Бабс живет в большой квартире вместе с Георгом и Рёзхен. На мой взгляд, они оба уже давно достигли того возраста, когда человеку полагается стоять на своих ногах. Но они предпочитают сидеть на маминой шее. Георг изучает юриспруденцию в Гейдельберге, а Рёзхен все никак не может сделать окончательный выбор между учебой в университете или какими-нибудь курсами и работой; она даже не способна остановить свой выбор на одном из двух своих поклонников. Она морочила им голову до тех пор, пока оба не утратили к ней всякий интерес, и теперь была убита горем.
— Они что, так безумно тебе нравились?
Рёзхен то ли только что ревела, то ли была простужена. Шмыгнув носом, она ответила:
— Да нет, но…
— «Но» не считается. Если они тебе не очень-то нравились, радуйся, что избавилась от них.
Она опять хлюпнула носом.
— А ты что, можешь предложить мне кого-нибудь взамен?
— Я подумаю. А ты пока можешь присмотреть за моим Турбо? Считай, что это своего рода курсы повышения квалификации. Мужчины и коты — это же почти одно и то же.
Рёзхен улыбнулась. Она — панк с фиолетово-желтыми волосами, прищепками-крокодилами в ушах и электронным чипом в носу. Но улыбалась она старомодной девчоночьей улыбкой.
— У Йонаса…
— Это один из твоих бывших кавалеров?
Она кивнула.
— У Йонаса есть крыса, ее зовут Руди, и он всегда таскает ее с собой. Я возьму и приглашу его на ужин — он же сказал, что мы «останемся друзьями». И пока он будет лопать спагетти, Турбо слопает Руди! — Она мечтательно улыбнулась. — Заметано, дядя Герд.
Дома я опять лег в постель. Пришла Бригита, села на край кровати и спросила, что же вчера случилось. Я рассказал ей.
— Почему ты не хочешь сказать Нэгельсбаху, где эта девчонка? И своему заказчику? Ты же ей ничего не должен.
— Я не знаю, почему ее ищут, — и полиция, и Зальгер. Сначала я должен это выяснить. Эта девочка не сделала мне ничего плохого, и у меня нет желания выдавать ее только для того, чтобы получить свои десять тысяч и чтобы меня оставили в покое.
Бригита встала, налила себе амаретто, а мне самбуки.
— Можно я у тебя кое-что спрошу? — сказала она, опять усевшись на край кровати.
— Конечно. — Я ободряюще улыбнулся ей, хотя знал, что это будет не вопрос, а скорее укор.
— Я, конечно, не хочу вмешиваться в твои дела… В последние месяцы, когда у тебя не было заказов, я подумала: ладно, это его дело. Иногда я спрашивала себя: возможно ли это вообще, в материальном смысле, — если ты на мне женишься и у меня, может быть, родится ребенок? Но дело не в этом. Глядя на то, как ты… как ты ведешь свое расследование… да и раньше тоже, у меня всегда было такое чувство, что тебе каждый раз обязательно нужно нажить себе кучу врагов и набить себе кучу шишек. Счастья это тебе явно не прибавляет. Ну зачем тебе все это? Может, это…
— …старость? Ты хочешь знать, действительно ли я с годами становлюсь твердолобым и невыносимым?
— Ты становишься волком-одиночкой. Вот что я имею в виду.
Под ее грустным взглядом я не решился прибегнуть к притворной вспышке раздражения. Я попытался объяснить ей, что в моей работе надо быть волком-одиночкой, потому что только со стороны и можно что-то разглядеть.
— Конечно, я волк-одиночка — такая у меня работа. Возможно, я действительно все чаще перегибаю палку, с тех пор как начал стареть. Но что делать? И конечно, волку-одиночке трудно обойтись без врагов и шишек. Ты и сама, наверное, далеко не от каждого встречного в восторге.
Она искоса посмотрела на меня.
— Ты просто упрямый, как бык, вот и все. И больше ничего.
Сотрудники Федерального управления уголовной полиции пришли утром, в начале девятого. Тощий бирюк Блекмайер в сером костюме и бежевом плаще и Равитц в замшевой куртке поверх рубашки «поло» и в льняных брюках, игравший роль благодушного толстяка.
— Господин доктор Зельб?
Обращение не сулило ничего хорошего. В свою бытность прокурором я гордился титулом доктора, в моей нынешней ипостаси частного детектива он кажется мне смешным. Его нет ни на двери конторы, ни на двери моей квартиры, ни в телефонной книге, ни на моей специальной почтовой бумаге. Поэтому незнакомец, величающий меня доктором, знает обо мне то, что его не касается. Я пригласил их в комнату.
