Ну и где правда, кто кого пригрел, кто кому был выгоден?..
Маловероятно, что Каменский прав, что Брики сразу же воспользовались славой Маяковского и его деньгами, — все-таки тогда еще не было ни славы, ни денег. Но Маяковский был им очень полезен.
В сущности, он дал другое направление их жизни, до него они были обычная буржуазная парочка, а теперь стали — необычная. Брики были люди «другого круга», но ведь и Маяковский был «другого круга» — его круг были поэты, писатели, художники. Маяковский был гениальный поэт, а Брики — фармацевты. Фармацевтами насмешливо называли людей, которые хотели принадлежать к богеме, но не принадлежали. Брики ходили в «Бродячую собаку», как все фармацевты, по билетам, а Маяковский был — свой.
Считается, что у Бриков и до встречи с Маяковским были друзья «из мира искусства»: танцовщица Екатерина Гельцер и чудный, милый Михаил Кузмин, талантливый поэт и музыкант. Но одна танцовщица не могла составлять никакой круг, а Михаил Кузмин не был в числе их знакомых, — он вел подробнейшие дневники, описывая каждый свой день, и в его дневнике за пятнадцатый год ни разу не упомянуты Брики. Кузмин появился у них на встрече шестнадцатого года, когда уже был Маяковский. Это не придирка, это важно: до Маяковского круг общения у Бриков был совершенно буржуазный, друзья их были «светские люди», и по тому, как мгновенно они поменяли образ жизни, очевидно, что он им наскучил до смерти.
У Бриков был дом, они были приятной парой, но теперь дом из просто жилья Лили и Оси превратился в «салон».
Это была маленькая квартирка, в которой всегда был накрыт стол к чаю. Лиля была правильная хозяйка, не из тех, кто полдня обдумывает меню, а когда приходят гости, не в силах общаться, беспокойно поглядывает на накрытый стол, не забыла ли чего-то. У Лили все было как будто само собой, и чай, и блины.
Маяковский познакомил Бриков со своими друзьями — молодыми поэтами (это были Пастернак, Бурлюк, Хлебников, Асеев) и художниками (Филонов). Теперь за Лилиным столом собирались совсем другие люди — самые талантливые, самые лучшие. Тогда у Бриков и сложился стиль жизни, который поддерживался всегда, в самые трудные годы, — «салон»: стихи, чай, разговоры об искусстве. Стиль богемный, но за внешней богемностью все-таки была устоявшаяся буржуазная жизнь — уютное жилье и чай с вареньем.
В центре салона — Лиля.
Вот деталь: на стене висел огромный лист бумаги, на котором каждый гость должен был что-нибудь написать — все равно что, но про Лилю, только про Лилю… Все-таки Лиля была очень уверена в себе!
Как это у них было? Вокруг самые талантливые, самые лучшие разговаривают об искусстве, читают стихи… И что же, Лиля каждому гостю говорит: «Напишите вот здесь что-нибудь про меня, у нас так принято — писать только про меня». Она, конечно, хозяйка салона, но как-то это нескромно… А может быть, это Осип говорил: «Напишите здесь что-нибудь на память, но только про Лилю».
Никто не сказал, что Лиля — дамочка-дурочка. Лиля всем понравилась, всех очаровала.
«И вот я введен в непохожую на другие квартиру, цветистую от материи ручной раскраски, звонкую от стихов, только что написанных или только что прочитанных, с яркими жаркими глазами хозяйки, умеющей убедить и озадачить никогда не слышанным мнением, собственным, не с улицы пришедшим, не занятым у авторитетов. Мы… были взяты в плен этими глазами, этими высказываниями…» — так писал Асеев[4]. Что делало Лилю королевой среди очарованных подданных?.. Умение вести беседу? Что?
«Она никогда не была красива, но неизменно была желанна. Ее греховность была ей к лицу, ее несомненная авантюрность сообщала ей терпкое обаяние; добавьте острый и цепкий ум, вряд ли глубокий, но звонкий, блестящий, ум современной мадам Рекамье, делающий ее центром беседы, естественной королевой салона; добавьте ее агрессивную женственность, властную тигриную хватку — то, что мое, то мое, а что ваше, то еще подлежит переделу, — но все это вместе с широтою натуры, с демонстративным антимещанством — нетрудно понять ее привлекательность» [5].
Нетрудно?! Очень трудно! Каждое слово само по себе понятно, но как это — «авантюрность, агрессивная женственность»?! Ясно только одно: другой женщине находиться с Лилей в одной компании невозможно. Другой женщине нужно смотреть во все глаза, как бы Лиля мгновенно не переделила мужчину, которого эта другая считала своим, да еще при этом чувствовать себя неодушевленным предметом, беспомощно улыбающимся диваном, или вешалкой, или и вовсе пустым местом…
В Лилином «салоне» не только читали стихи. Стихи перемежались картами: покер-стихи-винт-стихи-железка-стихи… Лиля была увлеченная картежница и играла много, и всегда на деньги. Но она не была такой болезненно азартной, как Маяковский, игровой зависимости у нее не было, она могла играть, могла не играть.
