. Старший следователь Фрунзенской межрайонной прокуратуры г. Москвы Смолянинов М.А. в соответствии со статьями…»
Номера статей УПК Михаил Анатольевич дописать не успел, так как раздался грохот. Неумывайкин шлепнулся на пол, распластавшись около дивана в позе, повторявшей позу убитого. К нему кинулся судмедэксперт Дмитрий Сергеевич, похлестал по щекам, и глаза у понятого чуть приоткрылись, но свет разума в них так и не зажегся. Неумывайкина оттащили от мертвого собутыльника и посадили на стул, голову прислонили к стене, чтобы не съезжала набок.
— Окна откройте! — крикнул Дмитрий Сергеевич другим экспертам, возившимся с отпечатками пальцев.
Открыли все окна, потянуло легким сквознячком. Дышать стало легче.
Смолянинов продолжил составлять протокол:
«Прибыв на место обнаружения трупа по адресу: г. Москва, Второй Тружеников пер., д. 2/3, кв. № 32, в присутствии понятых Неумывайкина…»
— Ваше имя, отчество? — обернулся следователь к понятому.
Глаза Неумывайкина сначала открылись, потом округлились, и он со стула опрокинулся на пол.
— Лазарь Моисеевич, — подсказал Завадский, вернув его тело на стул, и обратился к врачу: — Дмитрий Сергеевич, спирт есть?
— В чемоданчике.
— Лазарь Моисеевич, — пробормотал Михаил и тихо спросил Завадского: — Еврей?
— Он самый. Колено Виниаминово. Когда трезвый, всегда так представляется: Неумывайкин Лазарь Моисеевич из колена Виниаминова. От слова «вино», а не «Вениамин».
Капитан Завадский намочил ватку спиртом и сунул под нос Неумывайкину.
— И пьет? — дивился следователь.
— В России все пьют: и евреи, и немцы, и чукчи. Все! Одно слово: россияне.
Лазарь Моисеевич вдохнул спирт и пришел в себя.
— Держи! — Капитан поднял руку несчастного понятого, вложил в нее тампон и поднес к лицу.
Неумывайкин еще пару раз глубоко затянулся, и девяносто шесть градусов сделали свое дело. С этого момента он смотрел на все происходящее, не отрывая вату от носа, как бы через легкий флер.
— Адрес? — спросил капитан, хотя и так прекрасно этот адрес знал; спросил, чтобы убедиться — очухался тот или нет? — Второй Тружеников переулок, дом 2/3, квартира… Не расслышал, — наклонился к понятому Завадский, переводивший его невнятное приглушенное бу-бу-бу. Неумывайкин опять что-то буркнул. — Квартира 8. Молодец! В обморок больше не падать! Подпись под протоколом потребуется. Понял?
Неумывайкин кивнул: понял.
— Следующий! — закончил писать Смолянинов.
Капитан выглянул на лестничную площадку:
— Антипкин! Ко мне!
В квартиру протиснулся высокого роста субъект, прихрамывающий на правую ногу из-за ее укорочения, и с дебильным выражением лица.
— Антипкин Анатолий Петрович, — отрекомендовал Завадский.
Следователь склонился над протоколом:
— …и Антипкина А.П., проживающего по адресу… — Не поднимая головы, Михаил ждал, что второй понятой подаст голос.
Гражданин Антипкин молчал, во все глаза разглядывая мертвое тело.
Михаил вскинул на него глаза:
— Антипкин! Адрес!
— А? — встрепенулся тот. И опять уставился на Огаркова. — Рекламная пауза! — вдруг гаркнул он и судорожно открыл рот.
Глаза Анатолия Петровича затуманились, заволоклись прозрачной дымкой, и он начал терять сознание, которого у него и без того было немного.
— Стоп! — подпер его капитан. — Так и дыши пока. — Опять оторвал кусочек ваты, намочил его в спирте и протянул хромоногому, удостоверившись в который раз, что чистый спирт — самое чудодейственное средство на свете. Только нюхнул — и смерть не страшна! Но на всякий случай под понятого Антипкина стул все же подставил. И пригрозил: — Ватку не сосать! Спирт древесный.
Михаил смотрел с сомнением на Анатолия Петровича. Капитан это сомнение по поводу умственных способностей понятого уловил и заверил следователя:
— Дееспособный малый.
Михаил хмыкнул, но продолжил писать:
«…с участием судебно-медицинского эксперта — врача Фролова Д.С. произвел осмотр трупа и места происшествия.
Осмотром установлено: труп мужчины находится в комнате 22 кв. м. Лежит на диване, слева от входа против балконной двери на спине. Голова лицом повернута влево, к стене. Обе руки вытянуты вдоль туловища. Ноги вытянуты. На трупе трикотажная майка белого цвета…»
