— Да, но ты ей улыбался!
— Это когда?
— В клубе. А еще салат ей заказал.
— Да чтоб она подавилась!
— О чем вы тогда говорили?
— Я сказал ей, чтобы перестала капать тебе на мозги. И распространять сплетни обо мне. В клубе говорят, что я чуть ли не половину инструкторш перетрахал! Думаешь, я не знаю, откуда ноги растут? Вот я и предупредил твою так называемую подругу, чтобы заткнулась. А то я ей все кости переломаю.
— Но почему ты улыбался?!
— Самые страшные вещи, милая, надо говорить с улыбкой. Так еще страшнее. Этому научил меня бизнес.
Так вот что означала его улыбка! Сдерживаемую ярость! До меня постепенно начало доходить.
— А девушка, которая присела к вам за столик? Ты ей тоже улыбался.
— Какая девушка? Когда?
— Во время вашего разговора с Юлей.
— Ах, эта… Я спросил ее, не может ли она подменить тебя на ноябрьские праздники. Хотел сделать тебе сюрприз, — усмехнулся Воронцов. — В Париж прокатить. А девка начала кокетничать и цену себе набивать. «Может, ты меня потом тоже в Париж отвезешь? Я в долгу не останусь». Я опять разозлился.
— А эта твоя фраза. Любимая. «Неведение — это блаженство». Что она означает?
— Не скажу.
— Андрей, я хочу знать!
— У нас что, ночь откровений?
— По-моему, пора.
— Я тебе все сказал, — отрезал муж. — Ты столько дров наломала из-за своих дурацких фантазий, что тебе лучше помолчать.
— Я молчу… Поехали в Москву, а?
— Вот неугомонная!
— Все равно теперь не уснем.
— Ладно, поехали.
Я смекнула: Воронцов такой покладистый, потому что я закрыла тему гинеколога. Муж готов на что угодно, лишь бы я забыла о своем намерении нанести визит врачу, которого порекомендовала мне Юля. Вот уже двадцать лет я хожу в одну и ту же частную клинику. Мне там когда-то сделали аборт. По медицинским показаниям, потому что я хотела бы еще ребенка. Правильно говорят: привычка — вторая натура. Врача я вот уже двадцать лет не меняю. Воронцов лично отвозит меня в эту клинику и даже сам записывает на прием. Юля сказала, что это очень подозрительно. И она, похоже, права. Иначе почему Андрей так побледнел и чуть не бухнулся на колени?
Но мне лучше молчать. Пока. Надо выяснить, что там с пистолетом?
Итак, я набрала в рот воды и сделала вид, что тему гинеколога похоронила. В Москву мы домчались мигом, пробок-то ночью нет.
— Что мы скажем сыну? — спросила я у Воронцова, когда мы припарковались у дома. — Они с Лианой ночуют у нас.
— По крайней мере, он не рванет на дачу смотреть новые обои. Так мы точно спалимся. Скажем, что соскучились, потому и приехали.
— Только ни слова о том, что нас подозревают в убийствах!
— Само собой.
— Скажи Степану Андреевичу, что у тебя проблемы на работе.
— А может, у тебя?
— А какие у меня могут быть проблемы?
— Ну не знаю. Ты у нас мастерица врать, — ехидно сказал Воронцов. — Тебе и карты в руки.
— Я когда вру, краснею!
— Вот не замечал!
— Господи, что за день!
— Не день, а ночь, — поправил он меня, ставя машину на сигнализацию.
— Только тихо. Они спят, не надо их будить.
— Слава богу, что у нас такая большая квартира.
— Да, слава богу.
Я впервые этому обрадовалась. Степан Андреевич с Лианой спят у него в детской. Я по-прежнему называю эту комнату детской, хотя там давно уже сделан ремонт и все, что напоминало о детстве Степана Андреевича, похоронено под стилем хай-тек. Мой сын поклонник минимализма и современных технологий. Лиана против этого не возражает. В их квартире лично я долго находиться не могу, у меня ощущение, что я попала в один из американских фантастических фильмов. О будущем, где все люди подключены к матрице, а в микроволновку кладут на тарелке таблетку, которая через минуту превращается в сочную курицу. Где надо хлопнуть в ладоши, чтобы загорелся свет, а увидев бардак, скомандовать роботу:
— Сделай уборку.
У нас с мужем все проще, по старинке. В том числе и борщ. Но глупо навязывать молодым свои взгляды и учить их жизни. Я сколько раз убеждалась, что Степан Андреевич гораздо умнее нас с Воронцовым. Это то самое поколение, за которым будущее. Я невольно вздохнула. Мое-то собственное незавидно.
— Что с тобой? — спросил Андрей, нажимая кнопку вызова лифта.
— Так. Переживаю.
— Если что, в тюрьму сяду я.
— Еще чего! Ты ведь никого не убивал! Я убила, я и сяду!
