– Ух ты! Какие цветы! – с порога оценил Николай придирчиво выбранный Афанасьевым букет. – Анька с ума соскочит от счастья!
– Ну, надеюсь, до этого не дойдет! Она еще здесь? Не уехала?
– Здесь.
– А из наших еще кто в конторе?
– Шевченко, Северова, – взялся перечислять Николай. – Джамалов и Крутов.
– Не понял? А Виталька?
– А вы разве сами не слышите?
Борис Сергеевич навострил ухо:
– Никак гитару притащил?
– Ага.
– Понятно. Судя по тому, как он сейчас лажает, состояние уже близко к классическому.
– Классическое – это как?
– Да так, что «только взял гитару в руки, сразу видно – баянист», – хмыкнул Афанасьев и направился в комнату отдыха, из которой с каждым его новым шагом все отчетливей доносилось пьяное Виталькино:
…И над степью зловеще ворон пусть не кружит,
мы ведь целую вечность собираемся жить.
Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем,
вы нам только шепните – мы со Жмы́хом придем…
– О! Только шепнули, как и помощь подоспела! – радостно завопил Шевченко, первым заметивший входившего в курилку Афанасьева. – Штрафную пилоту «пепелаца»!
Пододвинув хмельного балагура в сторону и не обращая внимания на прочие пьяные выкрики, Борис Сергеевич шагнул к имениннице и протянул ей роскошный букет со словами:
– Мира тебе и дому твоему, милая Анечка! А это, значится, от всех от нас! Чтоб по-прежнему цвела и пахла!
– Какая прелесть! – восхитилась девушка, зарывшись хорошеньким личиком в цветы. – Спасибо огромное!.. Присаживайтесь, Борис Сергеевич. Вы голодный?
– Она еще спрашивает! Да я, как в девять утра позавтракал, так с тех пор во рту…
– Понятно-понятно. Маковой героинки не было, – перебил-затараторил Джамалов. – Где ж тебя всё это время носило, мил-человек? Мы тут, понимаешь, ему названиваем-названиваем, а он всё недоступен и недоступен.
– Да я по заданию Андрея в область мотался: надо было кое-какие документы срочно отвезти, – уклончиво ответил Афанасьев, памятуя о просьбе держать язык за зубами. – Кстати, а сам-то он где? Не проявлялся?
– Минут двадцать назад отзвонился, поздравил и сказал, что приехать не сможет. Какие-то у него там срочные дела, – грустно вздохнула Анечка. – И Ольги Николаевны почему-то нет.
– А ее сегодня быть и не должно, – прокомментировал Борис Сергеевич, напустив на себя полнейшее равнодушие. – Прилепина сейчас в Мурманске, в командировке. И пробудет там еще несколько дней, как минимум.
Зная из классической литературы, что наиболее убедительна та ложь, которая произносится в глаза, Афанасьев отвечал, уставившись на Анечку в упор. Так что он физически не мог видеть, с каким настороженным интересом в этот момент за ним наблюдали двое – Женя и Наташа.
– Ну вот, еще и Ольги не будет! – окончательно расстроилась Анечка, и в этой своей эмоции она была абсолютно искренна. Чего не скажешь сейчас о Наташе Северовой, которой отсутствие в курилке Ольги, безусловно, было по одному ударному музыкальному инструменту. Однако, уловив фальшь в интонации Бориса Сергеевича и сопоставив ее с некоторыми событиями сегодняшнего утра, разведанными через доверчивого Лоскуткова, она решила осторожно прощупать почву:
– Видать, серьезная делюга: целую машину гонять – бумажки отвезти. И это в эпоху развитого факса и интернета.
– Еще и в такую даль, судя по тому, что в город сумел вернуться только вечером, – неожиданно поддержал ее Крутов, впрочем исходивший в данном случае из собственных резонов.
– Да не в «дали» дело! – раздосадованно взялся отбиваться водитель. – Ежели по гамбургскому счету, то там всего километров сорок езды. Просто сломался я на обратном пути, передняя шаровая накрылась.
– Хреново дело, – прислушавшись к их разговору, авторитетно рассудил Вучетич. – Сам справился, Сергеич?
– Да куды там! Жахнуло одновременно по люфтам и на «яйцах», и на шаровых опорах. Пришлось «техничку» вызывать.
– М-да, эка тебя угораздило! Похоже, старичок, теряешь былую легость: после ужина – грибочки, после грибочков – блинчики…
– Какие в жопу блинчики! Ты бы видел, какая там дорога! Этакой дорогой хорошо разве что ляхов польских на болота отводить.
– Это где ж такая?
– Да грунтовка, лесовозами разбитая. Та, что с трассы «Нарва» левым поворотом на Клишино забирает, – сорвалось с водительских губ еще пару минут назад столь тщательно скрываемое.
