– А представляешь, что мы с тобой можем сделать вдвоем?
– Не представляю, – столь же откровенно откликнулся я.
– Мы должны с тобой быть вместе, – убежденно заявила она. – Работать, действовать – заодно. Вдвоем мы сможем свернуть горы. Покорить мир.
– Да мне и одному неплохо.
– Мне, вообще-то, тоже – но ты не представляешь, какой силой мы можем стать вместе.
– Допустим. А зачем?
– Богатство и власть – разве не этого хотят все мужчины?
Глаза ее искрились. В них сверкала чертовщинка. Она же звучала в ее речах. В девушке, а главное, в ее словах было что-то до чрезвычайности соблазнительное. Обольстительности добавляла романтичность окружающего места: луна, море, серебряный блеск на траве.
– Что же ты предлагаешь, Вероника? – мягко спросил я.
«Каждое ваше оперативное действие, – любил говаривать полковник Петренко, – должно быть в идеале нацелено одновременно на решение сразу нескольких задач. В этом мастерство настоящего оперативника и заключается».
Верная заветам Сергея Александровича, когда я единственный раз контактировала с Даниловым, наметила две цели. Во-первых, как я рассказывала уже, постаралась предотвратить его контакт с Климовой. А во-вторых, использовала его мужской интерес ко мне. И когда он погладил меня по щеке, дурачок, – я накрыла его руку и задержала в своей. Очень эффектный предлюбовный эпизод получился. Тем более правдоподобный, что я, как видела, Алексею нравлюсь. Да и он был мне не неприятен. И небезразличен. Но когда наши руки встретились, я вколола ему в мягкую ткань предплечья тончайшую иглу. Столь тонкую, что укол он не заметил.
Чудо нанотехнологий! На коже не остается даже следов от иглы. Может, слегка почешется – и все. А на конце иглы – нет, не смерть твоя, Кощей, а миниатюрнейший передатчик. Записывает все звуки в помещении, где находится объект, – и передает их на ретранслятор, который расположен на расстоянии до ста метров. В нашем случае ретранслятор (и записывающее устройство) помещался в головной машине негласного наблюдения – сегодня, по графику, в серой тонированной «девятке». Кроме того, в чудо-игле имелся маячок, сообщающий на базовые станции сотовой связи (и на спутник) точное местоположение объекта.
Стало быть, я имею замечательную возможность слушать все разговоры-переговоры Данилова с его клиентами (точнее – клиентками), а также его верным Сименсом и явно влюбленной в него секретаршей Элей. Я врубалась несколько раз в его беседы, с пятого на десятое: ничего, прямо скажем, интересного. За исключением, правда, истории Адели и трех ее погибших мужей. Было бы занятно узнать: она и вправду их НЕ убивала или пытается с помощью экстрасенса Данилова что-то вроде алиби себе обеспечить?[2] Но эта история при всей своей внешней занимательности не имела к моим служебным обязанностям никакого отношения – и потому внимала я ей кое-как. «Мыльные» оперы не мой конек. Хотя в том, что ты являешься соглядатаем в настоящем, а не придуманном реалити-шоу, есть свой прикол.
И вот поздним вечером, когда я находилась в своей гостинице, а Данилов, исходя из донесений «наружки», должен был отходить ко сну в своей, я включила замечательный планшетник, чтобы поинтересоваться, чем там занимается мой Алексей-свет-Сергеевич. Пожелать ему таким косвенным образом спокойной ночи. Однако… Чудо-передатчик, находящийся внутри предплечья гражданина, молчал. Глухо и тупо, будто бы выключился, сломался, выпал из зоны приема. Без шумов и шорохов. Может быть, что-то случилось с ретранслятором? Я немедленно набрала номер оперов, что сидели сейчас в головной машине – той самой серой «девятке», которая паслась сейчас у входа в гостиницу «Новороссия».
ТЕЛЕФОН МОЛЧАЛ.
Слегка похолодев, я немедленно позвонила Баранову. Дала команду быстро проверить, что происходит с парнями в головной машине. А сама включила в своем планшетнике поиск даниловской «иглы».
Слава богу, она обнаружилась. Значит, он «жучок» в руке не отыскал, не выдрал, оставил. Или?.. Или, напротив, нашел, достал, выкинул в мусор? Мусор увезли на свалку, а сам он ходит-бродит, где хочет, неузнанный, неотслеженный? Могло быть все, что угодно, потому что сигнал исходил не из гостиницы и даже не из города – а откуда-то из окрестностей Энска, с берега моря! А тут еще перезвонил опер Егор. Довольно виноватым голосом доложил:
– Парни в головной машине… Не знаю как бы это сказать…
– Что, убиты?
– Да нет, слава богу.
– Что, что с ними?
– Они как бы спят, но и не спят, сидят с открытыми глазами, но пошевелиться не могут, как будто парализованы.
