Феодализм быстро превратился в любимое слово. Самыми обожаемыми отрезками тысячелетней нити казались пунические конфликты, история Жанны д'Арк, карта походов Бонапарта, запечатленная на бумагу колониальность, сведения об абсолютизме и среневековые описания, вроде того, сколько стоило снаряжение рыцаря-феодала. Правда приводилась по десятому веку, а единицей измерения служила корова, что таило в себе кристально чистое удовольствие. Самые нужные вещи вроде меча, щита, копья и доспехов стоили недешево. Каждому атрибуту рыцаря соответствовали то две, то семь, а то и десять коров, одним словом, на обмундирование уходило целое стадо, было написано: стадо коров за полное снаряжение, поэтому синьоры сильно угнетали крестьян. Картинки подавали синьоров во всей красе.
Кроме того, рассказывали, как устроен правильный рыцарский замок. Кажется, он строился только на холмах, имел ров, две крепостных стены и башню донжон: неизвестно, как в настоящей жизни, но в теории полагалось именно так. Памятными местами тома было упоминание о том, что легион это пять тысяч человек, иллюстрация поджигаемой Жанны, цифра три-пять тысяч как население средневекового города, стрелочки движений Наполеона, подробный рассказ о колониальном начале англичан, излишне внимательное повествование о битве при Косово, долговязый Петр Первый, 473 год, воплотивший для него последний вздох разрушаемого Рима: провал Древнего мира казался Леше ярко-цветным в своей бетонной законченности.
Скучно было описание "никогда не существовавшего" Иисуса. По неведомой причине история России также будила меньше эмоций, чем события в других уголках, не любых, впрочем: Китай совершенно не удостаивался внимания, а "культура африканских народов" настолько несла ненужностью, что с презрением не перечитывалась и даже не переглядывалась, а возможно, не прочитывалось и в первый раз - что поделаешь, если скучно? Впрочем, сотни страниц и без того были выдержаны в добротном духе европоцентризма.
Обычно главка посвящалась Событию, например, битва при Косово - вот и главка, пожалуйста. Иногда главы охватывали общее, скажем, средневековый город, закабаление крепостных, двор Людовика. Попадались и вершины охвата: европейское искусство Нового Времени. А вот и совсем птичий полет, когда в одну главку с лихвой умещались перепитии средневекового Китая или всех скопом африканских цивилизаций. Главки сбивались в разделы, целиком вбиравшие в себя русскую социальную канитель от 1861 года до крейсерского бабаха, античность мира или Европу от Хлодвига до нидерландской революции, как известно, первой из буржуазных.
Начиналось Египтом. То есть, начиналось, конечно, мамонтами, но первобытное бытие все равно читалось как предисловие. А может, и не Египтом: на территории книги наличествовали Хаммурапи, Ашурбанипал, ловкая клинопись и висячие сады неизвестной Семирамиды. Можно додуматься до безумия, отчаянно выясняя первородство разливистого Нила или вавилонских табличек, - понятно, что история наверняка разобралась с очередностью цивилизаций, но Смурнов не мог вспомнить их последовательность в желтой книге своего детства.
При этом поступь прогресса занимала ничтожно малое место в его сознании, хотя уже тогда он слыл советским ребенком, верным общественником и потенциальным членом КПСС. Но какое дело до пролетарских мук, когда меч оценивается в семеро средневековых коров? А легион состоит из десяти когорт, и этот факт перевешивает отчаянный подвиг народноников. Компанелла, безусловно, наш человек, но почему он не участвовал в Столетней войне, не бился при Кресси и Азинкуре, занимался неизвестно чем, когда Блюхер подтягивал помощь Веллингтону и не смог спасти Карфаген?
Болеть за проигравших было давней и странной привыкой, объявившейся с тех времен. Наполеон беспроигрышно рубился двадцать лет, но закончил свой путь на острове, и поэтому Леша был за него. Он был за него в решающей компании 1812 года, ему казалось ненавистной предзаданность пути Бонапарта - раз пошел на наших, то проиграл. Нам же все проигрывают: тевтоны, хан Мамай, шведы. Император переправлял свое воинство через летний Неман, а нам уже очевидно, что этот мифический человек проиграл. Как же так? Нелюбовь к фатальной победности своей страны нашла себя в попытках переиграть прошлое, он брал себе 1812 год и делал с ним что хотел. Любопытно, что цель была не в конечной победе Наполеона, а в желании подольше подержать французские шансы. Он начинал свою удивительную игру с переправы через Неман и тянул все так, что Наполеон сражался до 1818 года...
