— Так, меньше года назад у него появилась секретарша, потому что дядя надумал писать мемуары. Я не была с ней знакома — прошлым летом, когда приезжала сюда на каникулы, дядя только говорил, что собирается кого-то нанять. Приехала утром в день похорон. Всё прошло как положено. Его дом недалеко от вас, тоже тут на Арбате. Там поминки. После люди расходятся, и она приглашает меня пройти в кабинет. Садится за стол на дядино место, всё так по-хозяйски...
Она замолчала, одолевая подступившие переживания.
— И показывает мне... мне листок бумаги. Я начинаю читать и глазам своим не верю — всё отписано ей. Ошеломленная совершенно, я все-таки правильно себя повела: она сидит-улыбается, я встала, сказала — «Ну значит, мне больше здесь нечего делать» и вышла из кабинета. Вслед услышала только: «Вы правильно поняли, милочка». Ходила по Москве, по Тверскому бульвару прошла раз пять туда-сюда — в голове никак не помещалось.
Девушка разволновалась.
— Поверьте, не в деньгах совсем дело, я зарабатываю как преподаватель английского языка в Смольном, мне достаточно, и меня ценят...
— Прекрасно-прекрасно, мы сейчас продолжим.
Как раз принесли кофе, гостья замолчала, и кажется, чуть успокоилась.
Дядя, поведши ноздрями, похвалил слугу, что хорошо сварено.
— Сейчас попьем и продолжим. У американцев есть хорошее выражение: «Еще не вечер».
— Это, скорее, английское.
— Да? Значит, они просто украли. И у вас, очень возможно, просто украли. Мы разберемся.
Кофе... где дядька его достает, надо потом спросить; я не очень большой до кофе любитель, но сейчас вкусно невероятно.
Гостье тоже понравилось, но главное — последние слова дяди, щечки ее даже немного порозовели.
— М-м, продолжим. Что там за заявление на вас в полицию?
— На следующее утро мне в гостиницу приносят вызов в полицию, я сразу иду в указанный участок и читаю ее заявление: «я пыталась уничтожить завещание и оторвала от листка кусок».
— Оригинально.
Девушка посмотрела на дядю с надеждой убедиться, что ей верят, потом на меня:
— Вы же не думаете, что я способна, что я могла...
— Конечно, не думаем, — отмахнулся дядя. — Еще кофе?
— Нет... да, немного.
— Потребовали, чтобы вы написали объяснительную, да?
Девушка кивнула, отпивая из чашки.
— Потом отправились к графу.
— Да, он был на похоронах, дал мне свою визитную карточку.
— Опишите эту особу. И что она еще говорила?
— Почти ничего. Во время похорон и поминок — почти ничего. Теперь мне кажется, вид у нее был совершенно равнодушный, и она только и дожидалась показать мне завещание. Лет она тридцати, незамужняя.
Девушка подумала — еще что сказать, не нашлась и дернула слегка плечами.
— Откуда дамочка эта взялась?
— По рекомендации кого-то из сослуживцев дяди. Работала гувернанткой, дети подросли... ну, не рвала я это завещание!
В глазах ее блеснули слезы.
Дядя засуетился и через минуту принудил девушку выпить маленькую рюмочку коньяку.
— Так-так, вы, милая, сейчас отправляйтесь в гостиницу... или по Москве погуляйте, это лучше еще. А мы займемся планом расследования, посоветуемся с одним жандармским генералом, вас же будем привлекать к делу по обстоятельствам. Никуда не уезжайте, разумеется.
Как только взбодренная несколько гостья ушла, дядя засобирался к Казанцеву.
— А ты, Сережа, поезжай к тому нотариусу, вот фамилия на бумажке, узнаешь его адрес... да, в ближайшей нотариальной конторе — они знают друг друга. Скажешь — по просьбе генерала Казанцева просишь показать копию... да уж не затруднись и перепиши ее, и подробности визита той дамочки.
— А встретимся?
— Давай там же, у Гурьина... в половине второго, давай.
Через полчаса уже вхожу в дорого меблированную приемную нотариуса, тот занят с посетителем и помощник нотариуса просит подождать, предлагает любезно кофе или чаю.
Я отказываюсь и сажусь, просмотреть заодно газету.
И сразу почти натыкаюсь на сообщение из Америки, о том что Алан Пинкертон провел очередную успешную акцию, на этот раз по задержанию опасной банды, похитившей огромные деньги при их железнодорожной перевозке.
Эх, опять нужно забегать вперед, так как нельзя не рассказать об одной важнейшей и буквально трагической истории.
Убийство Авраама Линкольна.
Оно произошло в апреле 1865 года, в ложе театра, куда просто вошел один из артистов и выстрелил президенту в голову. Четырьмя годами раньше Алан Пинкертон, который обеспечивал охрану Линкольна, предотвратил покушение на него в Балтиморе. Но кто-то наболтал, что покушение было фиктивным — Пинкертон устроил всё, чтоб отличится. Президент вскоре отказался от услуг знаменитого агентства, у него существовала какая-то незначительная охрана, но квалификация людей Пинкертона была высочайшая: превосходная наблюдательность, быстроте и точности стрельбы позавидовал бы любой ковбой. Его человек прогуливался бы в коридоре, обязательно не у самых дверей в ложу, и если бы тот убийца не отреагировал на приказ «Стоять — арестован!» и попробовал сунуть руку в карман, убит был бы сразу на месте.
Америка потеряла великого президента. Его заслуга не только в победе в гражданской войне, в освобождении негров, и шире — он собирался добиваться их полноценного включения в американское общество, Линкольн обладал прекрасным политическим и экономическим мышлением. Все, кто не воевал на стороне Юга, уплатив 10 долларов, могли получить до 65 гектаров земли, которая через пять лет трудовой деятельности переходила в их собственность. Два миллиона человек стали крупными, средними или мелкими фермерами. Крупные и средние создали наемную рабочую силу, то есть сельскохозяйственный сектор, и трудовая обеспеченность людей выросла еще примерно на три миллиона. Вскоре производительность фермеров стала в разы превосходить бывшие плантации Юга, построенные на рабской силе. Через год наш Император Александр II отменит рабство крепостного права, но не даст людям земли, и как сказал Некрасов: ударит «одним концом по барину, другим по мужику». По барину — потому что многие понесли убытки, а мужики кроме запрета на перепродажу и на некоторые издевательства ничего и не обрели, однако же немалая часть их, не обеспеченная землей даже для собственного семейного прокорма, раньше хоть как-то поддерживалась барином, а после стало — да хоть помри.
Размышляя про умных американцев, я лишь со второго раза понял, что помощник нотариуса приглашает меня пройти.
Кабинет... да, дорогой нотариус.
Но это значит — репутация у человека на высоте.
Не пожилой еще; что называется — рязанская морда, такие любят выпить и закусить, улыбка искренняя, располагающая.
Представился и сообщил, что прибыл с просьбой небольшой от генерала Казанцева.
— Дмитрия Петровича?! Весь к вашим услугам.
— Знакомы с ним?
— Не близко, но да, знаком.
Излагаю дело про даму, которая у него оставляла копию завещания.
Он сразу вспоминает, тем более что дама была всего неделю назад в день смерти генерала.
— Я еще сказал ей, что копия, в случае чего, не будет иметь реальной юридической силы. Предложил ей оставить у меня в порядке нотариального обеспечения оригинал.
— И она отказалась?
— Да. Точнее так: заявила, что хочет сначала показать оригинал одной, как она выразилась... а, «якобы племяннице», а потом отдаст на хранение мне, подписав соответствующий договор, разумеется.
— Простите, я хотя не юрист, но представляю себе так, что именно нотариус является той фигурой, которая доводит до сведения родственников, или шире сказать — претендентов, содержание завещания.
— Совершенно правильно себе представляете. Я попытался ей это высказать, но она уже быстро направлялась из кабинета и в дверях проговорила что-то вроде «хорошо-хорошо».
— Как бы не поняла вас?
Нотариус, не зная что ответить, пожал плечами и лицом выказал недоумение.
Оставалось только поблагодарить и просить дать мне копию завещания для переписки.
— Лучше вам помощник мой перепишет, он быстр в этом деле. А сейчас извините, у меня клиент очередной, день сегодня просто набит посетителями.
Попрощались.
Я снова обосновался в приемной, но ненадолго совсем, потому что помощник, действительно, очень скоро справился со своей работой.
Вышел на улицу и тут же, остановившись на тротуаре, прочитал короткое завещание.
Большая его часть содержала перечисление имущественных ценностей завещателя, затем указывались имя-отчество и фамилия госпожи такой-то, коей всё указанное переходит в полную неотъемлемую собственность после смерти завещателя. Далее, совсем уже внизу, дата — за полгода до смерти — и указание где именно стояли его подпись и личная печать.
Н-да. Не имея других мыслей — что еще обо всём сказать — я пошел прогулочным шагом. Время позволяло совсем не спешить, поэтому счел я лучшим пройти отсюда версты полторы к трактиру пешком, не отягощаясь бесполезными пока что догадками, а наслаждаясь летним началом Москвы, которого так ждали душа и тело с той мокрой осени, потом холодной зимы и снова мокрой уже весны, со снегом, который вздумывал вдруг снова нападывать, и даже до середины апреля.
