«Казалось, что ночь перешагнула порог времен и превратилась в вечность. Где-то далеко, может быть, на Монмартре, все еще не угасала чья-то вечеринка. Она вслушивалась в едва различимые звуки музыки, переплетенные с криками, смехом и порывами весеннего ветра. Вслушивалась до тех пор, пока они не стали казаться ей нестерпимо печальным эхом ее собственного одиночества. Тогда она встала с кровати, подошла к окну и, обхватив плечи руками, застыла, вглядываясь в парижскую темноту. Ей показалось, что утро никогда не наступит, что кто-то вечно будет наслаждаться ночными радостями — танцами, прогулками под желтой огромной луной, поцелуями. Но ей, страстно желающей наступления серого туманного утра, никогда не познать радость. Потому что больше она не выйдет на мост, не дождется своего таинственного гребца…»
Телефонный звонок заставил отложить книжку. Алена потянулась и взяла трубку:
— Ты в курсе, что произошло с твоим заданием? — быстро осведомился Борисыч.
— Сказать «в курсе» — значит, ничего не сказать, — зевнув, ответила она.
— Ну и как?
— А что я должна ответить, кроме как «сожалею»? — Она пожала плечами для убедительности, но шеф этого не видел, наверное, поэтому его любопытство осталось неудовлетворенным.
— Но ты же последняя, кто говорил с Журавлевым?
— По крайней мере, последняя журналистка.
— Ты успела взять у него интервью? — заметно оживился главный редактор.
— Вообще-то не совсем, но парой фраз мы с ним перекинулись.
— Этого хватит для публикации?
— Если на меня хорошенько надавить, этого хватит на целую книгу, — улыбнулась она.
— Считай, что надавил. Готовь материал в этот номер. И еще… что там творится с постановкой?
— По моим сведениям, репетиции продолжатся. Гамлета будет играть Ганин.
— Знаешь что, дуй-ка ты в этот театр и сделай обзор. Поспрашивай там о Журавлеве, ну не мне тебя учить…
— Аркадий Борисович, — со смешанным чувством удивления и воодушевления выдохнула Алена, — вы же никогда не поощряли мои походы по горячим следам!
— Сейчас другой случай. Убийство громкое, вся Москва уже гудит. Для нашего журнала твоя статья может оказаться настоящим Клондайком. Так что побыстрее работай. Чтобы через неделю статья легла мне на стол!
* * *
— Алена! Это слишком длинная история, к тому же история слишком давняя, чтобы ее вспоминать, — по округлившимся глазам тетки Таи, а особенно по тому загадочному блеску, которым теперь наполнены были эти глаза, Алена заключила, что как раз это тетке больше всего и хочется.
Она приготовилась слушать.
— А разве Игнат Робертович… уже в отставке? — неосмотрительно встряла Настена, но Алена тут же толкнула ее локтем в бок:
— Цыц!
— Хорошо, — быстро согласилась та, однако было поздно.
Тетка слегка зарозовелась и поджала губы.
— Милая моя, — она строго глянула на Настену поверх очков, — неинтеллигентно думать, что в нашем возрасте еще имеет смысл отправлять кавалера в отставку. Это вы можете разбрасываться — тот подходит, тот не подходит, а мы, дамы бальзаковского возраста, вынуждены быть более осмотрительными. Так ведь пробросаешься, а через пару лет, глядишь, и в театр не с кем пойти… — с достоинством заключила Тая.
— Да ну… В театр можно пойти и одной. Не обязательно цепляться за мужской локоть, — Алена неодобрительно покосилась на подругу: мол, нашла, когда разбавлять разговор дурацкими вопросами.
— Одной ходить неприлично. Женщина должна быть при кавалере. А то, смотрю я на тебя…
— Так что там с Горынычем, то есть с Вячеславом Ивановичем? — Нужно непременно сбить тетку с излюбленной темы критики личной жизни племянницы, иначе это затянется и перейдет в утомительное препирательство.
— Горыныч — уже и кличку заимел стариковскую, — вздохнула родственница. — Вот что делают с человеком годы.
— Так почему ты за него замуж не вышла?! — Алена теряла остатки терпения.
