В продолжение щекотливой темы ее поджидала брошюра с красноречивым названием «Резиновые изделия». В перечне значились парижские и американские резиновые «предохранители для мужчин». Без швов (как отмечалось в брошюре) и самой тончайшей выделки. Это был каталог старинных презервативов. Самый дорогой из них, с названием «Ксафъ» со шпорами», стоил пять целковых за дюжину. Изделия из рыбьего пузыря были дороже. Дюжина «Эфъ-Эфъ» из пузыря семги стоила семь рублей. В этом же каталоге предлагались к продаже искусственные резиновые органы.
Дайнека отбросила книжицу. Кто бы мог подумать, что больше ста лет назад все было, как и теперь!
Среди документов оказалось несколько писем на французском и одно, написанное по-русски. Это, последнее, от княгини Марии Куракиной адресовалось Анне Константиновне Измайловой.
Дайнека решила его прочитать.
«Радуюсь, милый друг, что беспокойства наши миновали, и опасность, в которой Вы пребывали, наконец, отступила. Не думайте, что, любя Вас так сильно, я не представляла, какая Вас могла бы настигнуть беда. Ваш переезд в гостевые покои успокоил меня и дал надежду на лучшее. Хорошо бы Вам и вовсе уехать в Москву. Напрасно Вы изводите себя, оставаясь в этой глуши. Вы ничем не сможете помочь графу Александру Петровичу. Ваш супруг осознанно избрал печальную участь погубить себя самого и свою бессмертную душу. Скопище чудовищных пороков и бесы, живущие в нем, увлекут графа в геенну огненную. Никому, кроме Вас и слуг, не видны последствия его злодейства и низости. Но рано или поздно они проявятся, и общество жестоко осудит его. Препровождаю Вам роман Жоржа Онэ, который Вы всегда хотели иметь. В Санкт-Петербурге на него теперь большая мода.
Любящая Вас
Кн. Мария Куракина».
Дочитав письмо до конца, Дайнека подняла глаза и вздрогнула от испуга. Перед ней стояла сама Артюхова.
– Я несколько раз окликнула вас по имени, но вы не ответили, – проговорила она, а потом склонилась и погладила Тишотку по холке. – Милый пес…
– Простите, Ирина Маркеловна. Вот, занимаюсь разборкой архива, – Дайнека поднялась из-за стола и отряхнула одежду. – Пылища!
– Вам нужно попросить у завхоза рабочий халат.
– При случае… Вы принесли книгу?
Артюхова протянула ей сборник стихов Пушкина:
– Если бы это было возможно, я бы с ним не расставалась.
– Вас никто не торопит, – улыбнулась Дайнека.
– Вдруг кто-то другой захочет почитать, а он на руках.
– Это вряд ли. У нас в ходу детективы и мемуары артистов. – Отыскав карточку Артюховой, Дайнека вдруг вспомнила: – Должна признаться, вы прекрасно прочли стихи Давида Самойлова.
– Вам понравилось?
– Очень! Знаете, когда-то я сама сочиняла стихи.
– Когда-то? – Артюхова вскинула красивые брови. – А что же теперь?
– Не пишется, – призналась Дайнека.
– Ага… – артистка опустилась на стул. – Думаю, за этим стоит сильное чувство.
– Скорее его потеря, – с горечью сказала Дайнека.
– И как же это случилось? – за этим вопросом стояло не праздное любопытство, а простое человеческое сочувствие.
– Мы познакомились три года назад, – заговорила Дайнека. – И очень полюбили друг друга.
– Как его звали?
– Джамиль.
– Какое необычное имя, – заметила Артюхова.
– Он русский. Родился в Алма-Ате, и родители назвали его в честь казахского друга.
– Можете описать его внешность?
– Высокий… Светловолосый… Добрый.
– Вы очень его любили?
– Очень!
– Почему же расстались?
– Он так решил… – Дайнека потупилась. – Не хотел, чтобы у меня из-за него были неприятности. Он был, как бы это объяснить…
Артюхова догадалась:
– Не слишком законопослушным?
– Да. Именно так.
– Когда вы с ним виделись в последний раз?
– Два года назад[15].
– Давно… Где он теперь?
– Не знаю.
– Неужели не пытались его разыскать?
Дайнека грустно кивнула:
– Пыталась. Была такая возможность, мне даже нашли его номер[16].
– И что? – в ожидании ответа Артюхова чуть-чуть подалась вперед. – Вы поговорили с ним?
Дайнека покачала головой:
– Нет. Не удалось дозвониться. Номер уже не обслуживался.
– Как печально… – Артюхова протянула руку и погладила ее по плечу. – Бедная девочка!
– Пожалуйста, не жалейте меня.
– Что такое?
– Когда меня жалеют, я всегда плачу.
– Ну-ну, – улыбнулась артистка. – Вы еще молодая. У вас все впереди.
