Пулат Муминович даже обрадовался персональ-ному вызову: дело в том, что уже с год в сельхозотделе обкома партии лежала его подробная доклад-ная с выкладками, цифрами, расчетами, вырезками из газет, журналов, снимками о том, что он намерен вместо одного нерентабельного хлопкового хозяйства создать племенной конезавод, чтобы как с высоко-элитными каракулевыми овцами и с каракулем вый-ти на мировой рынок и с чистокровными скакунами. Однажды в Москве Махмудов случайно попал на аукцион и удивился, как охотно покупали породи-стых коней и какие астрономические суммы за них платили. Рассчитывал он на поддержку в обкоме, потому что ни копейки не просил у государства -деньги у него имелись свои; нашел он и специа-листов, знающих толк в коневодстве, и на свой страх и риск уже имел небольшую конеферму с сотней лошадей, среди которых выделялся один ахал-текинский скакун, жеребец Абрек и арабских кровей, тонконогая дымчатая, в яблоках, кобыла Цыганка. Начинать пришлось бы не на пустом месте.
Не скидывал он со счетов и тщеславия первого, а поэтому указал среди прочего, в каких странах и городах ежегодно проходят аукционы: красавец конь -- не овца, с ним не грех попасть на обложку популярного журнала, сопровождая своих лошадей на торги.
Весь вечер секретарь райкома проверял домашние выкладки, доводы, расчеты, готовился к разговору о конезаводе, даже разузнал, что друг Тилляходжаева, директор известного на всю страну агрообъединения, дважды Герой Социалистического Труда Акмаль Арипов, большой любитель чистокровных скакунов и что у него в головном хозяйстве в Аксае в личной конюшне есть редкой красоты лошади, чья родословная известна специалистам и лошад-никам всего света.
В назначенное время Пулат Муминович появился в обкоме, и помощник тотчас доложил о нем, но в кабинет попал не скоро. О такой привычке первого секретаря он уже знал, слышал, что иных тот держал у себя в "предбаннике" и по пять часов. Давал понять, что не жалует приглашенного, хотя, помариновав в приемной, принимал любезно -- вроде не знал об утомительных часах ожидания назначенной самим же аудиенции. Видимо, в средневековых трактатах начитался о ханских церемониях -- те обычно любили покуражиться над просителями и подчи-ненными.
Принял он Пулата Муминовича перед самым обедом. Встретил холодно, не подал руки и даже традиционного восточного расспроса о здоровье, житье-бытье и детях не устроил, хотя они с ним виделись давно. Усадил он Махмудова в отдалении за стол штрафников, как называли между собой секретари сельских райкомов это место, но Пулат Муминович успел увидеть на столе папку со своим личным делом -- скорее всего, хозяин роскошного кабинета специально положил ее на виду. И Мах-мудов понял, что пригласил его не ради разговора о турецкой делегации или о конезаводе, к которому он основательно приготовился.
Даже мелькнула мысль: вот он, час расплаты, за нерешительность и беспринципность.
Пулат Муминович, конечно, знал о странностях и причудах характера первого -- такое быстро ста-новится достоянием подчиненных. Знал он и о ги-гантомании Тилляходжаева: все его проекты, пред-ложения поражали размахом, широтой, щедростью капиталовложений. Но если бы они не отрывались от реальности, от нужд людей и могли когда-нибудь претвориться в жизнь.
Один из молодых инструкторов обкома однажды сказал о своем новом партийном руководителе:
-- Манилов, строящий прожекты, лежа на диване, и опирающийся все-таки на свои личные средства, -- наивное и безобидное дитя; но маниловы, получив-шие безраздельную власть и вовлекающие в свои бесплодные фантазии миллионы людей и государ-ственные финансы, -- это монстры, новые чудовища парадоксального времени.
Убийственная характеристика дошла до ушей первого -- братья по партии постарались, и через полгода в одной из служебных командировок внутри области неосмотрительного человека арестовали -- подложили деньги, якобы взятку, в номер, нашелся и лжесвидетель.
В кабинете прежнего секретаря обкома Пулат Муминович бывал часто, многим своим начинаниям получил "добро" и поддержку, но сейчас он его не узнавал.
Размах отразился и тут: апартаменты увеличили за счет двух соседних комнат, но все равно, наверное, не получилось, как того хотел хозяин, чтобы шли к нему по красной ковровой дорожке долго-долго, чувствуя дистанцию.
Поражал размерами и стол, несуразность кото-рого бросалась в глаза не из-за его величины, а из-за пропорций, -- он оказался невероятно низким. Персональный дизайнер с мебельной фабрики учел наполеоновский рост владельца кабинета и его мар-шальские замашки. Оттого и примыкавший к пись-менному длинный стол для совещаний тоже вы-глядел карликовым. Кабинет отремонтировали не-давно, и Пулат Муминович представил, каково будет просиживать за такими столами на уродливо низких стульях на долгих совещаниях-разносах, что любил устраивать первый.
