Но что бы они с ним ни делали, сам Маяковский понимал или нет? Что с ним играют?
Что же Маяковский, такой чувствительный, такой невротически чуткий к тому, как к нему относятся, не догадался, что его возлюбленная его не любит? Что праздник тела в обрамлении красного бархата вовсе не потому, что Лиля любит его, а просто это был Лилин обычный стиль — умение создать праздник тела, любовное обаяние…
Но когда двадцать два года, и поцелуи, и отражение тел в зеркалах, и страсть, самая страстная страсть, какая только может быть в двадцать два года, и невероятно сильное желание взаимности… попробуй догадаться, что это только твоя страсть, что это роман с тонкими чувствами и без капельки любви. Маяковский принял всю эту сложную конструкцию умных, опытных и тонких людей за любовь — он просто не понял.
И как было понять? Лиля то приближала, то отталкивала, Маяковский ревновал, дулся, уходил, возвращался. Лиля то любила, то проявляла чудовищное равнодушие, Маяковский плакал, угрожал самоубийством, спал на диване, пока Лиля с Осипом занимались любовью в спальне. То есть не спал, конечно, прислушивался, закрывал голову подушкой, стонал от боли — он про это писал.
Но почему же он не вскочил, не выбежал из их дома, не выбежал вообще из их жизни, зачем ему все это?
На этот вопрос ответить можно, можно даже придумать несколько ответов.
Может быть, так: Маяковский — гениальный поэт и сам не владеет своим даром, а дар владеет им. Маяковский не ищет счастливой любви, а ищет страдания, любит страдание, потому что подсознательно знает, что страдание необходимо ему для творчества. Тогда Лиля — умная муза.
А может быть, так: Маяковский — гормональный наркоман. Человек получил предмет любви, но уже ставший привычным раздражитель не вызывает выработку желаемого количества гормонов. И ему требуется доза гормонов, то есть ярких эмоций. Тогда Лиля — необыкновенная для него удача, он всегда сможет прийти к ней за дозой ярких эмоций.
Один из современников Маяковского называет его человеком «с мазохистскими наклонностями». Может быть, Маяковский — страдальческий наркоман, подсел на страдание, получает удовольствие от боли, может быть, Маяковский — мазохист?.. Ну хорошо, допустим, Маяковский — мазохист.
В сексуальном контексте мазохист — это человек, которому для достижения возбуждения и удовлетворения необходимо испытывать физическую боль или унижение. Но когда говорят «мазохист», речь не обязательно идет о сексе. Лилю никто не обвинял в том, что она заковывала Маяковского в наручники, стегала его хлыстом и прочей гадости. Когда Маяковского называют человеком с мазохистскими наклонностями, речь идет о моральном мазохизме: человек получает сладкое удовольствие от подчинения чужой воле, от беспредельной власти партнера, от собственной покорности и беспомощности. Тогда склонность Лили к психологическим и эротическим экспериментам, ее жесткость необходимы ему так же, как ее обаяние, культурность, сила характера. Тогда Лиля — очень правильная для него возлюбленная, с хлыстом.
Но Лиля в других своих связях вовсе не была «с хлыстом». С Осипом у нее были нежные дружеские отношения, с другими возлюбленными, после Маяковского, тоже. Со всеми она была пусть сильной, главной, но больше ни с кем не была «с хлыстом».
А Маяковский, его-то не напрасно назвали мазохистом?!
Как он ведет себя с Лилей? Сначала добивается, чтобы ему сделали больно, а затем, насладившись болью, с таким же наслаждением впадает в депрессию…
Но ведь мазохист всегда ищет боли. И выбор партнера у мазохиста всегда следует правилу: кто угодно, лишь бы мучил, и любовный сценарий всегда повторяется… А Эльза, Эльза?! С Эльзой он вовсе не искал страдания, не наслаждался болью, а вел себя как… как все, как любой мужчина, который не любит, пользуется, то приближает к себе не очень-то любимую женщину, то удаляет, — тогда он что, не мазохист, а садист?! Нормальный мужчина с разными женщинами ведет себя по-разному, и Маяковский был нормальным, не мазохистом, от Лили хотел любви, взаимности, верности, — что такого особенного он хотел, все хотят того же. А что касается страдания, может быть, он и любил страдание, и хотел страдать, — но не столько, не так!
«Общих друзей поражало, как деспотично обращалась с ним Лиля и с каким робким подобострастием этот человек, на вид такой сильный, спешил выполнить каждое желание своей любовницы». А что, собственно говоря, их так поражало? По-моему, все гораздо проще — вовсе они с Лилей не садомазохистская парочка, а просто он ее любил, вот и делал все, что она велела. Например, ходил для нее за автографом к Блоку, хотя ему было очень страшно. Ему двадцать два года — он же еще мальчик, и влюблен как мальчик. Это тяжелое испытание и для взрослого мужчины — знать, что любимая женщина любит другого, спит с другим. Маяковский не верил, что Лиля его любит, ревновал к Осипу, знал, что она любит Брика. Это без гормонов, без биохимии, без психоанализа, просто ненаучный человеческий подход.