Забава имела свой антураж. Во-первых, Леша тасовал в уме информацию, неведомую обыкновенным и взрослым людям. Он знал все европейские страны той поры, политику любой из них, состав наполеоновской армии, а также численность русских и способность любой страны выставить дополнительное число солдат вместе с перспективой того, на чьей стороне они будут гибнуть. Кроме того, он знал десятка два наполеоновских генералов, нескольких полководцев России и других стран.
На зависть самому себе Леша владел картами, самолично изготовленными посредством атласа, кальки, цветных ручек и карандаша. Одна изображала плацдарм насущных боевых действий, показывая наши западные губернии, а вторая заключала в себе Европу, по его сценарию боевые действия рано или поздно откатывались туда. Набор дополняла тетрадка со столбиками цифр, описывающих начальную и сегодняшнюю численность всех армий и корпусов. Каждое сражение вынуждало перечеркивать старую цифирь, заменяя ее более правдивым состоянием истощенных сил.
Ручкой рисовались неизменное, то есть города, реки и границы, потому что если умирали границы, наступала пора отдать время составлению новых карт. Карандаш чертил последнюю траекторию, которой шла армия, а резинка стирала предпоследнюю. Если в городе стоял чей-то корпус, его отмечал кружок, заштрихованный карандашом: франзузская армия по традиции несла синий цвет, а российское воинство привычно закрашивалось красным.
Игра делилась на дипломатию и войну. Очень немаловажно, на чьей стороне окажется шведский правитель Бернадот и кому пойдут на пользу рекрутированные австрийцы. Он сам вычерчивал в голове дипломатическую интригу, всегда чуть поправляя историю в пользу наполеоновской славы. Например, бывший маршал Франции Бернадот не предавал своего сюзерена, точнее, предавал не сразу. И шведские войска благополучно занимали Петербург, что затягивало компанию минимум на год. Турки действовали слаженно с другими фронтами и начинали бросок на север в самый подлый для России момент. Однако сожженая Москва все равно покидалась морально гниющими полками храбреца Нея и красавца Мюрата. Они плелись по-прежнему на юг, доходили до пресловутого Малоярославца - ключевая точка войны, как однажды вычитал Леша! - и неожиданно побеждали, расчистив себе путь доблестью Старой гвардии. Историческая правда выглядела так, что элитные штыки ничего не решили: Мюрат божился, что прорвет ряды русских, если Нап даст ему последний резерв, Старую гвардию императора. Но Нап представил себе, как будет погибать в осенних лесах, если его любимец завтра положит гвардию, и отказал маршалу в последнем резерве. Гвардия полегла на заснеженной смоленской дороге, а у Леши половина гвардии погибла сразу, но оставшиеся в живых растрепали русское каре сильнее, чем при Бородино. Наполеон вырвался на юг, продлив свое императорство на полгода.
За игрой отнюдь не стояло дурной ненависти к родине, наоборот: в те годы Лешей владел скорее ясный патриотизм, идущий от школьного ума и чистого сердца. В десять лет отношения с США виделись ему как тотальная игра типа шахмат, где два рода фигур слоняются на доске, имея мечтой под корень истребить воинство противоположного цвета. Очевидно, что на доске только шестьдесят четыре клетки, не подразумевающих места для фигур серого, зеленого и буро-малинового окраса. И шестьдесят четыре клетки не знают иного финала, кроме победного пожирания вражеских единиц и апофеозного матования. Итак - планетарная политика по правилам шахмат. Это значило, что весть о сорока погибших от наводнения в Америке воспринималась Лешей как маленькое удовольствие: как никак, сорок пешек скатилось вон с ферзевого фланга. Ерунда, разумеется, сорок пешек. Но приятно, поскольку приближает великий конечный кайф - истребление всех чужих единиц и матование черного короля на позициях разгромленной рокировки, где-то на аш семь, под Вашингтоном...
Он читал карикатуры в газете "Правда" и мечтал не об отвлеченном наступлении коммунизма - в шахматах нет такого понятия, как социальный строй, - а всего лишь о совершенно земном событии, чистом, реальном: сокрущении НАТО. Карикатуры убеждали в неотвратимости мига и дарили все слова для праведности детской эсхатологии.
Вырос он, кстати, аполитичным, жизнь пронесла его мимо рядов направляющей силы общества. Встрепенулся вместе со всей страной в конце восьмидесятых и вволю поболел за истину, потом незаметно для самого себя разуверился: ну не за то боролись, чтобы напороться вместо справедливости на фьючерсы, дисконты и векселя! Чубайс так не походил на Жар-Птицу... впрочем, он проморгал тот момент, когда из поборника капиталистических норм снова превратился в аморфного гражданина.
