Конечно, это были только слухи — но слухи весьма упорные и достоверные.
Если же ему не удавалось найти настоящие антикварные предметы — Бармаглот не гнушался подделками, для этого у него было двое мастеров, таких же старых и неопрятных, как он сам.
Достать антиквариат — это только треть бизнеса. Вторая треть — привести его в товарный вид, и третья, может быть, самая важная — продать его за хорошие деньги.
Поскольку репутация у Бармаглота была скверная, приличные покупатели не имели с ним дел. Но он не слишком огорчался: за долгие годы он оброс весьма специфической, но достаточно многочисленной клиентурой.
Клиентуру Бармаглота составляли бывшие уголовники, уже почувствовавшие вкус к красивой жизни, но еще не осознавшие, как важна репутация, как важна респектабельность. Бывшие уголовники, еще не превратившиеся в легальных, влиятельных бизнесменов. Бывшие уголовники — но в первую очередь их жены, присматривающиеся к образу жизни более удачливых коллег, но еще не усвоившие неписаные законы и правила этой жизни.
Подумав о Бармаглоте, Агния пришла в ужас.
Неужели она дошла до того, чтобы предложить ему свои услуги? Неужели она дошла до того, чтобы пойти на поклон к этому подозрительному полукриминальному типу?
А с другой стороны, что ей остается?
Идти учителем в школу?
При этой мысли ее передернуло. Нет, уж лучше иметь дело с уголовниками, чем со старшеклассниками! Кроме того, денег, которые ей будут платить в школе, едва хватит на привычную жизнь, а на выплату кредита их будет явно недостаточно, не говоря уже о том, чтобы расследовать кражу камня…
Агния еще колебалась, не в силах принять решение, но тут ей пришла в голову мысль, которая окончательно склонила чашу весов в пользу Бармаглота.
Она представила, как скажет матери, что пошла работать в школу, представила, с каким выражением лица ее мать выслушает эту новость, как она подожмет губы, каким презрительным сочувствием наполнится ее голос, и поняла — все что угодно, только не это.
Торопливо, чтобы не передумать, она нашла в записной книжке телефонный номер Бармаглота и набрала его. Этот телефон понадобился ей в свое время, чтобы получить недостающий стул для гарнитура, который купил Боровой.
Однако голос автомата сообщил ей, что данный телефон не обслуживается. Агния вспомнила, как ей говорили, что Бармаглот время от времени в целях конспирации меняет номер телефона, и поняла, что придется нанести ему личный визит.
Впрочем, если она собралась работать на него — этого все равно не избежать.
Агния глубоко вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Тушь размазалась от слез, да и на костюме какие-то подозрительные пятна, волосы растрепаны. Нет, срочно нужно взять себя в руки, а то вообще работы никогда не найдешь.
Она поправила прическу и макияж и поехала в сторону Владимирской площади.
Немного попетляв по узким кривым улочкам возле Кузнечного рынка, Агния нашла знакомую полуподвальную дверь с нейтральной вывеской «Антиквариат». Вывеска давно выцвела от безжалостного времени и столь же безжалостной непогоды, ступени, ведущие к двери, были выщерблены сотнями спускавшихся ног, и все вместе производило впечатление полного упадка и убожества, что вполне устраивало владельца этого магазина, девизом которого была крылатая фраза «Мне не нужна широкая известность».
Агния припарковала машину неподалеку от магазина, спустилась по ступеням и толкнула дверь.
Фальшиво звякнул медный надтреснутый колокольчик, и Агния оказалась в полутемной лавке.
Магазин Бармаглота отличался от галереи Вахтанга или от других антикварных салонов, где обычно бывала Агния, как старый, разбитый «Запорожец» отличается от новенького «Порше» или как покосившаяся деревенская избушка — от богатого загородного дома. Короче говоря, как небо и земля.
Освещенный тусклым светильником, переделанным из старой керосиновой лампы, этот магазин был не больше кухни в квартире Агнии. На его пыльных полках нашли приют самые разные предметы, не имеющие никакой реальной цены.
Помятый, давно не чищенный медный самовар соседствовал с громоздким, уродливым граммофоном, на широкой воронке которого с трудом можно было разглядеть аляповатые, когда-то пунцовые розы. Разрозненные, с облезшей краской оловянные солдатики стояли рядом с плохо сохранившимися фарфоровыми статуэтками — рахитичная девочка без левой руки играет с бесхвостой собачкой, толстый дантист с отбитым ухом и выражением свирепой радости на лице выдирает зуб клиенту, у которого уже отсутствуют нос и одна нога, мальчик в пионерском галстуке с идиотской улыбкой на пунцовых губах отбивает дробь на несуществующем барабане.
