Голос его вызвал у Мити еще больший приступ страха.
- Это... Это невозможно... - выдавил он наконец; глаза у него вдруг раскрылись еще шире, и от этого лицо приобрело такое изумленное выражение, что его можно было принять за помешанного. - Как ты вошел? продолжал он жалобно. - Разве у тебя есть ключ?
И Федор расхохотался. Напряжение спало. Он дотронулся рукой до своего лица. Кожа под его ладонью была как жабья: влажная, ледяная.
- Я в шоке, братец! - проговорил он, плюхаясь на ближний к нему стул. - Я мог бы слегка попортить тебе шкурку, негодяй! Если бы не телефон... телефон.
Федор продолжал смеяться, не обращая внимания на лихорадочно одевавшегося Митю.
- Ты ничего не понял! - заорал вдруг тот, швырнув футболку себе под ноги. - Я не мог ехать домой пьяный... Меня предки изводят... Я добрался сюда, едва добрался... Слышишь? Ведь Светка не скажет мне: "Спи на лестнице, сволочь!" А мать, мать... - Митя закрыл лицо руками и заплакал.
- Эй! - окликнул его Федор. - Мне что, сопли тебе утереть? Вали отсюда, придурок.
Хлюпая носом, Митя подобрал футболку и выскользнул в коридор. Еще через секунду хлопнула входная дверь.
Федор уже забыл, зачем он пришел сюда. У него не было никакого желания слушать пресловутые пленки. Он вошел в спальню девушки, чистенькую и убранную. Рухнул на аккуратно застеленную кровать и провалился в сон.
"Я чуть не убил его... Плохо, Федор..." - это была последняя отчетливая мысль.
Светлана рыдала, прижавшись к нему всем телом, обвив руками шею.
О чем она могла рассказать Федору? О том, какая у них была сумасшедшая семейка, о самодуре-отчиме, о пьянице двоюродном брате, с которым она вместе росла и жалеет его, защищает от климактерички матери, которая буквально ловит молодых мужиков и тащит их прямо домой, о забытом недотепе, ее муже, собственном дяде...
Федор не пытался разобраться в этом родственном змеином клубке. Он вполуха слушал ее, а сердце его дрожало от жалости к любимой девушке. Выход из всей этой ситуации он по-прежнему видел один - уехать.
- Давай поскорее распишемся, - повторял он, успокаивая ее. Оформим паспорта и сделаем ручкой всей этой твоей топ-компании, Света. Деньги у нас будут. Смотри, я сегодня чуть не убил его, я с ума сошел.
- Ну, конечно, что тебе моя родня... Так вот сразу все бросить... А мне жалко их всех, жалко... Ты ведь ничего, ничего не знаешь... - продолжала она плакать.
Федору было неловко до дурноты, но он не мог ей соврать: ему действительно и знать ничего не хотелось о ее дядьях и тетках, братце, отчиме. Если бы еще мать была...
- Светик, радость моя, - продолжал он ее утешать. - Давай лучше поужинаем. Я привез там много вкусного, только испортилось, наверное, все на фиг за целый день.
Но она его как будто не слышала. Тогда Федор поднялся сам и отправился на кухню хозяйничать.
Когда картошка уже варилась, салат из помидоров и огурцов был заправлен оливковым маслом, а Федор заканчивал возиться с мясом, которое хотел пожарить, в кухню неожиданно вошла Светлана. И он подивился ее преображению. Она зачесала свои густые каштановые волосы назад и прихватила их гребнем. Длинные, позвякивающие серьги оттягивали маленькие ушки, грудь и бедра красиво облегал розовый летний костюмчик с золотой надписью на кармашке: "Нина Риччи".
- Ну, как тебе? - торжествующе спросила девушка, поворачиваясь на каблучках. - Сегодня продавала. Бешеный успех. И себе решила оставить.
Его даже не столько поразило то, как легко она перешла от рыданий к примерке нового костюмчика, сколько вычурная безвкусица ее одеяния. Теперь-то, после того как он нагляделся на наряды Елены Сергеевны, он мог отличить настоящую одежду от дешевого шика. Но костюмчик, конечно, шел ей, да ей все было к лицу.
- Класс, - сказал он и поцеловал Светлану в бледный лобик.
Но она уловила фальшь его оценки. Надулась.
- Ну, конечно, - сказала она вызывающе, - миллионерша, которую ты охраняешь, такое не носит. Представляю, какие у нее тряпки!
Представлять было бессмысленно, но Федор, конечно, не сказал девушке этого, а только рассмеялся.
- Она же не всегда была миллионершей, - заметил он примиряюще. Кое-что и мы себе скоро позволить сможем.
Мясо уже жарилось на сковородке. В кухне вкусно запахло специями и кинзой.
Светлана молча поднялась и вышла. Вернулась она назад уже в простом домашнем халатике.
