– Он самый, – подтвердил Афанасьев. – Вот только дело в конечном итоге было прекращено судом по сроку давности. В чем, собственно, никто и не сомневался.
– Вы хотите сказать, что Наташа была любовницей… – Борис Сергеевич поморщился, и, заметив это, Ольга быстренько поправилась: – Вернее, по вашей терминологии, пассией Турвиненко?
Афанасьев картинно вздохнул и произне с понимающей ухмылочкой:
– М-да, Ольга, вижу, тяжело тебе приходится в сугубо мужском коллективе. Ни тебе поплакаться, ни свежими слухами-сплетнями обменяться.
– Я распространением сплетен не занимаюсь! – возмутилась Прилепина.
– А что с ними еще делать, если не распространять? – хохотнул Борис Сергеевич. – Вот тебе тогда не сплетня, но быль. Наталья у нас по профессии, как не трудно догадаться, парикмахер. Она в салоне на Чайковского работала, посему туда, по-соседски, много разного милицейского начальства захаживало. Вот в какой-то момент и Турвиненко повадился: очень уж он усики свои, бериевские, холил и лелеял… Так они и сошлись… А поскольку полковник Турвиненко – мужчина был дюже ревнивый, он Наталью к себе в пресс-службу перетащил. Чтоб, значит, всегда была под боком и под неусыпным контролем. Ну а потом, когда уже на подписке сидел, новую дивчину себе нашел, лет на десять помоложе. Вот и вся любовь.
– Понятно. Похоже, Северову влечет исключительно к старшим по званию.
Оперативный водитель нахмурился и посмотрел на Ольгу сердито:
– Ты это брось! Натаха – нормальная баба. И человек она в высшей степени порядочный. Хороший человек. А если ты сейчас Андрея имеешь в виду… Да, нравится он ей. Так и что теперь с того? От кого от кого, а от тебя, Ольга, – докончил он ворчливо, – я таких слов никак не ожидал.
– А что я такого сказала?!
– А того! Никогда не путай себя и свои ощущения! А если не можешь владеть чувствами – владей хотя бы выражениями!
Какое-то время они помолчали, размышляя каждый о своем.
Потихонечку оттаивали.
– Да успокойся ты, Ольга! – первым не выдержал тишины Афанасьев. – По сравнению с Натальей, твои шансы гораздо более велики.
– Какие шансы? О чем вы? – Прилепина постаралась максимально округлить глаза.
– За полями, садами, за пасекой, – озорно затянул Борис Сергеевич. – Не уйти от придирчивых глаз. / Тем, кто держит свой камень за пазухой…
– Фальшивите, между прочим!
– Очень может быть. Но так ведь такие песни на сухую и не поются. Э-эх, что за жизнь такая пошла?! Бросить бы сейчас баранку этой «буханки», да и набухаться по-человечески.
– Так за чем же дело стало? Подходящего повода нет? Или не с кем?
– Здоровья нет. Язва! Язви ее! – ругнулся Афанасьев. – А повод всегда найдется, равно как и с кем. Да вон хотя бы с нашим Гришкой! И пивун, и певун.
– Ну да, как это я про Холина-то забыла? Я всегда поражаюсь его способности выпить такое количество спиртного за один присест. У нас в «карманном» тоже был такой уникум, ему официально 2-ю стадию алкоголизма поставили. Так он супротив нашего Гриши – просто дошкольник.
– Между прочим, Гришка до возраста Христа вообще не употреблял. Он же спортсменом был, боксом серьезно занимался.
– И что же потом стряслось? Неужто несчастная любовь? – насмешливо поинтересовалась Ольга.
А вот Борис Сергеевич насмешки не оценил. Напротив, сделался необычайно серьезен:
– «Кресты» его обломали.
– Какие кресты?
– Те самые. Которые на Арсенальной набережной.
– Он что, сидел?!!
– Ага. Семь месяцев предвариловки.
– За что?!!
– Дорогу перешел в неположенном месте, – буркнул Афанасьев, уже пожалевший, что затеял весь этот разговор.
– Какую дорогу?
– Не какую, а кому. Молодой был, несговорчивый. Уж ему намекали-намекали, что не гоже авторитетного человека в разработку брать, а он, вишь, нечутким оказался, не прислушался. Вот тогда Гришку и того, по 290-й статье, с вымогательством взятки и приземлили.
– Но ведь нужны были какие-то доказательства? – ахнула Ольга.
– Ты, мать, прямо как с луны свалилась! Вся наша система строится на принципе «Отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия».
– И что же было потом?
– А потом Мешок подхватил упавшее холинское знамя и за полгода героических усилий накопал на того самого авторитетного товарища столько говна, что в случае реализации товарищ плотно присел бы лет эдак на двадцать. В итоге высокие договаривающиеся стороны провернули ченьч: в обмен на прекращение сфальсифицированного дела Холина авторитетному товарищу дозволили без шума и пыли скоренько продать свой бизнес и укатить за кордон.
