Возможно, стоило вернуться на кушетку и дождаться, пока он проснется? Но у меня не было никакого желания это делать. Я наклонился к нему и потряс его за плечо, сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее. Добиться мне удалось только того, чтобы он снова хрюкнул и повернулся на бок.
Тогда я положил на комод шестьсот франков, снял с вешалки пальто и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Перед домом Злибовика я купил утреннюю газету. В ней снова говорилось об убийстве Макса, но новых сведений не сообщалось. Напоминалось, что он был застрелен в упор тремя выстрелами из пистолета «Веблей» калибра 6,35 миллиметра. Что касается Ольги, полиция ее еще не задержала. Однако считалось само собой разумеющимся – поди разберись, почему? – что ее скоро найдут. И ничего о деньгах, которые Макс собрал для своего бегства. И вопреки гипотезе Шапиро, давали понять, что Ольга убила своего мужа по личным мотивам. «ДРАМА НА ПОЧВЕ РЕВНОСТИ» – гласил заголовок «Фигаро». Эта версия, повторяющаяся в нескольких изданиях, отодвигала на второй план судебные неприятности Макса.
Все это не представляло интереса. Я сунул газеты в урну. Единственное, что меня волновало, – это как мне покончить с Ольгой. Едва я от нее избавлюсь, если все сложится, как я предполагаю, Шапиро нечего будет предъявить мне. Я буду настаивать на том, что уже сказал ему, он будет разыскивать Ольгу, где ему хочется, а когда надоест, он закроет дело. Что же касается убийства Макса, были все основания подозревать сведение счетов между аферистами. И ничего, что имело бы отношение ко мне. Оставалась еще смерть Ольги, там поглядим, что делать со Злибовиком. Это решение, следовало это признать, не очень меня устраивало, но других в моем распоряжении не было. Поэтому в нынешней ситуации я предпочел придерживаться этой линии поведения.
Добравшись до авеню Трюден, я решил начать с аккумулятора. Ближайший гараж находился на площади Бланш. Я пошел туда пешком и вернулся часом позже с новым аккумулятором. Он был тяжелым, усилия, что я потратил, пока нес его, вместе с усталостью предыдущей ночи, вызвали у меня жестокую мигрень. Добравшись до «Вольво», я подождал, пока прекратит ломить затылок и стучать в висках, и принялся за работу. Сейчас же выяснилось, что операция сложнее, чем я ожидал. Не знаю, был ли Герострат прав, когда говорил, что это работа не для интеллектуала, но точно не для меня. Сначала нужно было открыть капот. Обычно я оставлял эту заботу рабочему гаража. Среди множества кнопок и рычагов, окружавших приборную доску, я искал ту, что отвечала за желаемую функцию.
После нескольких попыток, я услышал щелчок, подтверждающий, что капот открыт. Однако это меня не спасло. С трудом в путанице поршней, стержней, трубок, цилиндров, моторов, турбин и прочих сверкающих смазкой деталей я нашел испорченный аккумулятор. Он был покрыт известняковым налетом и, естественно, располагался по другую сторону двигателя, значит, мне пришлось перенести новую батарею на шоссе. Но автомобили на стоянке стояли настолько тесно друг к другу, что не было возможности пройти между ними, и ничего не оставалось как сделать крюк до улицы Бошар-де-Сарон в самый конец тротуара Лучше и не придумаешь, чтобы вызвать новый приступ мигрени.
Когда я положил новый аккумулятор рядом с «Вольво» со стороны шоссе, в голове моей все мешалось. Беда никогда не приходит одна рука, которую мне вывихнул Макс, вновь болезненно заныла Я подождал еще немного, прежде чем вновь приняться за работу. Но то ли болты были слишком сильно затянуты, то ли их схватил холод, то ли я поворачивал не в ту сторону, мне не удалось открутить ни одного. После получаса усилий мне это надоело. Я закрыл капот и решил пригласить специалиста. Но все гаражи были закрыты до двух часов дня, а пока я почел за лучшее отнести аккумулятор домой, принять успокаивающее и сходить перекусить в «Жан Барт».
Когда я вошел, там было полно народу. Начиная с полудня зал был зарезервирован за клиентами, которые обедали. Последние прибывшие ждали у барной стойки, пока освободятся столики. Я хотел пробиться туда, но толпа народа была такой плотной, что это оказалось невозможным.
В отчаянии я уже собирался уйти, когда кто-то крикнул:
– Сюда, шеф, здесь есть место!
Удивленный, я повернулся и заметил сидящего на высоком табурете, как на насесте, со стаканом рома в руке, Герострата, он изо всех сил махал мне. Было невозможно не заметить его в широкой красной сутане Деда Мороза. Несколько человек подвинулись, чтобы пропустить меня, так что я почувствовал себя обязанным присоединиться к нему. Я оказался толпой почти прижат к нему. Как и накануне, от него разило спиртным. Он оказался моложе, чем я думал, но в нем не было ничего привлекательного. Достаточно грубые черты лица напоминали внешность Мишеля Симона[14] за тем лишь исключением, что у него не было ни юмора, ни дерзости, которые придавали очарование знаменитому комику, несмотря на его некрасивую внешность.