— Чем могу быть полезен?
Блекмайер взял слово:
— Мы слышали, что в ходе расследования дела фрау Леоноры Зальгер вы в каком-то смысле столкнулись с определенными трудностями. Мы разыскиваем фрау Зальгер. Если вы…
— А почему вы разыскиваете фрау Зальгер?
— Это в каком-то смысле щекотливый вопрос. Я предпочел бы…
— Нет-нет, что вы, отнюдь не щекотливый, — перебил Равитц Блекмайера и бросил ему укоризненный, а мне извиняющийся взгляд. — Федеральное управление уголовной полиции ведет борьбу с преступниками, противоправная деятельность которых переходит границы страны или федеральной земли. Мы являемся связующим звеном между Интерполом и управлениями полиции той или иной федеральной земли. Мы выполняем также полицейские задачи в области уголовного преследования, получив соответствующее задание генерального прокурора. В таких случаях мы, разумеется, немедленно информируем об этом местные компетентные органы.
— Безусловно, — перехватил эстафету Блекмайер. — Фрау Зальгер мы в каком-то смысле разыскиваем по распоряжению свыше. Нам известно, что она некоторое время находилась в психиатрической больнице в Гейдельберге, была пациенткой доктора Вендта и около месяца назад исчезла. Вы знаете, где она.
— Вы говорили с доктором Вендтом?
— Он сослался на врачебную тайну и отказался сотрудничать с нами. Нас это не удивило. Доктор Вендт — человек с подмоченной репутацией.
— Вы объяснили ему причину вашего интереса к фрау Зальгер?
— Господин доктор Зельб, — вмешался Равитц, — мы хотим, чтобы вы нас правильно поняли. Вы ведь бывший прокурор, стреляный воробей. Что вы хотите от нас услышать? Мы можем вам сказать только то, что можем, и если вы в свою очередь скажете нам то, что знаете, дело пойдет быстрее. — Он сидел напротив меня, с последними словами он подался вперед и дружески похлопал меня по колену.
— Если мы правильно информированы, вы разыскивали фрау Зальгер по поручению некоего господина, который в каком-то смысле выдавал себя за ее отца? У вас еще есть связь с этим человеком?
— Ты совсем смутил господина доктора — нельзя же задавать сразу все вопросы одновременно, — мягко упрекнул Равитц своего коллегу.
Я не мог понять, был ли это один из их вариантов пресловутой игры в злого и доброго полицейского, или Равитц действительно имел более высокий чин. Блекмайер был заметно старше, но перипетии чиновничьей жизни иногда выносят наверх иерархической лестницы довольно странные фигуры.
— Если ты задаешь вопрос и тут же переходишь к следующему вопросу, не дожидаясь ответа на предыдущий, твой собеседник может подумать, что поставленный вопрос — «в каком-то смысле», выражаясь твоими словами, — не так уж и важен. А между тем поиски фрау Зальгер как раз имеют для нас особое значение.
Блекмайер покраснел и несколько раз кивнул. Потом они оба в ожидании уставились на меня.
Я покачал головой:
— Я хочу знать причину этих поисков.
— Господин Зельб, — продолжил Равитц, преувеличенно отчетливо артикулируя каждое слово, — какова бы ни была эта причина — торговля наркотиками, подделка казначейских билетов, терроризм или покушение на жизнь и свободу президента страны, — вам, как частному детективу и как бывшему прокурору, не пристало препятствовать нашему расследованию. А если вам — кстати сказать, бывшему нацисту — угодно пособничать террористам, не думаете ли вы тем самым вызвать у нас жгучую симпатию?
— Я не думаю, что ваша симпатия имеет для меня жизненно важное значение. А вы, если уж сказали, что речь идет о терроризме, так договаривайте, не ходите вокруг да около.
— Надо же, он не думает! — с издевкой воскликнул Равитц и хлопнул испуганного Блекмайера по ляжке. — Он не думает, что наша симпатия имеет для него значение. Я и так уже сказал вам больше, чем следовало. Но если вы не хотите по-хорошему, — он прицелился в меня указательным пальцем правой руки, — то можно и по-плохому. Вы обязаны дать показания.
— Вы не хуже меня знаете, что я не обязан давать вам никаких показаний.
— Вас вызовут к прокурору. А перед ним вы вынуждены будете говорить.
— Да, но только после того, как он назовет мне причину, по которой ведется следствие.
— Что?..
— Если я не знаю, против кого и по какому поводу ведется следствие, я не могу судить о том, в какой мере мои показания могут быть обращены против меня.