— Не спорь со мной! И говори тише!
— Консьержка спит.
— Шагай давай, — он вроде бы легонько подтолкнул меня в спину, но я буквально влетела в лифт, словно заполучила крылья. — На мое убийство у тебя алиби: ты была дома.
— А у тебя на мое.
— Черт! Как не повезло!
— И мне, — поддакнула я.
— Молчи лучше!
— Я молчу.
У двери в нашу квартиру мы перешли на шепот.
— Андрей, глянь: цветы завяли, — кивнула я на вазоны.
— Я ему когда-нибудь морду набью, — пробурчал он.
— Господи, кому?!
— Этому любителю искусства, — он кивнул на Терпсихору. — Особенно если узнаю, что ты позировала скульптору.
— Никому я не позировала!
— Опять врешь!
— Твоя ревность невыносима!
— А из-за твоей нас теперь разыскивают за убийства!
— Тихо! — Я повернула в замке ключ.
Мы зажгли только бра.
— Тут они, — я кивнула на ботинки сына. У Воронцова сорок шестой, а вот у Степана Андреевича всего лишь сорок третий. Хотя ростом он с отца.
— Сам вижу… Как эта коза умудряется ходить на таких огромных каблуках? — Воронцов уставился на туфли Лианы.
— Она пешком не ходит.
— А на педали как давит?
— Воронцов, у нее коробка-автомат!
— А говорила, что не знаешь таких слов, — ехидно сказал супруг.
— Я с тобой двадцать пять лет живу! Выучишь поневоле! Ты только о машинах и говоришь!
— А ты вообще ни о чем, хоть ни на секунду не замолкаешь! Идем в мой кабинет, — сказал муж, разуваясь.
Мы на цыпочках прокрались в кабинет.
— Отвернись! — велел мне муж, перед тем как набрать код.
— Чего я там не видела?
— Я больше никогда не оставлю сейф открытым. Давай отворачивайся.
Я послушно отвернулась к окну.
— Все, — сказал Воронцов, открывая дверцу. — Можешь поворачиваться.
— Ну? Что там? — Я нетерпеливо сунулась в сейф.
— Я тебе сейчас нос прищемлю! Подвинься! — Супруг толкнул меня локтем в бок. — Тем более ты все равно не знаешь, сколько у меня оружия.
— Давай считай.
— Так. — Он внимательно оглядел содержимое сейфа. — Не хватает одного «макарова». Все остальное на месте.
— Уверен?
— Абсолютно! Черт-те что!
— Значит, водолазы.
— Пургу не гони.
— А есть варианты?
— Надо подумать. — Он наморщил лоб. — А ты молчи.
— Я молчу.
Ситуация была настолько нестандартная, что мы оба крепко задумались. В самом деле, я беру из сейфа пистолет, убиваю из него женщину, потом топлю оружие в пруду, а оно загадочным образом всплывает у трупа мужа этой женщины. Причем в убийстве обвиняют Воронцова!
И тут вдруг внезапно вспыхнула люстра. Мы-то включили только подсветку. Я невольно втянула голову в плечи. Попались!
— Мама, папа, вы что здесь делаете?
На пороге кабинета стоял Степан Андреевич. Я не видела его каких-то две недели, но мне все равно показалось, что он вырос. Каждый раз, как я вижу сына, я думаю, что он все еще растет. Хотя и так под потолок!
Он очень красивый, Лиана права, хотя совсем не похож на отца, только сложением и высоким ростом. Андрей в двадцать лет тоже был таким, а потом заматерел. Степан Андреевич еще по-юношески узок в бедрах, и грудная клетка у него не такая широкая, как у отца. А блондин он в меня. И глаза синие. Вот только нос… Но если не приглядываться, то этот недостаток картины не портит. Наоборот, придает лицу моего сына мужественности. Оно может показаться слишком уж тонким и по-женски изящным. Высокие скулы, огромные глаза, брови изогнутые, как натянутый лук, и пухлые губы.
— Так, — сказал сын, кивнул на открытый сейф. — Если вы, мама с папой, задумали ограбить банк, то лучше попросить у меня кредит. Я вам назначу льготные проценты. Ну и кому ружье, а кому пистолет? — деловито спросил он. — Тоже мне Бони и Клайд!
— Мы просто решили проверить, не забрались ли в наше отсутствие в квартиру воры, — неумело соврала я.
Мы с Воронцовым переглянулись, и он покачал головой, мол, с фантазией у тебя, Степка, бедновато.
— Врать вы не умеете, родители, — усмехнулся Степан Андреевич. — Ну? Что происходит?
— Видишь ли, мы с отцом попали в неприятную ситуацию.
— Меня обвиняют в убийстве, — торопливо сказал муж. — А ты молчи, — это он мне.
— В убийстве? — удивленно переспросил Степан Андреевич. — Так. Но ты, надеюсь, никого не убивал? А? Отец?
