– Боже мой, как же все это грустно! Вы любили его?
– Я любила его больше жизни, – призналась Артюхова. – Однажды, поссорившись с мужем, заявилась к нему. И вот что странно: его мать встретила меня как самую дорогую гостью, а на трюмо висел мой портрет. Я осталась у него, и это была не последняя ночь нашей любви.
– Вы начали встречаться?
– Мы стали любовниками, и это длилось несколько лет. Сергей пошел служить в Комитет госбезопасности, окончил академию и стал добиваться, чтобы я бросила мужа. Но я к тому времени опять забеременела.
– От Сергея?
– От мужа.
– И что вы решили?
– Рожать и жить со своим мужем.
– И, конечно, расстаться с Сергеем?
– Боже мой… Какое непривычное имя! – заметила Артюхова. – Надеюсь, вы понимаете, что оно условное?
– Это не важно, – сказала Дайнека. – Вы с ним расстались?
– Да.
– И что он?
– Устроил так, что моего мужа посадили в тюрьму.
– Да как же он мог?!
– Смог. Мужа осудили на восемь лет, но уже через полгода убили в тюрьме.
– А как же вы? Как ребенок?
– На пятом месяце у меня случился выкидыш. Больше я не беременела.
– А Сергей?
– Я вычеркнула его из своей жизни. Он дважды предал меня. Да что там предал… Убил! Я осталась бездетной, но еще трижды выходила замуж. Второй муж был режиссером, старше меня на тридцать четыре года. Он умер. Третий – артист, пал жертвой зеленого змия…
– Тоже умер?
– И давно, – заметила Артюхова. – Четвертого не стало десять лет назад. Он был физиком-ядерщиком и скончался от сердечного приступа. Видите, все, что про меня говорят, – сущая правда.
Дайнека покачала головой:
– Даже не знаю, что на это ответить.
– И не надо, молчите, – Артюхова встала со стула. – Спасибо за чай. Нам с вами пора на ужин. Пойдете?
– Вот только погуляю с Тишоткой и запру его в комнате.
– Сегодня будут котлеты. Я с радостью презентую свою вашей собаке. – Артюхова направилась к двери и, дойдя до нее, обернулась. – Сама не знаю, зачем все это вам рассказала.
– Если думаете, что я кому-нибудь… – заговорила Дайнека.
Но Артюхова ее прервала:
– Нет, не думаю. Вы порядочный человек.
Глава 13
И чей-нибудь уж близок час
Когда Дайнека зашла в столовую, многие пансионеры уже поужинали. Оглядев зал, она направилась к столу, за которым сидели Ветряков и тощий мужчина лет сорока пяти. Два места напротив них были свободны.
– Не возражаете? – спросила она, выдвинув стул.
– Милости просим, Людмила Вячеславовна! – сказал Ветряков.
Дайнека села и улыбнулась:
– Я тоже знаю вас, Василий Михайлович.
– Откуда? – удивился старик.
– Сидела в зале, когда вы играли Островского.
– Вот оно что! Видели репетицию? Тряхнули мы стариной с Лукерьей Семеновной.
– Играли прекрасно, – Дайнека перевела глаза на второго мужчину. – А с вами мы не знакомы…
– Мой племянник, приехал из Хабаровска, гостит у меня, – сказал Василий Михайлович.
Худой мужчина представился:
– Паша.
– Давно здесь гостите?
– Нет.
– Когда планируете уехать?
– Пока не знаю, – он говорил, едва раскрывая рот, но даже так были видны его редкие гнилые зубы.
Дайнека переключилась на дядю:
– Хорошо, когда приезжают родственники…
Ветряков оживился.
– Мы с Павлом давненько не виделись. Лет десять, не меньше. Он сын моего брата, которого давно нет в живых. Из родни один племянник остался.
Дайнеке принесли тарелку с едой. Она взяла вилку, но, прежде чем начать, спросила:
– А вы сами в каком театре служили?
– В Хабаровском драматическом. Жена покойница тоже. Мы были увлечены работой. Тогда казалось, самое главное – играть и получать новые роли. Жизнь свою на потом оставляли. И где она? – Василий Михайлович отложил вилку и посмотрел на свою ладонь: – Прошла, как сквозь пальцы песок. – Затем, откинув голову, продекламировал:
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Дайнека наугад брякнула:
– Пушкин?
Он подтвердил:
– Александр Сергеевич.
– А вы кем работаете? – спросила она у племянника.
– Я по коммерческой части, – вяло ответил тот.
– Что-нибудь продаете?
– Бывает, и продаю.
– Мы были увлечены творчеством, – не к месту встрял Ветряков.
– Вы уже говорили, – Дайнека завернула котлету в салфетку и спросила у Павла: – В Москву по делам или только проведать дядю?
