время она понимала: все ее чувства обострены до предела именно потому, что этот миг – уникален.
Они нескоро оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание.
– Ты все еще незнакомка, – выдохнул он. Таким его голос она еще не слышала – тихим, хриплым от страсти. – Я хочу тебя видеть.
Ричард осторожно снял с нее маску… И что-то переменилось в его лице.
– Как тебя зовут? – голос тоже переменился – холод и недоверие.
– Меня зовут Тринни.
Он отшатнулся.
– Когда же вы наконец оставите меня в покое? – теперь только раздражение и обида. И, пожалуй, боль.
Но почему? Что такого она сделала?
– Ричард, ты что…
Он не дослушал, перебил ее резко, зло:
– Убирайся! – а потом устало добавил: – Уходи, пожалуйста.
Тринни остановилась в подъезде, вытащила из тайника пакет с платьем, тем самым, в котором не сошла бы и за официантку, быстро переоделась и сложила в пакет свой дорогой наряд.
Вдруг Ая еще не ложилась? Возвращаться со свидания с Лейном в платье, которое стоит больше, чем весь их дом, было бы опрометчиво.
Стараясь не шуметь, Тринни открыла дверь, прислушалась и с облегчением выдохнула: соседка спала. Делать веселое лицо и рассказывать подробности о выдуманной «романтической чуши» сейчас было выше ее сил.
Тринни засунула пакет с платьем глубоко под кровать и отправилась на кухню. Третья попытка поесть за сегодня. Хочется надеяться, что хотя бы она будет удачной…
Когда она допивала чай, из глаз сами собой полились слезы. За что он с ней так? Что она сделала?
Когда вы оставите меня в покое?
Кто «вы»? Поклонницы? Неужели они и вправду пачками прорываются к нему в дом, согласные на всё, и она не оригинальна в своем порыве?
Но ведь он ответил на ее поцелуй, и ему нравилось. Хотя кто их разберет, этих натуралов!
Люди так себя ведут. Поэтому их тяжело любить. Вот тут она даже спорить не будет.
И ведь ни с кем о том, что случилось, не поговоришь, ни с кем не поделишься. Ая не должна узнать о ее вылазке в высший свет, а Лейн… Рассказать ему, что она, как последняя натуралка, сама стала приставать к Ричарду? Вряд ли он сможет по достоинству оценить такую откровенность.
И все-таки оставаться одной было совершенно невыносимо. А главное – не нужно.
Что там говорил Ричард о виртах?
Разыгрывай с ними любую игру – и живи в плену своих иллюзий.
Он чертовски прав!
Тринни направилась в вирткомнату и запустила подаренный диск. Она оказалась в уже знакомой спальне, терпеливо дождалась, пока из-под одеяла появится брюнет, и безапелляционно заявила:
– Сегодня просто спим. Без глупостей.
Тот молча принял правила игры, позволил ей себя обнять и затих. Она прижалась к его горячему телу, устроилась поудобней. Почему-то в его объятиях ей стало спокойнее.
Уютно и просто. И надежно. И безопасно.
Тут ее никто не ранит, никто не разобьет ей сердце.
Она уже была готова уснуть, когда одеяло снова зашевелилось. Черт! Совсем забыла, в кровати же еще и блондин!
Тринни почему-то всё еще на него злилась. Злиться на вирта! Наверное, в мире есть занятия глупее, но она о таких не слышала. Самой смешно.
И все равно, когда Тринни заговорила с ним, в ее голосе был металл:
– Значит так. У нас сегодня в программе уютные обнимашки и здоровый сон. Если тебя это устраивает, так и быть, можешь присоединяться. А если нет, закапывайся обратно и не мешай!
Блондин улыбнулся, переместился поближе и осторожно улегся рядом. Засыпая, Тринни чувствовала, как его рука мягко перебирает ее волосы. Не так уж и плохо.
Она проснулась от ласки – тягучей и нежной. Тело отзывалось на нее, медленно пробуждаясь, наполняясь желанием. Искусные руки, требовательные губы, горячий язык… Упоение и нега…
Тринни приоткрыла глаза. И почему она не удивлена? Брюнет, как и было приказано, спит, прислонившись к ее плечу. А блондин вопреки запрету творит то, что явно выходит за рамки заявленных на сегодня «обнимашек». Может, это и есть дополнительные опции, о которых говорила Ая? Нужно будет спросить… Потом.
Останавливать вирта она не хотела. Чем еще лечить вчерашнюю рану, как унять острую боль, которая не хочет отступать? Только такой безусловной нежностью.
– Иди сюда… – тихо сказала Тринни, словно боясь разбудить того, второго.
Она что, стесняется? Вот это было бы по-настоящему смешно!
А он хорош собой. Васильковые глаза, улыбка – чересчур уж понимающая… Продвинутая версия? Слишком по-человечески. Даже жутковато.
– Поцелуй меня…
В этом поцелуе не было ничего запретного и противоестественного. Вирт, даже такой необычный, как блондин, не мог оттолкнуть ее или обидеть. Сердце не колотилось громко, рискуя вырваться из грудной клетки. Ей было хорошо… Привычно хорошо. Иного не стоило и желать.
– Возьми меня… Будь со мной…
Короткий стон, вирт прижал ее к себе – сильно, жадно, горячо. Его возбуждение казалось таким настоящим! Оно передалось ей – и грустные мысли наконец отступили.
Тринни очень тихо, чтобы не разбудить соседку, вытащила пакет из-под кровати, наскоро умылась и выскочила из дому. Она рассчитывала еще до работы избавиться от маскарадного костюма. А вместе с ним – и от воспоминаний о вчерашнем вечере. К тому же делиться с Аей впечатлениями, точнее – врать о своем свидании, по-прежнему не хотелось.
А вот Лейну она задала бы парочку вопросов.
Выйдя из дома, Тринни стукнулась в скайп к приятелю без особой надежды, что он ответит. Наверняка дрыхнет в такую-то рань. Лейн не обманул ее ожидания: с минуту гудки уходили в пустоту. Ну что ж, всегда можно оставить сообщение.
«Найди меня, как только проснешься, есть разговор».
Наверное, бывают такие дни, которым лучше бы вообще не быть. Просто вот после двадцать пятого наступает двадцать седьмое, и все счастливы. Хотя вряд ли Тринни будет счастлива даже завтра. Что делать, если все поводы для счастья остались там, в двадцать пятом?
День на работе не задался. Мало того что она опоздала, не рассчитав время на дорогу, так еще и сосредоточиться было совершенно невозможно.
В голову лезли мысли, догадки. И неотступно преследовал образ Ричарда, вовсе выбивая из колеи. Здоровый утренний секс – отличное лекарство. Жаль, что действует ровно столько, сколько длится.
А потом возвращается боль. Как же глупо она вляпалась! Пока Чижов оставался кумиром, недосягаемой