Рядом со всем этим сомнительным великолепием красовался гипсовый бюст Чапаева и еще один — какого-то неизвестного Агнии персонажа советской истории.
В общем, здесь была выставлена откровенная дрянь и ерунда, и выставлена она была исключительно для отвода глаз, потому что все настоящие дела, все настоящие сделки совершались в логове Бармаглота, в задней комнате магазина.
За прилавком, на котором под мутным стеклом в несколько рядов лежали разнокалиберные монеты и медали в скверном состоянии, сидел тщедушный молодой человек без бровей, с красным от хронической простуды носом и заметно редеющими волосами. В довершение этого впечатляющего облика на переносице продавца пылал огромный ярко-красный прыщ. На самом прилавке, возле допотопного кассового аппарата, сидел, аккуратно подогнув под себя лапы, здоровенный черный котище.
Оторвавшись от мятого порножурнала, молодой человек с удивлением уставился на Агнию: посетители нечасто появлялись в этом магазине. Особенно — такие привлекательные молодые женщины. Привстав, чтобы лучше разглядеть Агнию, продавец проговорил гнусавым простуженным голосом:
— Я вам чем-то могу помочь?
В этом вопросе явственно слышалась догадка, что прекрасная незнакомка заглянула сюда по ошибке и хочет узнать, как найти ближайший мультибрендовый бутик или салон красоты.
Агния, однако, ответила совершенно неожиданным вопросом:
— Михалыч у себя?
— Михал Михалыч? — переспросил продавец, удивленно моргая: Агния ничуть не была похожа на обычных клиентов Бармаглота.
Кот приоткрыл изумрудные глаза и посмотрел на Агнию с большой неприязнью — шумит тут, спать мешает…
— Да, Михал Михалыч! — раздраженно повторила Агния. — Не тормози, уважаемый!
— Да, у себя, но он занят…
— Это ничего. — Агния решительно обошла прилавок и вошла в расположенную позади него дверь.
— Эй, куда вы, постойте! — заверещал продавец, попытавшись остановить ее, но Агния захлопнула дверь перед его носом и вошла в кабинет Бармаглота.
Кабинет Бармаглота был несколько больше торгового зала магазина. Он был так же скудно освещен — видимо, тусклое освещение вполне соответствовало характеру творившихся здесь темных делишек. Так же, как торговый зал, этот кабинет был тесно заставлен всякой дореволюционной всячиной.
Но, в отличие от магазина, здесь попадалась не только откровенная ерунда, но и вполне приличные антикварные вещицы. Агния заметила несколько хороших статуэток саксонского фарфора, чугунный бюстик Наполеона начала девятнадцатого века, очень хорошую французскую табакерку с синей перегородчатой эмалью, еще одну, из потемневшей слоновой кости, и пару настоящих дуэльных пистолетов фирмы Лепаж. Наверняка здесь было гораздо больше интересного, но разглядеть лучше не позволяло освещение.
Сам хозяин магазина сидел за некрасивым и неудобным письменным столом с запачканной чернилами столешницей, развалясь в низком деревянном кресле, и разговаривал с долговязым и очень подозрительным типом.
Агния не первый раз видела Бармаглота, но ее снова поразило то чрезвычайно отталкивающее впечатление, которое он производил на свежего человека.
Бармаглот был плотный, небольшого роста человек лет пятидесяти, с длинными и большими, как у обезьяны, руками, с круглой плешивой головой. По краям его блестящей, как бильярдный шар, лысины росли длинные, неопрятные пряди седовато-рыжих волос. На широком угреватом носу низко сидели металлические очки с круглыми и толстыми стеклами. Одет он был в мятый, покрытый жирными пятнами клетчатый пиджак с заплатами на локтях. Под этим пиджаком имелась несвежая, клетчатая же рубашка и криво завязанный галстук с большим сальным пятном на середине.
Бармаглот ел бутерброд с копченой колбасой, роняя крошки на пиджак и на галстук, и одновременно, как уже было сказано, разговаривал с долговязым мужчиной лет тридцати самого подозрительного вида. Из-за бутерброда дикция Бармаглота, и вообще-то весьма далекая от идеала, стала вовсе неразборчивой.
— Я шебе што шказал? — говорил Бармаглот своему собеседнику. — Я што шказал? Штобы без рукоприкладштва! И уж по-любому штобы она живая ошталась!