– Только не говорите, что я снова смогу полюбить…
– Полюбите. Непременно полюбите.
– Это вряд ли, – Дайнека шмыгнула носом. – Давайте попьем чаю.
– Не откажусь, – сказала Артюхова и тут же спросила: – Вы не были на обеде. Почему? Не нравится наша еда?
– Готовят здесь хорошо, – Дайнека включила чайник и достала две кружки. – Просто заработалась. Я, когда работаю, про еду забываю.
– Мне бы хотелось, чтобы вы у нас задержались.
– Честно говоря, я еще не решила.
– И я хорошо вас понимаю. Со стариками неинтересно. Наверное, каждый лезет с рассказами о своей жизни и сплетнями про других?
– Вовсе нет. – Замолчав, Дайнека вдруг опустила глаза.
Понятливо улыбнувшись, Артюхова спросила:
– Вам уже рассказали, что я пережила четырех мужей, не считая сорока двух любовников?
– Нет, что вы…
– Говорите-говорите, я не обижусь.
– Ну, в общем, да.
– Попробую отгадать кто… – Артюхова вгляделась в ее лицо. – Ерохина?
– Это будет неправильно… – пробормотала Дайнека и спросила: – А это правда?
– Что?
– Ну, что у вас было четыре мужа.
– Правда.
– И все умерли?
– Можно сказать и так.
– Боже мой!
Артюхова успокаивающе махнула рукой:
– Не нужно пугаться. Это было давно. Что касается меня, то я любила лишь одного. Но он, к сожалению, не стал моим мужем.
– Почему? – удивилась Дайнека.
– Чтобы объяснить, нужно многое рассказать. А вы заняты.
Дайнека налила чаю и достала пакетик конфет:
– В конце концов, в обед я работала. Могу отвлечься, и совесть меня не замучает.
– Мне нравится, как вы говорите. Не каждый так выстроит фразу. – Артюхова повторила: – Могу отвлечься, и совесть меня не замучает… – Ненадолго задумавшись, она продолжила: – Должна вам сказать, что в современных пьесах сплошь и рядом труднопроизносимые тексты. Хорошо бы авторам читать свои диалоги вслух и только потом отдавать актерам.
– Вы расскажете? – напомнила Дайнека.
– Да-да… – Артюхова опустила глаза, потом посмотрела на нее долгим испытующим взглядом: – Вам действительно интересно?
– Очень.
– Что ж… Постараюсь рассказать, как можно короче. В двадцать один год я уже играла в театре. Так вышло: слишком рано окончила театральное. У меня был молодой человек. Мы любили друг друга. Я была дочерью генерала, он – сыном уборщицы. Сергей, назовем его так, еще учился на дневном отделении института, когда мы подали заявление в ЗАГС и сказали его матери, что хотим пожениться. Она воспротивилась. Ей, видите ли, не нравилось, что я артистка. А я была залюбленной родителями интеллигентной девушкой. Мой отец, гордый человек, ветеран войны, пошел к ней на поклон. Убеждал, рассказывал, что уже приготовил для нас квартиру. Но мать Сергея ответила, что сыном она не торгует.
– А что сам Сергей? – спросила Дайнека.
– После разговора наших родителей мы с ним перестали встречаться. Я обиделась за отца. На что обиделся он, мне неизвестно. В день, на который была назначена свадьба, я просто пошла на репетицию в театр… – Артюхова ненадолго замолчала, а потом, немного в другой интонации, продолжила: – Но дело в том, что у меня к тому времени было десять недель беременности… Пришлось сделать аборт. Родители, конечно, были в курсе. Когда я вернулась из больницы, отец сказал, что постарел на десять лет. Господи, как же мне было плохо…
– Зачем вы это сделали?
– Другое время. Вам не понять.
– Что дальше?
– Через год Сергей подкараулил меня у театра, упал на колени и стал умолять о прощении. Потом сказал, что уходит в армию, и попросил явиться на проводы. Я пришла, села за край стола, как бедная родственница, а когда хотела уйти, он поймал меня, завел на кухню и встал на колени. Туда же зашла его мать и сказала: перед матерью никогда на коленях не стоял, а перед этой потаскухой стоишь. Сергей вскочил, схватил ее, поднял и начал трясти…
– Что было потом?
– Я пришла его проводить на вокзал. Принесла одеколон «Привет», сигареты, какие-то сладости…
– Попрощались?
– Да. И он уехал служить во флот на четыре года.
– А вы?
– Прибежала в театр, забилась в дальний угол, смотрела в потолок с нарисованными ангелочками и выла от горя.
– И вас никто не успокоил?
– В семь часов утра там никого не было.
– А потом?
– Потом я вышла замуж за самого нелепого человека, нашего с Сергеем знакомого, которого он презирал. Через четыре года Сергей вернулся и стал меня караулить повсюду, где бы я ни была. Схватит, прижмет к себе и шепчет: «Это твой запах, это ты!»