На этот раз в "Золотом руне" Раздольского встретил не Купцов, а невысокий, быстрый в движениях человек в ладно сшитом смокинге. От него пахло дорогой туалетной водой, крохотные усики были подстрижены щегольски. Его можно было принять за комика в телевизионном развлекательном шоу. Не представившись, он без слов провел Ефрема Борисовича через анфиладу по-музейному обставленных комнат, и Раздольский опять поразился безлюдности заведения. Лишь в одном зале он мельком уловил край бильярдного стола и как будто бы какие-то голоса.
- Сюда. - Наконец человек с усиками склонил голову и почтительно открыл перед Ефремом Борисовичем скрытую шелковой портьерой дверь.
Раздольский оказался в комнате с зелеными стенами, отделанными искусной лепниной. С потолка свисала нарядная хрустальная люстра, но она была не зажжена. Радужные искры посверкивали в ее затейливых подвесках. Свет в комнате шел от двух электрических канделябров, поставленных вдоль стены напротив двери. За пустым столом сидели двое мужчин во фраках. При виде Раздольского один из них показал ему рукою на стул, стоящий рядом с ним, и Ефрем Борисович сел, поражаясь фантасмагоричностью обстановки. Эти двое как будто сошли с экрана, были героями одной из серий фильма "Крестный отец".
К тому же, когда Раздольский мельком оглядел обоих, ему показалось, что оба они загримированы: уж очень неестественной выглядела у того, кто повыше, черная бородка, а мужик ростом пониже, совсем молодой лицом, был неестественно лыс.
- Так расскажите нам, Ефрем Борисович, о ваших проблемах, - весело сказал Лысый.
Тут же открылась дверь и официант принес поднос с минеральной водой, фруктами и птифурами, а второй, вошедший следом, осведомился:
- Чай или кофе подать?
- Кофе, - пробормотал Раздольский.
- А нам чаек, да покрепче, - по-прежнему весело распорядился Лысый.
Раздольский понял, что пропал, еще до того, как с ним заговорили. Он ведь был не новичок в своем деле и знал, в какую зависимость может поставить любая связь, даже самая невинная, с этим миром. А он, Ефрем Борисович, добровольно совал голову в пасть. Правда, сзади его подпирал другой зверь. И не факт, что теперь он выбрал более безобидного. Еще не поздно было отступить. Или поздно?
Раздольский сглотнул слюну. Его замешательство заметили. Рука того, что с бородкой, плеснула ему в хрустальный стакан минеральной воды. Но Ефрем Борисович до стакана не дотронулся, он опасался, что не сможет унять дрожь в пальцах.
- Вы в чем-то сомневаетесь, господин Раздольский? - вкрался в его мысли ласковый голос Бородатого.
Ефрем Борисович представил себе тяжелый взгляд Аджиева, бледное лицо испуганной Елены, неотступно следующий за ним "хвост", жалкенькое количество нулей на своем заграничном счете... Банкрот...
- Все сначала... - то ли спросил, то ли утвердительно сказал он вслух.
- Да, пожалуйста, сначала, - подхватил Лысый.
На другой день с утра, когда Светлана опять отправилась торговать на вещевой рынок: у нее были обязательства перед теми, кто давал ей товар, Федор, даже не позавтракав, достал из сумки привезенные кассеты и включил маг.
Видимо, это были уже вычищенные и перезаписанные выжимки из длинных разговоров. На первой кассете Федор узнал голос Аджиева. Сначала хозяин болтал всякие двусмысленности с несколькими женщинами, которые подхихикивали и отвечали на его слова еще более грубыми непристойностями. А потом Артур Нерсесович беседовал с мужчиной, в чьих интонациях ощутим был сильный кавказский акцент. Здесь речь уже шла о поставках какого-то товара на юг России, о сети закрытых ночных заведений, которыми, видно, владел собеседник Аджиева, о покупках недвижимости в Москве, Париже и Испании, из чего Федор догадался, что недвижимости этой у Артура Нерсесовича немереное количество по всему миру. Они оперировали такими суммами, что Федор сидел в оцепенении еще минут пять после того, как кончилась пленка. А последний разговор на ней был явно с кем-то из политиков. Очень уж уважительно и подобострастно обращался к этому человеку хозяин. И государственные кредиты ему были обещаны. Так и сказано было: "Проведу через правительство".
"Только киллер его остановить способен", - размышлял Федор, вспоминая обстоятельства своего знакомства с Аджиевым. Елена с Раздольским в общем-то и нацеливали, наверное, Лесного на это... Но Костя, привыкший к рэкету особ куда меньшего масштаба, и здесь решил, видно, пойти по накатанной дорожке. Но такого, как Артур, шантажом не возьмешь. Тыл за спиной мощный должен быть, чтобы с компроматом к нему ломиться.