Ничего не поделаешь – слаб человек. Особенно когда ему начинает казаться, что окружающие начинают всерьез сомневаться в его профессиональном мастерстве.
– Кли-ши-но? – растягивая слоги, словно пробуя слово на вкус, произнес название Крутов. – Это, часом, не там, где дача у Жмыха?
– Разве? А я и не знал, – спохватился Борис Сергеевич. Поняв, что малость накосячил, он поспешил сменить тему: – Народ! А ведь мне, помнится, кто-то штрафную обещал?
– Так ты чего, Сергеич, в самом деле будешь? – удивился виночерпий Шевченко, безропотно наполняя новый стакан. – Ты же у нас, когда за рулем, вроде как не пьешь?
– Тьфу на тебя! А я о чем сейчас столько времени толковал? Подвеска у «пепелаца» накрылась! Капитально. Так что меня «техничка» на буксире – и в гараж. А из гаража я уже своим ходом к вам. К слову, забыл, когда последний раз так вот, пешочком, на своих двоих прогуливался. – Борис Сергеевич принял от Тараса стакан и жестом призвал собравшихся к тишине. – Ну, братцы, давайте-ка еще раз выпьем за нашу Анечку. И за ее богатыря! Чтоб у них жизня гладко сложилась!
* * *
Вещи были убраны в багажник и частично распиханы по салону. Максимка с бабушкой сидели в машине, молча и терпеливо ждали, когда стоящий на улице глава семейства закончит прощаться с дядей Сережой.
– …Давай, братишка, с Богом! – По-православному обычаю Зеча несколько раз приобнял приятеля, немилосердно сжав его в объятиях почти до хруста в позвоночнике. – На трассе – поаккуратнее, не лихачь: времени у вас достаточно. Тачку поставишь на платную стоянку в «Шереметьево». Ключи не вынимай, документы оставь в бардачке – подойдет один московский браток, заберет. Доверенность на продажу квартиры я завтра отвезу Зосипатычу. Как только сделка состоится, он начнет маленькими траншами переправлять бабки на Ленкин счет… Ты как, тещу-то проинструктировал?
– Так точно. Она нас в Москве проводит, а сама тем же вечером к сеструхе в Воронежскую губернию поедет. Покантуется там месячишко-другой. Ну а когда шум понемножечку уляжется, постараемся ее к себе переправить.
– «Без тещи жить нельзя на свете, нет?» – улыбаясь одними глазами, пропел Зеча.
– Ага. Как ни странно, но теща у меня – баба с понятиями. Не персонаж анекдотов, короче.
– Поздравляю. Хоть в чем-то одном повезло.
– Почему только в одном? – не согласился Бугаец. – К примеру, с вами: с Куртом и с тобой, придурком, тоже повезло. В чем-то. Почти.
– Ой! Разве можно говорить такие вещи молоденьким мальчикам? – с издевочкой жеманно загнусавил Зеча. – Замолчи немедля, противный! А то я окончательно растрогаюсь и, не сдержавшись, наделаю глупостей!
– Что и требовалось доказать, придурок конченый.
– И кто мне это сейчас говорит? Пожиратель протухших пирожков? Засранец со стажем?.. Кстати, о Курте. Он мне звонил минут десять назад. Говорит, что «сторожки» на нас с тобой пока еще не стоят, так что особых проблем с пересечением границы быть не должно.
– Да ты за нас не волнуйся. На самом деле, сейчас главное, чтоб у вас всё нормально прошло.
– Пройдет, куда денется?
– Слово? – необычайно серьезно спросил Бугаец.
– Клянусь всеми спиртными напитками!
– Я к тому веду, Серый, что девки на этот раз непростые попались, фартовые. Дважды умудрились из-под самого носа соскочить.
– И это учтем. Опять же, подбитый глаз смотрит пристальнее.
– Вы, когда с Куртом деньги у них заберете… – Бугаец замялся. – Короче, не гасите их. Если будет такая возможность.
– Постараюсь учесть твое ходатайство. Хотя и несколько странно слышать подобные речи из ваших уст, сэр.
– От сера слышу. Когда самих ждать-то?
– Думаю, через недельку, не раньше. Да и… вот еще что, – порывшись во внутреннем кармане, Зеча достал пачечку американских денег. – Вот, держи.
– Убери! Есть у нас!
– Бери, говорю! Вам на первое время какой-то нал все равно понадобится. На обустройство там, все дела. Останется сдача – приеду, вернешь… Ну, вроде бы теперь точно всё. Катюхе с Ленкой привет.
– Обязательно. Курту тоже.
– Всенепременно. Ну что? Пока-пока?..
…Приятели молча стояли друг напротив друга и пристально всматривались. Всматривались так, словно бы старались хорошенечко запомнить каждую черту лица, изгиб каждой морщины, извилистость прорези каждого шрама.