— Вот привязалась! — тетка торопливо схватила лежавшую рядом с ней аляпистую рубашку и принялась ее ушивать, быстро орудуя иглой, причем руки у нее дрожали, стежок получался неровный. — Гуляли мы как-то по Невскому целой компанией. Стояло лето, белая ночь… Я тогда на втором курсе техникума училась, а Славик сессию сдавал на четвертом курсе юридического. Вот сдали они экзамен, и пошли мы праздновать. Ребята, конечно, слегка выпили, идем, песни под гитару поем, народу — никого. Проходим мимо ларька «Пиво — воды» — обшарпанный такой ларек, краска на нем облупилась, пивом за версту несет. Ну я в шутку и говорю ему: мол, стоит такая гадость в самом центре колыбели революции, на красивейшей улице самого прекрасного в мире города, который еще помнит Пушкина. Ну а Славик усмехнулся и говорит: «Если хочешь, я для нашего города подвиг совершу!» Я ему в ответ, что все только и говорят о подвигах, а на деле… в общем, слово за слово. Дальше ситуация вышла из-под контроля — он подговорил ребят, подняли они этот ларек и швырнули в Неву. Тут откуда ни возьмись появилась милиция, в общем, стали разбираться, университетское начальство оповестили об инциденте — Славика исключили, и он как раз попал под осенний призыв. Мы переписывались, в армии за него вроде бы взялись, перевоспитали. Там у них политические занятия проводились, не знаю, каким образом им мозги прочищали, но под конец службы вся рота прямиком решила отправиться поднимать целину. Он, конечно, ни о чем таком мне в письмах не сообщал. Я его встречаю на вокзале, а он мне с ходу: поехали со мной, поезд через два дня. Тут уж бабушка твоя стеной встала — не пущу, он сам загнется и тебя в этой глуши погубит. Так и не пустила. Я ему тогда говорю, если ты меня действительно любишь, то плюнешь на свой дурацкий патриотизм и останешься в Ленинграде — мы ведь расписываться собирались, а он уперся рогом — Родина без хлеба! Мама моя тогда посадила меня рядом с собой и говорит: «Доченька, с дураком счастливой не станешь!» Я, конечно, рыдала. А он уехал. Ну а мама мне не дурака нашла — первого моего мужа — Бориса Ефремовича. Я назло Славке и выскочила замуж. Так и жизнь пошла, то один муж, то другой, вроде бы и не дураки все, а настоящего счастья я так и не узнала.
— Значит, бабушка была не права? — зачарованно выдохнула Алена.
Тетка Тая пожала плечами:
— Кто знает, как бы сложилась у нас со Славиком жизнь. Теперь ведь это не проверить.
— Как красиво, — всхлипнула Настена, которая по причине своего предсвадебного статуса просто обязана была проникнуться романтической историей до самых костей, — а мы живем скучно.
— Будет у вас в жизни еще и не такая красота! — усмехнулась тетка.
— Да ну… — махнула рукой администраторша. — Ни страсти, ни пыла, ни порывов, пять лет ухаживаний — это так долго!
— Дуреха ты! — упрекнула ее Алена. — Коржик твой — просто мировой парень. И не представляй его здесь занудой, я с ним пять лет училась, он душа любой компании.
— Ну а ты когда встретишь какого-нибудь мирового парня? — осведомилась тетка.
— Вот! Начинается! — буркнула Алена. — Еще немного твои романтические истории послушаю, потом дочитаю книжку «Ожидание любви» и тут же встречу. Я уже сейчас чувствую, что мне в жизни чего-то недостает.
— И правильно! — кивнула дотошная родственница. — Посмотри, сколько вокруг замечательных парней!
Словно в подтверждение ее слов, на пороге костюмерной появился Вадим Терещенко.
Они с Аленой обменялись холодными взглядами, после чего он сурово бросил:
— Ты же обещала больше не появляться в театре до окончания следствия.
«Вот уж кто зануда!» — с тоской подумала Алена, стараясь не замечать теткину многозначительную ухмылку.
— Я здесь по долгу службы, — сухо ответила она. — У меня задание от главного редактора — написать статью о репетициях спектакля и о последней роли Александра Журавлева.
— Ну конечно! — фыркнул Вадим. — Я даже не стану делать вид, что поверил.
— Твое право, — она отвернулась к окну и с повышенным интересом принялась изучать пролетающие скудные снежинки.
— Таисия Александровна, — Вадим переключился на тетку, похоже, не слишком расстроившись ее внешней суровостью, — что это за лунатик, который ходит, как привидение, по коридору и стращает всех подряд?
— Вы, наверное, имеете в виду нашего гуру? — мило улыбнулась Тая. — Это отец Гиви. Наш актер, Вениамин Федоров, привез его из самого Голливуда.
— А на какой предмет он стращает? — поинтересовалась Настена.
— Утром я его встретил, он говорит: «Смерть от воды!» — а сейчас столкнулся, он за руку меня схватил и шепчет: «Сердце твое пламенем объято». Прямо не знаю, что и думать!
— Пора вызывать пожарных! — съязвила Алена, не удостоив его взглядом.
Никто даже не улыбнулся. В общем-то, она и сама понимала, что со злости шутит весьма плоско. Но ничего не могла поделать, ее просто распирало желание отпустить в адрес Терещенко какую-нибудь колкость. Надо же, подлец! Мало того, что явился к ней домой, наговорил кучу гадостей, так после этого хоть бы позвонил да извинился. Нет же, всю неделю ни слуху ни духу! Словно ему действительно нет до нее никакого дела. Правда, весьма возможно, что это так и есть! Ну, тогда он вдвойне подлец и еще мерзавец! А она-то переживала!