– И то и другое.
– Мы жили для искусства, – Василий Михайлович жаждал внимания. – В нашем театре царила непередаваемая атмосфера… – он вдруг замолчал.
– Творчества? – подсказала Дайнека.
– Нет, не это, – старик вытер пальцами слезящийся глаз. – Непередаваемая атмосфера…
– Взаимопонимания? – она силилась преодолеть его ступор.
– Самопожертвования! – вспомнил наконец Ветряков. – Все на алтарь искусства! Все!
– Потише, дядя Вася… – сказал племянник и, взглянув на Дайнеку, добавил: – Сердце у него не фурычит.
– Первым делом театр, потом все остальное! – не унимался Василий Михайлович. – Расскажу вам одну историю. – Он откинулся на спинку и уставился в потолок. Спустя минуту продолжил: – Работала в нашем театре одна супружеская пара. Он – сценограф[17], она – завпостановочной частью[18]. Оба люди в годах и, конечно же, увлечены своим делом. И вот сценограф умирает в своей мастерской, не закончив эскизы к спектаклю, который выпускали в новом сезоне. Администрация театра в ужасе, никто не представляет, как сообщить жене. И что она сделала, когда узнала о смерти мужа? – Ветряков с вызовом посмотрел на Дайнеку.
Та предположила:
– Заплакала?
– Нет! Она сказала: как он мог умереть, не закончив эскизы!
– Дура, – зло прокомментировал племянник.
– Горела на работе. Театром жила, – возразил Василий Михайлович.
– Как ваше здоровье? – поинтересовалась Дайнека.
– Сердце… – Ветряков постучал пальцем по груди.
Не зная, о чем еще можно спросить, она задала новый вопрос:
– Вам нравится здесь?
Старик посмотрел в потолок и снова прочел:
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
– В Хабаровск хотите? – догадалась Дайнека.
– Упаси боже! – Ветряков будто пришел в себя. – Лучше уж здесь. По крайней мере, вечером всегда поставят укол. Одно плохо: медсестры невнимательные. Я той самой ночью чуть богу душу не отдал.
– Той самой ночью – это когда? – заинтересовалась Дайнека.
– Когда наша стерва концы отдала.
– Кто?
– Когда умерла Васильева.
– Вам стало плохо?
Василий Михайлович опять постучал пальцем по груди:
– Ночью – приступ. Я – к дежурной медсестре. Ее на посту нет. Смотрю, в конце коридора – белый халатик. Она, значит, из комнаты Васильевой вышла. Я крикнул ей: зайдите ко мне! Она обернулась, кивнула головой и дальше отправилась.
– Потом, конечно, заглянула?
– Даже не подумала! – он указал на племянника. – И он уже спал.
– Идем, дядя Вася, – Павел поднялся. – Там твое кино началось.
Старик подхватился с места и, едва кивнув на прощание, бросился к выходу.
* * *
Тишотка съел только одну котлету. Вторую, которую принесла Артюхова, оставил назавтра. Дайнека выкопала ее из-под подстилки, положила на подоконник, туда, где было прохладно, и сказала псу:
– Сколько лет живешь в порядочном доме, а привычки свои босяцкие не забыл!
Она вспомнила, как три года назад подобрала его во дворе. Вернее, он сам зашел в подъезд, а потом в открытую дверь квартиры.
– Это судьба, – сказала Дайнека и поцеловала собаку в нос. – Я пошла, а ты жди. Скоро вернусь.
Вздохнув, Тишотка улегся на пол.
А Дайнека вышла из комнаты, чтобы отправиться в гостиную, где ее ждала Ирина Маркеловна.
Артюхова сидела за столом у большого окна, за которым к ночи разыгралась гроза. Улыбнувшись Дайнеке и подождав, пока она сядет, артистка положила на стол колоду:
– Покер, бридж, преферанс? Здесь легко найдется пара партнеров.
– Давайте поиграем вдвоем.
– Тогда в «гусарик»[19].
– Я не умею, – сказала Дайнека и предложила: – Может быть, в дурака?
– В дурака так в дурака, – усевшись удобней, Артюхова сдала карты.
Им определенно не игралось в тот вечер, Дайнека была рассеянна, смотрела по сторонам и слушала разговоры.
Пару раз выиграв, Артюхова отложила колоду:
– Просто поболтаем?
– Не возражаю, – согласилась Дайнека и сразу спросила: – У вас здесь есть подруги?
– Нет, – ответила Ирина Маркеловна. – Ни здесь, ни в театре.
– И не было?
– Почему же… Несколько раз заводила, но каждый раз убеждалась: чем ближе подруга, тем хуже последствия.
– Предавали? – сочувственно спросила Дайнека.