Говорили, что он чуть ли не патологически не выносил рослых людей, впрочем, это не относилось к прекрасному полу, и потому круто пошли в гору малорослые руководители. По-видимому, он не со-мневался, что со временем за специально заказан-ными столами появятся только подобные ему люди.
Не оттого ли он посадил Пулата Муминовича в отдалении, чтобы не чувствовать его явного фи-зического превосходства. Махмудов как-то читал книгу о делопроизводстве на Западе, как там ком-плектуются руководящие кадры в отраслях, и об-ратил внимание, что претенденту с явно выражен-ными физическими недостатками вряд ли доверят высокий пост, судьбу людей, коллектива, потому что собственный комплекс ущербности в какой-то момент может отразиться на отношениях с подчи-ненными, а значит, и на деле. Сейчас Пулат Му-минович видел, как ему казалось, классический при-мер, подтверждающий эту концепцию.
Странный вышел разговор, если длинный, пу-таный монолог Наполеона можно было бы так на-звать; он даже рта не дал раскрыть Пулату Муминовичу. Махмудов, слушая человека, от которого зависела его судьба, вдруг невольно вспомнил Мус-солини из того трофейного документального филь-ма, что видел в Москве студентом. Казалось, что общего между бесноватым дуче и маленьким круг-лым человеком с пухлыми руками, сидевшим за полированным столом-аэродромом? И тут он понял, что люди в толпе или такие, как он, одиночки моментально попадали под гипноз власти и силы. Эти гнетущие чары ничего, кроме страха и послу-шания, не внушали, а флюиды страха, излучаемые из тысяч душ, глаз, сердец, поразительным образом питали, множили силу "избранника народа".
Может, параллель с дуче возникла оттого, что первый сидел с тщательно выбритой головой. В хлопковую уборку, по жаре, он мотался по глубинкам области, и его чисто мусульманская манера не могла не броситься в глаза людям: о том, что внешняя атрибутика играет огромную роль, действует на мас-сы, он, конечно, хорошо знал. Говорили, что в сель-ских районах на вечерние застолья с окрестными председателями он любил приглашать аксакалов и, когда ужин заканчивался, первым, как бы по при-вычке, по внутреннему убеждению, делал мусуль-манский жест "оминь", что невероятно подкупало, трогало до слез ветхих стариков, и росли, множились легенды о верности первого мусульманским тради-циям, его набожности.
Хотя Пулат Муминович точно знал от близких людей, что религия ему чужда, не имел он веры в душе. И вот теперь бритая голова перед очередной поездкой в глубинку вместе с "оминь" наверняка произведет впечатление на народ.
Испытывал ли страх Пулат Муминович? Пожа-луй, хотя внешне это вряд ли проявилось -- Мах-мудов владел собой. То, что он ощущал, не имело четкого определения, но все-таки очень походило на страх, если он и не хотел признаваться себе в этом. Многие ныне испытывали панический ужас при персональном вызове в обком. Пулат Муминович, конечно, не думал, что при его тесте Иноятове в этих стенах царила партийная демократия, единодушие, согласие и любовь и не было случаев самоуправства, но тогда было ясно, что поощрялось, что порицалось, и меньше оказывалось двусмыс-ленности. И позже, при преемнике Иноятова, они ходили сюда с волнением на разносы, но без жи-вотного страха за жизнь -- страх пришел с этим маленьким, ловким и проворным человечком: вот его действия, поступки, мысли всегда оказывались непредсказуемыми и для многих кончались крахом, крушением судьбы. С его приходом Пулат Муминович ощутил, что в области один хозяин, диктатор, и что Ташкент и Москва ему не указ, и не оттого, что далеки от его владений, а по каким-то новым созревшим обстоятельствам, не совсем понятным ему, на годы застрявшему в глубинке.
Когда Махмудов пришел к подобной мысли, он невольно глянул на карту страны, висевшую у него в кабинете, и подумал, что такой огромной страной правят не выборные органы, не Совмин, не ЦК, не Госплан, а человек триста секретарей обкомов. Люди, имеющие реальную власть, знакомые между собой, автоматически являющиеся депутатами Верховного Совета страны, членами ЦК и в Москве, и у себя в республиках, а если внимательно подсчитать их представительство -- еще в десятках всяких органов. Занимают они ключевые посты пожизненно, как его тесть Иноятов, умерший, так сказать, на боевом посту, и его преемник, тоже скончавшийся в слу-жебном кабинете по причине преклонного возраста. Такая власть, наверное, никакому влиятельному ма-сонскому ордену не снилась...