– Ну, все в порядке, новый аккумулятор – вы его купили, – сказал он. – Я видел вас на улице, не слишком-то вам удалось его установить. Работа не для интеллектуала, я же вам сказал.
– Если я правильно понимаю, вы за мной следили, – ответил я, перейдя к обороне.
– Не нужно преувеличивать. Вы были на улице, я вас видел, и все. Впрочем, не только я.
И он показал мне на толпу людей, ожидавших перед стойкой.
– Среди них есть даже те, кто держал на вас пари. Я бился об заклад, что вы не сможете его установить, и выиграл свое спиртное. Заметьте, в этом нет большой заслуги, я, должно быть, единственный из них знал, что вы интеллигент-психоаналитик.
– А откуда вы знаете?
Я никогда раньше не задавал ему этот вопрос, стараясь поскорее сбежать, как только встречал его. Он пожал плечами.
– Элементарно, мой дорогой Ватсон, достаточно увидеть людей, которые приходили к вам. Их выдает внешний вид. Я в курсе дела, сам годы провел в психиатрии. С первого взгляда угадываю пациентов: они выглядят так, словно прыгнули в пустоту или открыли газ, если вы понимаете, что я хочу сказать. Вы принимаете преимущественно после обеда не так ли? С точки зрения аккуратности, вы довольно-таки надежный доктор: одни и те же дни, те же часы. Только вчера вы их бросили. У них был совершенно потерянный вид. Я забыл сказать вам, когда видел вас сегодня ночью. Должно быть, они фанаты психоанализа! Несмотря на холод, ждали вас снаружи, передавая по цепочке, как пароль: «Доктора нет». Была маленькая расстроенная толстушка. «Мне нужно поговорить с доктором, это серьезно», – говорила она в слезах. К счастью, один высокий, немного худой мужчина, руководитель старшего звена, президент или генеральный директор, протянул ей платок. Не знаю, что он ей сказал, но ее это, видимо, утешило.
Он, вероятно, говорил о Математичке и Семяизвергатетеле. Пока они меня ждали, я был у Шапиро. Знал ли Герострат и это тоже? У него был талант всегда появляться, когда его не ждали и, особенно, когда ему не следовало. При мысли, что он может догадываться о судьбе, постигшей Ольгу, я почувствовал, как и каждый раз, когда встречал его, что меня охватывает тревога. Снова я спросил себя, не он ли оплатил штрафы за парковку «Ланчи». Но не знал, как задать ему этот вопрос без риска возбудить – или подтвердить? – его подозрения. Так что я предпочел не дергаться, спокойно выжидать и продолжать разговор.
Хозяин сообщил, что столики только что освободились. Все потянулись в зал, у стойки освободилось место, и я воспользовался этим, чтобы заказать сэндвич и кофе и одну порцию рома для моего соседа.
– Ваше здоровье, – сказал он, залпом опустошая свой стакан.
– Какое отношение вы имеете к психиатрии?
Он вытер рот отворотом рукава:
– Меня лечили как шизофреника из-за «Лото».
– «Лото»?
– Точно, я жертва «Лото». Вы, может быть, знаете, есть исследования, посвященные выигравшим в лотерею. Тем, кто получил крупные суммы, я имею в виду. И хотите верьте, хотите нет, но выигрыш не всегда приносит им счастье. Они дорого за это расплачиваются. Как в моем случае. Я выиграл двадцать миллионов франков – два миллиарда сантимов – по шести номерам, только и всего! Разом разбогател. Стал миллиардером, и пальцем не шевельнув. Тем более что нашел тот билет на улице. В то время я был далек от мысли, что стану денежным мешком. Работал в ректорате, в управлении педагогическими кадрами. В ОПС 12, в Отделе преподавательского состава различного рода или что-то подобное. Мы занимались их заработной платой и распределением почти по всему Парижу. Ничего утомительного: когда где-нибудь оказывалось свободное место, туда посылали первого встречного, предварительно дав ему заполнить тонны административных анкет, и вот ему уже идет мало-помалу его зарплата. Вы понимаете, не пыльная работенка, которую я мог бы сохранить, если бы не выиграл все эти деньги. Люди, с которыми я работал, были хорошие, немного чувствительные к холоду, но любезные, гордящиеся своей принадлежностью к отделу – лучшему в Париже! – с понятием об органах государственного аппарата и все такое. Их самой большой страстью были пенсия и здоровье. Особенно здоровье. Они болели уйму времени. Активные ипохондрики. Всегда что-нибудь лечили. Главным для них было очиститься от грязи. Они сморкались, плевали, чихали, мочились, испражнялись преимущественно в баночку из-за постоянных анализов мочи и кала. Называли это чисткой – воображали себя колымагами на техосмотре, верили, что это шло им на пользу, прочищало кишки и синусы,[15] уменьшало простату. Мне нравилась эта атмосфера, они не выглядели молодо, но это было забавно. Но из-за «Лото» я там не остался.