– Кошмар какой!
– Так уж и кошмар? – пожал плечами Афанасьев. – На самом деле, такого рода истории у нас не редкость, просто их стараются особо не афишировать… Оп-па! Не понял?!
«Маршрутка» «гоблинов» была припаркована мордой в сторону центрального входа во «Владимирский Пассаж», так что зоркому глазу водителя и художника не составило труда выцепить в потоке входящих/выходящих знакомое лицо. И не то беда, что лицо это принадлежало супруге Мешка Валерии Леонидовне, – в конце концов, каждая мужняя супруга опосля рабочего дня имеет полное моральное право посетить популярный торговый центр. Худо то, что Валерия Леонидовна вышла из «Пассажа» в обнимочку с лысым мужиком, упакованным по ценнику средней руки олигарха. «Да какое там? Гораздо больше, чем среднего!»
К такому выводу Борис Сергеевич пришел, увидев, как мужик покупает у уличной торговки ведро роз и с поклоном преподносит его госпоже Мешечко. Заслужив ответный, отнюдь не просто дружеский, поцелуй. Но даже не это, а другое в следующую секунду подкатившее к ним ведро окончательно добило Афанасьева. Ибо то был черный «Майбах», в который влюбленная парочка и погрузилась. Вместе с розами.
Заметив потрясение на лице Афанасьева, Ольга интерпретировала его по-своему:
– Красота! Прямо зависть берет! Настоящий принц. Пусть и не на белом коне, но зато на черном «Майбахе».
– Ага, – рассеянно кивнул тот, тщась разглядеть и запомнить номер вставшего на светофоре «Майбаха».
– О! А вот и Андрей Иванович идет.
– Что?! Где?!
– Да вон, из метро вышел. Видите?
– Уфф! – облегченно выдохнул Афанасьев. – Слава богу, обошлось!
– Что обошлось?
– Да это я так, о своем, – уклончиво ответил оперативный водитель, наблюдая за удаляющимся «Майбахом»: в последний момент законным супругам удалось-таки разминуться в пространстве и во времени.
* * *
Пока Анзори Паатович вяло крутил велосипед, а его подруга активно качала пресс, Тарас с Виталием привычно коротали время на скамеечке возле аппарата с халявной питьевой водой. Сегодня этот аппарат должен был сыграть ключевую роль в сочиненной «гоблинами» многоходовой пиесе. Все равно как приснопамятное, висящее на стене ружье. Если, конечно, спектакль не будет перенесен на другой день. По независящим от «гоблинов» причинам.
– …Э-эх! Сколь ж мне бутылок сдать, чтобы олигархом стать? – с завистью вздохнул Шевченко, пожирая глазами красотку Вику.
– Оно тебе надо? Станешь таким, как Анзори. И будут над тобой глумиться двое таких же, как мы, идиотов.
– Не, «таких же» не будут. Мы с тобой, Виталя, одни такие. Уникальные.
– Уж ты-то точно. Редкостный «муникум».
– Слушай, а вдруг он не захочет пить?
– Захочет. Вон, вишь как резво ножками сучит? Старается человек, а значит – потеет.
– Я бы тоже с такой. Попотел. В сауне.
– Так за чем же дело стало? Соблазни! Отбей! Уведи!
– Ага, соблазни! У этой девки одно колечко в пупке стоит больше, чем мое годовое жалованье!
– Тогда не скули: если нет, чего желаешь, желай того, что есть… Стоп! Кажись, закончили!
Вика, подхватив полотенце, прошла на мужскую половину к своему пыхтящему от натуги велосипедисту. Здесь они обменялись парой фраз, после чего девушка, грациозно покачивая бедрами, направилась в сторону сауны. Проводив ее похотливым взглядом, Анзори Паатович сполз с ненавистного тренажера, повелительным жестом подозвал к себе дежурного инструктора, и физкультурный халдей, побросав свои гири, примчался на зов быстрее лани. Застыв в подобострастии, он часто-часто закивал головой, соглашаясь с Гурцелая по всем втолковываемым ему пунктам, содержимое коих так и осталось загадкой. По-видимому, речь в первую очередь шла об аренде сауны – по крайней мере именно туда, к разочарованию «гоблинов», прямиком направился Гурцелая.
Ну да не зря говорят: привычка – вторая натура. На полпути Анзори Паатович развернулся и двинул в сторону «гоблинов», намереваясь освежиться.
– Есть! – возбужденно зашептал Шевченко. – Виталя, банкуй!
Вучетич, изображая зевоту, интеллигентно прикрыл рот ладошкой и быстренько заглотил зажатую в ней пилюлю. Гурцелая тем временем выудил из аппарата чистый одноразовый стаканчик. Потянулся к кранику.
