Мать встретила меня улыбкой. Мне, правда, показалось, что улыбка эта усталая, а под глазами моей любимой женщины залегли глубокие тени. Но полночь давно уже миновала, а я ее разбудил, поднял с постели. Зевая, спустился и отец.
— Леня, ты? Что так поздно?
— Встретил полицейскую машину, — ляпнул я.
— К нам? Стражи порядка?
— Не знаю, к кому. Кстати, ты еще ждешь в гости Сидора Михайловича?
— Сидора Михайловича?
— Директор комбината.
— Ах, его! Зачем в гости? Он пригласил нас с мамой на свой юбилей.
— Мама, ты можешь не ломать голову над тем, какое надеть платье. Ложись и спи спокойно.
— Леня, что случилось?
— Ничего. Завтра все узнаете. Кстати, мама, тебе Сгорбыш не звонил?
— Сгорбыш?
— Фотограф.
Они переглянулись. Я и в самом деле безумец. Приезжаю за полночь, начинаю расспрашивать родителей о малознакомых людях. Они стоят и смотрят на меня в недоумении. Как будто у них мало своих забот!
— Он куда-то исчез, — пояснил я. И пожаловался: — Не могу до него дозвониться.
— Нет, я никому не звонила, — сказала мама.
— А он тебе?
— Но откуда у него номер моего телефона?
— Ах да!
Мать с отцом вновь переглянулись. Должно быть, вид у меня был неважный, потому что отец мягко сказал:
— Леня, иди спать.
— Спать, спать… — словно в забытьи пробормотал я. И в сердцах добавил: — Уснешь тут!
Мама не на шутку испугалась. Положила мне на лоб прохладную ладонь и спросила:
— Ты не простудился?
Мне и в самом деле казалось, что у меня жар. Меня била лихорадка.
— Извините, — пробормотал я.
Горничная уже приготовила мою комнату, и я пожелал родителям спокойной ночи. Спал я плохо. Мне снился труп в бассейне. Худой мужчина высокого роста. Но не директор комбината, а Павел Сгорбыш, в одних плавках, но оба глаза целые. Как оказалось, это было предчувствие. Больше я Сгорбыша не видел. Не видел живым.
Итак, я проанализировал все три эпизода и решил, что главный криминал там, где есть труп. Ведь если разобраться: зачем Сгорбыш поехал без меня на Рублевку и повез фотоальбом? Не хотел, чтобы был свидетель. Значит, он собирался серьезно поговорить. Уж не с директором ли комбината? Они вполне могли назначить встречу в доме любовницы. И там что-то случилось. Мне же достался лишь загадочный конверт.
Шерше ля фам. Дешевые бусы. Я положил их перед собой на стол и уставился на загадочное украшение. Бусинки сделаны из пластмассы. По центру красовалась одна большая белого цвета, с голубым пояском. По бокам ее прилепились по три бирюзовые горошины. Далее, по обе стороны от них были нанизаны бусинки среднего размера. По левую руку — светло-голубые, по правую — темно-голубые. Штук по десять. И, наконец, мелкие темные бусинки. Или бисер. Глубокого синего цвета и чернильные. Штук по… На глазок двадцать — двадцать пять. Я пригляделся. Ожерелье оказалось асимметричным. Я бы даже назвал его нелепым. Чтобы оно хоть как-то смотрелось, бусинки следовало перемешать. Поочередно нанизывать темно-голубые и светло-голубые, большие и маленькие, синие и чернильные. Уместна здесь лишь большая белая бусина с голубым пояском, которая красовалась посередине. Я бы его переделал, это ожерелье. А так получается бред. Нелепость. Ни одна женщина не решилась бы его надеть. Разве только сумасшедшая.
Я вздохнул. Потом аккуратно убрал бусы обратно в конверт и достал открытку. «Дорогая мама. Поздравляем тебя…» А ведь Сгорбыш стащил открытку со стола у сестры-хозяйки! Зачем? Чтобы презентовать ее мне? На всякий случай я решил отныне всегда носить конверт с собой. А вдруг меня осенит?
Итак, он исчез в тот день, когда в бассейне у любовницы нашли труп Сидора Михайловича, директора комбината. Мобильный телефон Сгорбыша больше не отвечал. Я приезжал к нему домой, долго звонил в дверь, но тщетно. В квартире его не было. Соседка сказала, что Сгорбыш куда-то уехал. Вещей взял немного. Рюкзак за спиной, вот и все. На работе решили, что он запил. Через неделю главный сказал, что его терпение лопнуло, и фотографа уволили. Я опять поехал к нему, чтобы сообщить эту приятную новость, но дома не застал. Хотя из поездки он уже давно вернулся. Это означало, что Сгорбыш никак не мог слетать во Владивосток и оставить негативы Лене, Коле и Диме, чьи имена были указаны в открытке.
