На 500 г потрохов — 600 г картофеля, 2 шт. моркови, 1 шт. петрушки, 1 головка лука, 1/2 стакана томата-пюре, 1 ст. ложка муки, 2 ст. ложки масла».
Возле почтовых ящиков, там, где обычно жильцы оставляли книги, Савелий увидел два валявшихся на полу лифчика — бордовый кружевной, почти эфемерный и черный, глухой, большого, должно быть, самого последнего размера, больше похожий не на предмет дамского туалета, а на бронежилет. Лифчики лежали на щербатой плитке, сцепившись бретельками, чувствовалось, что они не случайно оказались рядом друг с другом.
«Вот это загадка, достойная Шерлока Холмса», — уважительно подумал Савелий и всю дорогу до диспансера пытался найти свое объяснение. Один лифчик явно принадлежал пожилой женщине, а хозяйка другого должна была быть помоложе. Бабушка и внучка или мать и дочь одновременно выбросили старое белье? Несли пакет к мусорному контейнеру, а по дороге два лифчика случайно выпали? Как-то надуманно.
Две женщины поклялись друг другу в вечной любви и скрепили свой союз, обменявшись столь интимными предметами туалета? И сразу же их потеряли? Не верится что-то…
Кому-то по почте прислали рекламные образцы? В конверте? Бред! К тому же лифчики выглядели ношеными, и никаких бирок-ярлычков Савелий не заметил.
Сосед, тайный фетишист, потерял два экземплярчика из своей коллекции? Ха-ха-ха! Фетишисту положено трястись над своей коллекцией, на то он и фетишист. Сразу бы вернулся и подобрал.
Ночью в подъезде случилось нечто страшное? Какие-нибудь подонки затащили двух женщин и… Ага, конечно… Тут стоит дверцей почтового ящика громко хлопнуть, как из-за двери, обитой вишневым дерматином, выскакивает седая фурия с безумным взором и начинает орать: «Не шуметь, сволочи!» и «Как же вы все меня достали, гады!» А потом полчаса, не меньше, столь же громогласно, так, что ее и на чердаке слышно, развивает тему вселенского сволочизма и гадства.
Припарковавшись у диспансера, Савелий был вынужден признать свое поражение. Ни одной рациональной идеи по поводу бюстгальтеров так и не появилось. Как-то неприятно было начинать день с поражения, пусть даже и такого пустякового. Настроение слегка потускнело, но ненадолго, на какие-то считанные секунды, потому что в диспансере его ждало бесплатное шоу — солидный пузатый охранник с вислыми усами а-ля Тарас Бульба скакал по вестибюлю, выделывая нечто среднее между балетными па, прыжками лосося и упражнениями в стиле китайской гимнастики тайцзицюань. Сначала Савелий решил, что охранник тронулся умом или же находится «под винтом», и приготовился оказывать профессиональную помощь, но потом заметил мечущегося под потолком воробья и понял, что охранник пытается выгнать случайно залетевшую птицу.
— Цып-цып! — кричал раскрасневшийся от интенсивной физкультуры охранник. — Цып-цып!
Вылетай давай! Вылетай, кому говорю! Ах ты … … мать твою цыплячью …! Цып-цып!
На поздоровавшегося Савелия охранник не обратил никакого внимания.
«Как проникнуть на особо охраняемый объект? — подумал Савелий, идя по коридору. — Все очень просто — надо ухитриться запустить внутрь несколько воробьев, выждать две-три минуты и спокойно проходить».
Рабочий день начался с вызова к главному врачу Анатолию Михайловичу. Внезапность вызова настораживала хотя бы потому, что внезапность встреч с начальством всегда настораживает, даже при отсутствии провинностей. Начальство на то и начальство, что способно углядеть провинность там, где подчиненный в упор ее не видит.
— Вы, Савелий Станиславович, расти думаете или как? — поинтересовался главный врач.
Савелий мог бы предположить, что здесь нет никакого подвоха, если бы был племянником Анатолия Михайловича. Хотя бы троюродным. Тогда еще стоило надеяться на то, что вопрос задан без всякой задней мысли. А так все ясно — после пары-тройки обнадеживающих фраз последует какая-нибудь руководящая просьба или предложение из разряда тех предложений, от которых невозможно отказаться.
— В принципе я не исключаю такой возможности, Анатолий Михайлович, — ответил Савелий.
Ответ был правильным. С одной стороны, Савелий давал понять, что ничто человеческое ему не чуждо, а с другой — обозначал отсутствие карьерного рвения в данный момент.
