Но разве у Брика не было амбиций? Просто «иметь амбиции» для каждого человека означает разное. У Осипа Брика были амбиции, очень даже были — не развивать свои идеи, не стать знаменитым в своей узкой области, а другие — влиять, организовывать вокруг себя жизнь, быть в центре. Но чтобы никто о нем по-настоящему ничего не знал. Быть как бы в центре и одновременно как бы в стороне. Брик — человек модного слова «как бы». Как сказал о нем его близкий друг: «Не вполне ясна его нравственная физиономия»? И Якобсон говорит о Брике то же самое. В те годы, во время Первой мировой войны, многие уклонялись от призыва — не считали, что эта война имеет к ним хоть какое-то отношение, не хотели погибнуть на фронте, да и просто они были — не для войны.
Якобсон рассказал такую историю о Брике: «Меня он вообще любил, но когда я пришел к нему и сказал, что мне грозит попасть в дезертиры, он ответил: „Не вы первый, не вы последний“». Якобсон был обижен, и действительно, услышать такое от друга неприятно и больше не хочется дружить, дальше можно только общаться на тему поэтического языка и тому подобного. Но он такой, Осип Брик, — осторожный, отстраненный, неэмоциональный, «уклоняющийся и отсутствующий».
Да. Да, но… Маяковским и футуризмом Брик увлекся безумно.
Лиля: «Мы любили тогда только стихи. Мы были как пьяницы. Я знала все Володины стихи наизусть, а Ося совсем влип в них». В Маяковского влюбился как мальчик, даже подражал его походке, в стихи «влип» — все это входит в противоречие с его всегдашней бесстрастностью и рационализмом — значит, не такой уж он был бесстрастный.
В том же пятнадцатом году Лиля с Маяковским шли по Жуковской, Маяковский читал Лиле свою новую поэму «Дон Жуан».
Лиля: «…Володя неожиданно прочел мне ее на ходу, на улице, наизусть — всю. Я рассердилась, что опять про любовь — как не надоело! Володя вырвал рукопись из кармана, разорвал в клочья и пустил по Жуковской улице по ветру».
В поздней версии своих воспоминаний Лиля сама себя редактирует: ей не понравилось, что опять про несчастную любовь.
Лиля — молодец! Понимает, что получается неловко: она муза, а музы не ведут себя с великими поэтами как капризные дурочки, поэтому строго заказывает — не пиши про несчастную любовь, пиши про счастливую!
На самом деле ее можно понять и даже пожалеть: Маяковский читал про свою горячую любовь к ней и поглядывал на Лилю тревожно — нравится-не нравится-любит-не любит-бросит-не бросит… Лиля слушала, и в ней постепенно нарастало раздражение — какая-то у него не любовь, а мания, как же это все навязчиво, невыносимо, назойливо даже… и сказала — «надоело!». А когда он рвал листки с поэмой и театральным жестом бросал по ветру, думала: «Вот в Осе совсем нет этой театральности, люблю Осю…»
Лиле, должно быть, не только про несчастную любовь, а и просто про любовь надоело. Если сто раз повторили «люблю», то это уже не трогает нисколько, а только думаешь: «Ну что же это в самом деле, все про одно, „люблю, люблю“…» Женщина берет человека себе со всеми его талантами и потом уже не трепещет от его величия. И совершенно все равно, любит тебя гениальный поэт или просто мальчик, который прыгает с обрыва в реку, чтобы понравиться: один раз это приятно, особенно приятно, что все знают, в честь кого он прыгнул. Но если он все прыгает и прыгает, не может остановиться, так что же, нужно все время восхищаться?! Ох, нет — надоело!.. Раздражает.
Лиля вообще часто раздражалась. Однажды между ними был разговор об изнасиловании, и Маяковский сказал, что мог бы изнасиловать женщину.
Лиля: «Слов я, конечно, не помню, но вижу, вижу выраженье лица, глаза, рот, помню свое чувство омерзения. Если бы Володя не был таким поэтом, то на этом закончилось бы наше знакомство».
Как интересно. Лиля не могла не понимать, что громкий и нежный Маяковский никого не смог бы изнасиловать, разве что в стихах, а сказал это, чтобы показаться большим, сильным и жестоким.
Лиля: «…Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты — буквально».
Ну нет любви, нисколечко! Лиле было его слишком много, и разве она в этом виновата? Лиля так же страстно любила своего тихого Осю, как Маяковский любил ее. А Маяковский — это как будто щенок надоедает, вертится под ногами, прыгает!.. Кривляется, старается показаться большим, сильным! Так и хочется его прогнать! Но щенок этот редкой породы, ценный щенок, один на миллион, приходится им дорожить, держать при себе. И чтобы все знали, кто хозяйка… Для Лили было важно, что она самая-самая, она очень зорко следила за тем, чтобы всегда быть первой, а Эльза чтобы была на втором месте…
…Ох, а про Эльзу я забыла! Она ведь самая «нормальная» из всех них. А самые «нормальные» гораздо меньше привлекают внимания и жалеют их меньше, — она же не муза, не хозяйка салона, не пишет гениальных стихов, не стреляется и не плачет при всех, а просто тихо страдает.