Когда же я приехал к нему еще через неделю, мне сказали, что Сгорбыш в больнице, чему я очень удивился. Спросил у всезнающей соседки:
— В какой больнице?
— Как это в какой? — И, понизив голос, она сказала: — Он же алкаш!
— Как алкаш? — еще больше удивился я.
— Так запойный же! Приехала «Скорая» и увезла его в лечебницу. Сказали, «белая горячка».
— А кто вызвал «Скорую»? — поинтересовался я.
— Да он же и вызвал!
Это было нелогично. Человек, у которого приступ «белой горячки», сам себя решает упрятать в клинику.
— А раньше с ним такое случалось? Приступы?
— Да вроде как он уже лежал. Лечился, — пояснила словоохотливая соседка.
Значит, он знал место, где можно спрятаться. Но через несколько дней его там нашли. Мне же это время понадобилось, чтобы самому найти Сгорбыша. Соседка не знала, в какую больницу его увезли. Честно признаться, я не спешил. Я и не предполагал, что за фотографом охотятся. Тогда я никак не связывал его исчезновение с эпизодом в особняке у блондинки. С трупом в бассейне. А вот в том, что Павел запил, не было ничего удивительно. Я сам видел, как он сорвался. Я на него разозлился. Вот чем объясняется мое промедление, которое стоило ему жизни.
Обнаружил я его уже в морге. Но и этот момент оттягивал, сколько мог. Сначала я решил, что ларчик открывается просто. Проще некуда. И не придумал ничего лучше, как поехать к вдове. Я имею в виду вдову Сидора Михайловича.
Я уже знал, что ее зовут Леной, она шатенка, ей лет двадцать пять, и она ездит на новеньком «Мерседесе». Узнать ее адрес не составило труда. И ресторан, в котором она любит бывать, а также номер телефона. У нас ведь много общих знакомых. Как я и думал, раньше она работала моделью. А уж моделей я знал великое множество, и любая из них готова была сломя голову лететь мне на помощь. В общем, всего за сутки, обзвонив с десяток знакомых, я собрал о Лене исчерпывающую информацию. Потом позвонил ей и назначил свидание в ее любимом ресторане. В три часа дня. Мне не хотелось, чтобы деловая встреча плавно перетекла в романтический ужин.
Она удивилась, но дала согласие. Кто смог бы устоять против моей испорченной репутации? Такие женщины, как Лена, не отказывают таким мужчинам, как я. Тем более она овдовела и вновь вышла на свободную охоту, а я оставался одним из самых завидных женихов Москвы. Я не сомневался, что Сидор Михайлович оставил ей целое состояние, но денег ведь никогда не бывает много. К тому же он не успел осчастливить ее ребенком, а Лена, как я понял, созрела для материнства. Мы быстро договорились.
После смерти Сгорбыша я как-то сразу потерял интерес к работе. В редакцию меня больше не тянуло. Это было первое место, откуда я ушел добровольно. Сам написал заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию. Сначала шеф-редактор, а потом и главный долго меня уговаривали, чтобы остался. Сказали немало приятных слов. Что я талантливый перспективный сотрудник, что меня обожает весь коллектив и я прекрасно справляюсь. Я расцвел от похвал, как маков цвет, и сказал: подумаю. Но смерть Павла Сгорбыша произвела на меня столь сильное впечатление, что мне требовалось с этим разобраться. Так я стал свободным человеком, но с правом в любой момент вернуться. Я решил, что сделаю это в том случае, если у меня в руках будет сногсшибательный материал. Если мне отдадут на откуп первые пять страниц издания для сенсации. И после этого я смогу наконец погрузиться в творчество. В созидание. Я мечтал написать роман о загадочном конверте, в котором лежит ключ от сенсации. Головоломка из дешевых бус.
В общем, отныне я стал свободен, как ветер, и знал наконец, что мне делать. В три часа дня я сидел за столиком в модном ресторане и ждал очаровательную женщину, от которой хотел получить многое. Я хотел получить от нее все. Исчерпывающую информацию имеется в виду. Она опоздала на пятнадцать минут. Мы стояли в одних и тех же пробках, но я тем не менее приехал раньше. Я проиграл ей пятнадцать минут, чтобы она почувствовала себя комфортно. Правила игры с женщинами я знаю прекрасно.
Она вошла, я махнул рукой, и хорошенькая Лена, улыбаясь, направилась к моему столику. Я улыбнулся в ответ своей знаменитой улыбкой. Меньше всего она была похожа на вдову, хотя со смерти ее мужа прошло очень мало времени. Но Лена даже не утруждалась делать вид, что скорбит о безвременно почившем супруге. На ней были джинсы с сильно заниженной талией и яркий переливающийся топ.
— Привет! — сказала она и грациозно опустилась на стул. — Надо же! Леонид Петровский собственной персоной! Живая легенда!
