все под контролем, когда придет ее время.
Кен не перерезал себе горло. Это сделал кто-то другой. И этот кто-то может сейчас быть здесь, выжидать в тени. Выжидать чего? Почему умер Кен? Кровная месть? Спятивший родственник? Пациент? Кто-то из завсегдатаев, кого Кен лишил привычной дозы? Что-то личное, вроде понижения Курта? Нет, такое точно не в духе Курта. Тогда кто?
Мелькнула мысль: не слишком ли рискованно ходить одной по темной стоянке? Эмма содрогнулась, и холод достиг ее сердца. Она нащупала в кармане короткий и тяжелый стетоскоп. Вот ее оружие. Она практиковалась использовать стетоскоп как нунчаки. Жаль, у меня нет пистолета. Или хотя бы скальпеля в руках. Вот уж с ним я управляться умею. Перцовый баллончик! Куплю себе завтра. Она снова вздрогнула и, оглядевшись, открыла дверь машины.
Оказавшись внутри, она с облегчением выдохнула и поехала домой. Шея болела, костюм казался не по размеру, а руки сводило от холода. Скорее бы этот день закончился.
Последней соломинкой стал наркоман, обозвавший ее сукой. Охрана его вывела, но злость кипела в Эмме до сих пор, хотя прошло уже несколько часов.
Он пришел уже в третий раз за неделю. Сегодня — со сломанным зубом, два дня назад — с болями в животе, за день до того — с ноющей спиной. Всякий раз он получал рецепт на опиоиды, для которых не было показаний. Он или употребит их сам, или продаст на улице. Конечно, проще поддаться и выдать ему требуемое, но так нельзя.
В гневе она пошла отчитывать Амбера, который выписал наркоману предыдущий рецепт.
Тот уперся:
— Вы лечите по-своему. Я лечу по-своему. Вы мне не начальник и не можете мне приказывать.
— Но он на этой неделе был здесь три раза в поисках дозы. Нельзя давать ему опиаты. Это неправильно.
— Но Совместная комиссия [10] говорит: «Если пациент уверяет, что ему больно, значит, ему больно».
— Да просто загляните в базу данных по контролю оборота рецептурных препаратов. Там вы увидите, сколько рецептов на опиаты он получил за последние несколько месяцев по самым разнообразным жалобам. Он приходит не из-за боли. Он приходит за дозой.
— Я должен заботиться о пациентах и заполнять целую кучу бумаг. У меня нет времени ползать по чертовым базам данных.
— Вместо того чтобы помогать ему, вы потворствуете его пагубной привычке!
— Еще раз: я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать.
— Но с моральной точки зрения неправильно потакать дурной привычке!
— Они взрослые люди, и это их выбор. Я им в опекуны не нанимался!
— Но и поставщиком наркотиков становиться не должны! Вы же врач!
Амбер посмотрел на нее так, словно готов был ударить.
— Ой, я вас умоляю! — бросил он и вышел.
Ей самой хотелось его ударить. Вместо этого она перевела дух и вернулась к пациентам. Теперь, когда проклятая смена наконец-то закончилась, Эмме нужно было выговориться. Она позвонила Виктору.
Он был занят: готовился укладывать дочерей спать.
— Нет, не ту, Опал. Мама велела взять розовую. — Он вздохнул. — Прости, Эмма. Что ты говорила?
— У меня был отвратительный день. Ненавижу неотложку. Воспользуюсь советом Кена и откажусь от должности.
— Кен вечно боялся собственной тени. Никогда не рисковал. А ты — не Кен.
— Я думала, он тебе нравился!
— Конечно, нравился. Он всем нравился, но это не помогло ему спасти собственную жизнь.
— И все же он был прав. Еще он сказал, что я должна больше времени проводить с Тейлор. Не стоит круглыми сутками торчать на работе.
— Тейлор уже семнадцать. У нее нет на тебя времени. Скоро она станет совсем самостоятельной. К тому же она живет не с тобой. С какой стати отказываться от должности, которую тебе больше могут и не предложить? Если окажется, что это совсем не твое, никто не заставляет тебя руководить отделением всю оставшуюся жизнь.
— Но у меня нет опыта!
— И не будет, если откажешься попробовать.
— А если я позорно облажаюсь?
— Не облажаешься. А если и облажаешься, то с присущим тебе блеском. Встанешь, отряхнешься и пойдешь дальше. Может быть, и Тейлор будет полезно увидеть, что ты пользуешься возможностями и выходишь из зоны комфорта, — добавил Виктор. — Нет, не там, Айрис. В другом ящике, в левом. В другом левом! Прости, Эмма. Вашей неотложке нужны перемены. Я знаю, вы все вне себя от вмешательства АЭМП, но у вас там черт ногу сломит. Каждый делает что хочет. Полный бардак. Самое время, чтобы решительный начальник навел там порядок, а уж по части решительности я равных тебе не встречал.
Эмма ощутила тепло в душе. Ей как раз и не хватало уверенности в своих силах. Она вспомнила слова Амбера: «Я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать».
— А если под меня начнут копать?
— Непременно начнут. Коллеги постоянно копают друг под друга. Просто под тебя начнут копать еще усерднее. И что с того? Делай свою работу, вот и все. Не обращай внимания на скептиков. Они или умоются, или смоются.
Виктор прав. Надо попытаться. Я могу сделать неотложку лучше для пациентов и даже для сотрудников. Что ж, значит, начну говорить Амберу и Крампу, что им делать. Вот потеха-то будет!
— Спасибо, Виктор. Я так и поступлю.
— Молодец, девочка! Встряхни их! — воскликнул он, и Эмма поняла, что он улыбается.
ГЛАВА 17
У Эммы зазвонил телефон. Ее просили вернуться. Уже.
Она стала заведующей отделением неотложной помощи почти час назад, и новая работа началась просто замечательно: один из медбратьев отделения впал в кому. Полиция была уже в пути.
На обратном пути она вспомнила Кена. Прошла уже неделя. В расследовании не было никаких подвижек. Во всяком случае, до неотложки никакие новости не доходили. Все отделение тряслось в тревоге. Работники боялись подходить к своим машинам, просили охрану сопровождать их после наступления темноты. При свете дня