— Не исключать — это мало, надо действовать, — назидательно сказал главный. — Я, если вы не в курсе, через две недели в отпуск ухожу…
Савелий слегка расслабился — что-что, а замещать главного врача ему не придется, не тот у него статус, чтобы сразу, да в такие выси возноситься. Скорее всего сейчас Анатолий Михайлович огласит списочек пациентов, которых придется холить и лелеять в его отсутствие.
— Исполнять мои обязанности придется Надежде Васильевне…
Заместителя главного врача по медицинской части Шапошникову в диспансере, мягко говоря, не любили. Заслуженный врач Российской Федерации, кандидат медицинских наук, депутат муниципального собрания, член правления московского городского общества психиатров и наркологов имела прозвище Баба-Яга и, надо сказать, целиком и полностью ему соответствовала.
Савелий когда-то пытался найти общий язык с Бабой-Ягой (взаимопонимание с руководством существенно упрощает жизнь), но все его попытки провалились с треском. Скорее бы с памятником Пушкину нашелся общий язык, чем с Надеждой Васильевной.
— Но Надежда Васильевна и без того загружена сверх всякой меры…
«Сверх всякой меры» — это совмещать обязанности заместителя по медицинской части с обязанностями заместителя по гражданской обороне и мобилизационной работе. Ах, какая великая нагрузка перетягивать из квартала в квартал одни и те же отчеты, меняя даты, да раз в месяц проводить с сотрудниками занятие по действиям в чрезвычайных ситуациях! Можно подумать.
— Поэтому Надежда Васильевна, то есть мы с Надеждой Васильевной хотели бы попросить вас, Савелий Станиславович, на время моего отпуска взять на себя часть обязанностей Надежды Васильевны. Разумеется — официально, мы оформим это приказом как совместительство, и вы получите оплату…
Савелий отрицательно покачал головой.
— Вы не согласны? — удивился главный врач.
Искренне причем удивился, без наигрыша.
— Вряд ли я справлюсь, Анатолий Михайлович. — Угодить Бабе-Яге и впрямь было сложно. — Не хочу подводить вас и Надежду Васильевну…
— Не боги горшки обжигают… — начал главный врач, но Савелий снова покачал головой.
В итоге все же удалось отвертеться, ну и мнение о себе как о перспективном в плане роста сотруднике подпортить тоже. Ничего страшного — к чистой административной карьере Савелий не тяготел, его интересовало развитие в профессиональном плане, а не голый медицинский менеджмент. В хорошем настроении Савелий вернулся в кабинет и начал прием.
Настроение оставалось хорошим до десяти минут третьего. Савелий уже сел в машину, но не успел ее завести, как запищал мобильный. Увидев на экране «Виталик», Савелий заподозрил неладное и не ошибся.
— Ты где? — не здороваясь, спросил брат.
— Собираюсь ехать из диспансера на склад.
— Езжай лучше домой, — посоветовал Виталик. — Там еще один труп. Женский. Диспетчер по фамилии Делюшкевич. На складе без году неделя.
— Когда и как он ее убил? — От волнения у Савелия пересохло во рту и сердце забилось часто-часто.
— Сегодня, судя по всему — недавно. Вроде как задушил. Я еще не доехал до места, но тебе там сегодня явно нечего делать. Только под ногами путаться будешь.
— Но ко мне должны прийти люди…
«Обломавшись» с подозреваемыми, Савелий продолжал приглашать для бесед сотрудников склада, надеясь, что кто-то может вызвать подозрения (на девяти подозреваемых свет клином не сошелся) или же дать какую-то информацию. На следующей неделе он намеревался пригласить всех девятерых из списка повторно. Надо было что-то делать, бороться и искать, чтобы в конце концов найти…
— Ими сегодня займемся мы, — тоном, не допускающим возражений, ответил брат и свернул разговор. — Пока. Надеюсь, что вечером смогу поделиться подробностями.
Помянув неугомонного убийцу недобрым словом, Савелий поехал домой. Не потому, что так было велено, а потому, что больше некуда было ехать, да и тянуло подумать в тишине и спокойствии. С учетом новых обстоятельств.
Приехав домой, Савелий первым делом пообедал холодной окрошкой (изумительное, надо сказать, блюдо — вкусное, идеальное в жаркое время и готовится быстро), затем не торопясь выпил две чашки кофе, постоял несколько минут под холодным душем и сел за стол готовить материал для размышлений.
Спустя несколько минут перед ним лежали пять листов бумаги, по числу жертв.
«Сотрудница отдела персонала» — было написано на первом, а дальше более мелкими буквами перечислялись мотивы: «1. ревность; 2. месть; 3. угроза разоблачения». А из каких еще соображений могли бы убить Луковскую?