У Лили были и собственные, отдельные от Маяковского и Брика, интересы — она вдруг увлеклась балетом. В конце пятнадцатого года она начала брать уроки у танцовщицы, которая прежде танцевала с Нижинским в Париже. Это, вообще-то, немного странно — балет и двадцатипятилетняя женщина. Многие в двадцать пять лет считают, что им уже все поздно, к примеру, пойти на кислотную дискотеку или влюбиться как в омут с головой. А Лиля считала, что ей никогда ничего не поздно, в двадцать пять лет всерьез нарядилась в пачку, и — гран плие, деми плие…
Лиля — балерина, хозяйка салона, начинающая муза Маяковского, а Осип? Что делал Осип, пока у Лили были роман и балет, Маяковский учился быть взрослым, Эльза страдала? А Осип, пока все романились, резко переменил свою жизнь.
У Осипа, как мы помним, не было филологического образования, он был юрист, коммерсант, а к литературе имел отношение только как страстный читатель и собиратель книг. Но оказалось, что и он способен на неожиданные поступки, — Лиля увлекалась балетом, а Осип увлекся Маяковским и футуризмом.
Осенью пятнадцатого года Брик с Маяковским собирали материал для футуристического альманаха со странным названием «Взял».
Лиля: «Володя давно уже жаждал что-нибудь назвать этим именем: сына или собаку, назвал журнал». Вообще-то имелась в виду фраза из альманаха «Футуризм взял Россию мертвой хваткой». Кроме Маяковского, в альманахе принимали участие Пастернак, Шкловский, Хлебников и… Брик. В этом альманахе Брик напечатал свою первую критическую работу о поэме «Облако в штанах». Ох, какой же Осип оказался способный и к бизнесу, и к литературе — Брик выступил одновременно и критиком, и издателем поэмы, который рассчитывает на ее коммерческий успех. В этой статье Брик назвал всю современную русскую поэзию — Блока, Бальмонта, Гумилева, которые прежде были его кумирами, — приторными пирожными, а «Облако» — хлебом. «Радуйтесь, кричите громче: у нас опять есть хлеб! Не доверяйте прислуге, пойдите сами, встаньте в очередь и купите книгу Маяковского „Облако в штанах“». С кумирами Брик расстался довольно хладнокровно, чужое назвал плохим, свое хорошим, в общем, это был простодушный и гениальный рекламный ход — сам издаю и сам хвалю… Стиль Брика очень простой, остроумный, его слова легко расходятся на цитаты, он как будто проник в будущее и где-то там, в будущем, изучил пиар.
Лиля: «Ося заважничал», и понятно, почему, — для первого опыта это было потрясающе успешно. Знаменитый Дмитрий Философов сказал: «Единственный опытный журналист у нас — Брик». Приятно.
Публикация поэмы «Облако в штанах» придала всем троим новый статус: Маяковский теперь не эстрадный скандалист в желтой кофте, а автор книги, Лиля не просто Лиля, а муза поэта, Осип — издатель и критик, — вот такой результат одного вечера.
Осип начал всерьез заниматься литературой. В шестнадцатом году он издал сборник филологических статей по теории поэтического языка, и теория Брика не просто была — подумаешь, еще одна теория, никто не обратил внимания, а совершенно поразила специалистов.
У Брика был талант. «Способность у него была исключительная», — сказал о нем Роман Якобсон, друг детства Эльзы и друг Бриков. Впоследствии знаменитый лингвист, он тогда был просто мальчик, начинающий филолог. Он говорил, что у Брика блестящий ум, но совершенно нет амбиций. «У него нет амбиций» означало, что Брику интересно придумать идею, но не интересно ее реализовать.
Но разве у Брика не было амбиций? Просто «иметь амбиции» для каждого человека означает разное. У Осипа Брика были амбиции, очень даже были — не развивать свои идеи, не стать знаменитым в своей узкой области, а другие — влиять, организовывать вокруг себя жизнь, быть в центре. Но чтобы никто о нем по-настоящему ничего не знал. Быть как бы в центре и одновременно как бы в стороне. Брик — человек модного слова «как бы». Как сказал о нем его близкий друг: «Не вполне ясна его нравственная физиономия»? И Якобсон говорит о Брике то же самое. В те годы, во время Первой мировой войны, многие уклонялись от призыва — не считали, что эта война имеет к ним хоть какое-то отношение, не хотели погибнуть на фронте, да и просто они были — не для войны.