Лиля и Маяковский мучили друг друга, не только Лиля его мучила, но и он ее тоже.
Лиля: «…Он напал на меня. Это было нападение».
Вообще-то это означает, что он ужасно прилипчив и требователен и требования его к ней растут, он как будто хочет прорасти в нее всем собой, как будто хочет ее съесть… Ей, должно быть, хотелось закричать: «Но ведь я этого не просила!» Да, он страдает, его ранят разочарования, которые принесла ему эта связь, Лиля недостаточно его любит или неправильно любит! Он плачет, чувствует себя отвергнутым, обиженным, он так глубоко ее любит… Но ведь это же он любит.
Так легко представить, чего Лиля хотела — необременительной связи для развлечения и заполнения жизни, а тут — большой мрачный человек сверкает глазами и пристает со своими нечеловеческими страстями. Угрожает самоубийством. Он манипулировал ею не меньше, чем она им: угрожать самоубийством — это что такое?! За этой угрозой — желание наказать ее, вызвать у нее чувство вины — «ах, так, тогда я себя убью, а ты потом мучайся!». Он не тихий робкий влюбленный, а громкий и навязчивый.
Лиле тоже можно посочувствовать как человеку, которому досаждают. Если все время упрекают — «как ты можешь так поступать со мной?!», хочется оттолкнуть, убежать! Он все время хочет от нее больше, чем она собирается дать. И получается как в детском присловье: много хочешь, мало получишь.
ЧЕЛОВЕК, 13 ЛЕТ
Сегодня мне вдруг стало страшно. Что она с ним делала? Как она могла довести его до того, что он написал: «В мутной прихожей долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав»? Я прямо вижу, как он убегает от нее с дрожащими руками. Он ей сказал самое лучшее, что может быть, про любовь, самое лучшее от самого лучшего мужчины на свете — ей! А она! Ненавижу ее!
Воздается ли нам по заслугам? Добром за добро — это было бы хорошо, сделал хорошее, тебе тоже кто-нибудь сделает хорошее. А если злом за зло? Я не буду писать, что я сделала плохое, но я унизила одного человека так, что он плакал. Мне его не очень жалко, больше всего я боюсь — а не вернется ли ко мне это ужасное, что я сделала.
…Вернулось. Мне тоже сделали плохое. Я плакала, но теперь мне гораздо, гораздо легче — ведь это уже все, круг замкнулся. Больше плохого не будет.
Может быть, хватит уже про это? Про мазохизм, про секс, про любовь. У них все же были и другие занятия, помимо романов.
Со встречи с Бриками у Маяковского началась другая жизнь. Но не только Лиля влияла на Маяковского — помыла, пригладила, ввела в свой круг, но и Маяковский влиял на Бриков, и его влияние было больше, значительно больше, чем галстуки, цилиндр и новые зубы.
И, может быть, вообще все было не совсем так. Не то чтобы Маяковский был совсем уж жалким малюткой, которого пригрели Брики. Есть воспоминания, в которых написано, что вовсе не богатые Брики пригрели бедного Маяковского, а наоборот, Маяковский был Брикам «чрезвычайно выгоден».
Каменский, вместе с которым Маяковский ездил в турне с футуристическими действами: «У него было имя на всю Россию, слава была уже такая, что он сам не знал, чего ему надо. Он же зарабатывал в это время просто тысячи, и он все спускал, страшный был игрок. Он чувствовал за собой силу, прогрессивным образом он увеличивал свои гонорары и возможности, все ему легко давалось. Деньги просто сыпались со всех сторон. Начиная с турне, уже все было. Но, знаете, игроки время от времени нуждаются. Он на деньги эти, как на окурки, смотрел…
…И эта так называемая любовь, которая, конечно, очень быстро его разочаровала. И вполне понятно.
…Я чувствовал, что конец наступил после первой встречи, может быть, не прошло двух-трех недель. А тогда всем казалось — вот любовь! Все это была игра. Он в жизни игроком был, он и тут играл. Правда, там о нем заботились, потому что Володя был чрезвычайно выгоден — это был настолько широкий, Атлантический океан. Если он выигрывал шестьсот рублей вечером, он тут же выкидывал их на стол. Это нравилось — схватить такие деньги. А там были новые проекты, новые выступления. И все это ему нравилось. Это уже 1915–1916 годы, в особенности 1915-й».