Вроде бы соперничество сестер, детское и взрослое, завершилось полной победой Лили. Весь пятнадцатый год Маяковский не отходил от Лили, и Эльза виделась с ним лишь однажды, когда приезжала из Москвы к сестре на Новый год, на «футуристическую елку».
«Футуристической» елка была потому, что в двухкомнатной квартире Бриков елку пришлось подвесить к потолку, а вместо игрушек на ней висели вырезанные из бумаги облако в штанах и желтая блуза Маяковского. Лиля была в парике маркизы, с открытыми до колен ногами в красных чулках, а Эльза — в костюме Пьеро.
Что означала эта встреча Эльзы с Маяковским у Бриков? Эльза признала существующее положение вещей? Или это была просто тоска и желание увидеть Маяковского, хотя бы и рядом с Лилей? Успокоилась Эльза, смирилась?
Совершенно точно, нет. Она была настоящим Пьеро, печальным, брошенным, тоскующим. Прошло совсем немного времени с того вечера, когда она так успешно доказала сестре, что Маяковский — гениальный поэт, и мгновенно потеряла его. Прошло совсем немного времени, чтобы она могла спокойно смотреть на победительницу Лилю и влюбленного Маяковского. А Маяковский и не думал вести себя при брошенной Эльзе хотя бы чуть более сдержанно, не демонстрировать так явно свою поглощенность Лилей.
Из воспоминаний Каменского о той встрече Нового года:
«…Я спросил Маяковского:
— Ты очень счастлив?
— Да. Но я из-за Лили сходил с ума, бешенствовал и даже хотел застрелиться. Лиля спасла, и она для меня теперь — все. Таких, как она, на свете не бывает».
В ту новогоднюю ночь в Эльзу влюбились сразу двое — Шкловский и Каменский, и Каменский даже сделал ей предложение. Лиля, вспоминая тот Новый год, подчеркивает, что это был первый случай, когда Эльзе сделали предложение, что Эльза никогда не имела такого успеха, как она. Добрая Лиля! Похоже, она немного ревнует, искренне считает, что все всегда принадлежат ей, даже те, кто ей вовсе не нужен?!
После встречи Нового года Эльза уехала в Москву, оставив в Петрограде двух безответно влюбленных. В Москве у нее тоже был поклонник, тот самый друг детства Роман Якобсон, — у Эльзы действительно был успех, была реальная возможность утешиться. Но отчего-то она не утешалась, писала Маяковскому: «Кто мне мил, тому я не мила, и наоборот». Может быть, дело в том, что Шкловский хоть и считался гениальным, но был некрасив, а по сравнению с Маяковским ужасно некрасив…
Может быть, дело в том, что Каменский был поэтом совсем не того масштаба, как Маяковский…
Может быть, дело в том, что Эльза по-настоящему любила Маяковского? Какое смешное выражение «любить по-настоящему», словно можно любить понарошку.
Эльза Маяковскому: «…Сердечные дела мои все по-старому: кто мне мил, тому я не мила, и наоборот. Уже отчаялась в возможности, что будет по-другому, но это совершенно не важно».
«…А ты мне еще напишешь? Очень это было бы хорошо! Я себя чувствую очень одинокой, и никто мне не мил, не забывай хоть ты, родной, я тебя всегда помню и люблю».
Вот какая упрямая! Почему бы ей не выбрать себе милого среди тех, кому мила она?..
«…Я на белом свете никого не люблю, не умею, должно быть, ты вот очень счастливый… К тебе у меня такая нежность, а все-таки мне так мертво и тихо. Хорошо бы на некоторое время совершенно потерять способность ощущать, сознавать, почти как бы спать. Хорошо бы!..»
«…Летом я было травиться собралась: чем больше времени проходило с тех проклятых дней, тем мне становилось тяжелее, бывало невыносимо».
Имеется в виду лето шестнадцатого года, а «проклятые дни» — это все та же встреча Маяковского с Лилей в пятнадцатом. Шел шестнадцатый год — зима, весна, лето… времени прошло — год, а Эльза все так же страдала.
Принято считать, что если влюблена, то другие нисколько не утешают, но это неправда — утешают, и даже очень. Чувство самосохранения срабатывает — и выбираешь кого-нибудь другого. Или отвергаешь всех, если надеешься. Эльза, значит, надеялась. Она не считала, что Маяковский отрезан от нее навсегда, вот в чем дело, поэтому и застряла в своих чувствах к Маяковскому.