– Это он, – ахнула я. – Он специально все устроил, чтобы уйти. Сволочь.
Но дурные вести в ассортименте, что приносил мне местный опер, на том не кончились. Исключительно виноватейшим голосом Баранов доложил:
– Тут еще такое дело…
– Да ты не мямли, говори уже!
– Климова ушла из-под наблюдения.
– Что?!! Когда?!!
– Да уж минут сорок как.
И я выдала такую тираду, какой сама никогда не слыхала ни от отца моего, покойника, генерала, ни от полковника Петренко, ни даже от самого грязного бомжа.
– Так какого же, трам, парарарам, парарам, вы мне, парарам, парам, до сих пор не доложили??!
Впрочем, чего ругаться по поводу упущенного и накосяченного!
Надо срочно, сверхсрочно ситуацию исправлять – и я скомандовала:
– У меня есть сигнал от объекта один, Данилова. Это в районе Косой Щели. Подозреваю, Климова находится рядом с ним. Надо скрытно выдвигаться туда. Готовьте немедленно СОБР к захвату, а возможно, ликвидации объектов. Соответствующий приказ у меня есть.
– Ты же видишь, – сказала она, – я могу многое. Очень многое. Но девушка без мужского плеча – особенно у нас в стране – ничто. Изломают в три секунды. У нас вся держава заточена под мужчин.
– Ты ведь мужиков всегда сможешь утопить, – усмехнулся я, намекая на давешний ее трюк с полузатоплением теплохода.
– Всех не перетопишь. А потом: что будешь делать, если перетопишь? Надо ведь к кому-то прислониться. Обычные мальчишки не то. Они только и знают, что из тебя талант сосать. То ли дело ты. Ты ведь и сам с усам. Ты меня использовать не будешь. Наоборот. Я имею в виду, что твои способности я могу усилить. А мои – ТЫ. И потом, я все-таки женщина. Не достает мне стратегического мышления. Ну, что я могу придумать? Сорвать куш в лотерею или в букмекерской конторе. Банк обокрасть. Подпольное казино обчистить. Ну, хорошо, ладно, загребу я миллион долларов, два, три… И утеку с ними, пожалуй, за границу, от милиции-полиции и прочих красивых фуражек. А дальше что? Лежать с этими денежками на Карибах, пузо чесать? Скучно, сил нет! То ли дело ты. Ты – мужчина. – Последнее слово она произнесла с придыханием, не знаю, наигранным или искренним. – Ты, мало того, что экстрасенс, гений. У тебя такой опыт! А ты ведь еще, по определению, обладаешь как мужик способностями мыслить широко и системно. И сможешь для нас двоих придумать что-нибудь тако-о-ое!
– Зачем, Вероника, зачем? Смотри: Бог (или я не знаю, кто) дал тебе – как и мне – очумительные способности. Если ты их будешь просто применять, как я, – народу помогать, у тебя все будет: и деньги, и уважение, и любовь. Зачем тебе весь мир? Ты ведь от этого шесть раз в день есть не станешь. И любить больше, чем одного человека, – тоже.
– Ох, Данилов, какой же ты ску-у-учный. Хуже мамы моей. Я даже сомневаться стала, что мне с тобой надо связываться.
– И правильно. Потому что контора никогда не даст нам быть с тобой вместе. Они тут, в Энске, и тебя, и меня слежкой обложили.
– Наплевать на контору! Неужели нам будет трудно убежать от нее, ускользнуть! Мы б с тобой общались по Сети, по скайпу, эсэмэсками, тайно! Как ты не понимаешь?! Нам суждено быть рядом, жить и действовать вместе.
– Суждено? Почему?
– Какой же ты тормознутый все-таки, Данилов! Я слышала, ты историей своей семьи тут интересовался? Тайнами фамилии? Что ж ты меня-то про нее не спрашиваешь?
– А тебе откуда знать?
– А вот знаю! Знаю и про то, что твой отец тут, в Энске, любовницу имел – Лилию Личутину, и она была беременна от него. И по этому поводу даже ходила к его жене – твоей матери. Просила, чтобы та отпустила его и дала им жить втроем: твоему отцу, Лиле и будущему ребеночку. У Ларисы Станиславовны Даниловой ведь ты, в конце концов, оставался. А еще она получала бы заоблачные алименты от твоего отца и ни в чем бы не нуждалась. А главное – жила! А не валялась на острых камнях под обрывом. Вон там, – она повернулась и показала в сторону моря, – под тем самым обрывом, он здесь близко, можешь подойти посмотреть.
Я ощутил что-то вроде тошноты. Я совсем не хотел видеть место, где погибла моя мама. И еще – я ощутил боль и скорбь. Моя тоска по маме, казалось, давно улеглась, но теперь девчонка снова разбередила ее. А она продолжала:
