– Что именно? – он засмущался, застигнутый на запретных мыслях.
– То, что вы диагностировали у Сафроновой пару дней назад острое воспаление левого яичника?
– Вы сомневаетесь в моем диагнозе?
Он насмешливо выгнул брови, зная, что это выглядит эффектно: когда брови его поднимаются поверх золоченой оправы. Сестра советовала так почаще делать. Утверждала, что на женщин это действует безотказно.
– Нет-нет, что вы! Диагноз сомнений не вызывает. Ее доставили с острым животом. Ее осмотрели хирурги, сделали все необходимые анализы. Потом доставили к нам в отделение. Вы делали ей УЗИ. И диагноз безошибочен – острое воспаление левого яичника, – как на экзамене продекламировала Валечка и тут же сделала несчастное лицо. – Но ведь его у нее не должно быть, Всеволод Иванович!
– Яичника?
– Да!
– Кто знает… – он беспомощно развел руками. Потом постучал себя осторожно кулаком по голове. – Может, память стала подводить, а, Валентина? Может, я ее с кем-то перепутал? Надежда была на историю болезни, но…
– Но она исчезла! – выпалила Валечка с ужасом. – Так не бывает!
– Так не бывает – что, простите? – он грустно улыбнулся. – Что я мог кого-то с кем-то перепутать? Или того, что пропала история болезни дочери влиятельнейшего лица нашего региона? Поверьте мне, Валентина… Бывает все! А особенно, когда дело касается таких влиятельных особ.
– Но как же так?!
– А вот так, Валентина.
Он выбрался из-за стола и прошелся пружинящей походкой перед ней туда-сюда. Он нарочно это сделал, чтобы продемонстрировать, что он не стар, не дряхл, а пребывает в весьма хорошей физической форме. Он должен был это продемонстрировать, прежде чем сделать ей предложение. Но она, кажется, даже не заметила его гарцеваний. Опустила голову и задумалась. И Климов, осмелев окончательно, присел к ней на кушетку. И тут же, коснувшись ее бедра своим бедром, едва не обжегся. Тело его помощницы было плотным, горячим, сочным и зовущим.
– Валентина… – произнес он негромко, привлекая ее внимание.
– Да, Всеволод Иванович? – Валечка подняла голову, посмотрела на него. Мягко улыбнулась. – Я слушаю вас.
– Может, нам с вами следует сходить сегодня вечером куда-нибудь поужинать? А потом мы могли бы выпить кофе в моем доме. Вы ни разу не были у меня в гостях, Валечка. Мы так давно и славно работаем вместе, а вы…
Его сердце от подобной смелости разорвалось в груди, разлетелось, принялось молотить в висках, в горле, он аж ослеп, честное слово! Или не ослеп, а это Валечка стащила с него очки? Она? Зачем?
– Ну наконец-то, Всеволод Иванович! – шепнула она едва слышно, прежде чем прижаться своими невероятно сладкими губами к его рту. – Я думала, что вы уже никогда не осмелитесь…
Вечером он сидел в кухне своей родной сестры, рассеянно наблюдал за тем, как она накрывает стол к ужину, и все вспоминал и вспоминал на все лады свой безумный стремительный секс с помощницей на кушетке в рабочем кабинете.
– Это было… Это было потрясающе, Нинель! – выдохнул он, когда сестрица уселась к столу и подняла бокал вина, призывая его сделать то же самое. – Это было невероятно!
Климов поднял бокал с вином, чокнулся им о бокал сестры. Глянул в ее умные понимающие глаза. Да, он не смолчал! Он похвалился! Его так переполняло, так распирало, что он не мог молчать. Ему надо было поделиться с кем-нибудь. А для этого у него была только сестра! Умная, понимающая, любящая.
– А чего ты тогда здесь, а не с ней у тебя дома, дурачок ты мой? – Нинель ласково улыбнулась. – Надо было закрепить успех и затащить ее к себе домой. Чтобы утром она подала тебе завтрак. Ну, или ты ей. Как сложилось бы. Чего, а, Сева?
– Да я хотел! – Он впился зубами в огромный кусок индюшатины, мастерски приготовленной сестрой на пару. Забубнил с полным ртом. – Но она сослалась на какие-то срочные дела.
– Да? – Нинель обеспокоенно заерзала. – Может, ей что-то не понравилось? Ты как был? На высоте?
– Нет, нет, все в порядке. – Климов погасил самодовольную улыбку, вспомнив, как прикрывал поцелуем рот помощницы, когда она слишком громко стонала. – Просто у нее какие-то срочные дела. А вот завтра…
– Что завтра? – Нинель ворошила вилкой гору тушеных овощей в своей тарелке.
– Завтра попросила забрать ее из дома с вещами, утром. В половине одиннадцатого.
– Завтра у нас суббота, – напомнила Нинель. И задумчиво обронила: – То есть она планирует уже завтра переехать к тебе с вещами?!
– Да! – с ликующим клекотом в голосе воскликнул Всеволод Иванович. – Да, Нинель! Ей, видимо, все очень понравилось, и она хочет жить со мной!
– Господи! Мужчины! – Нинель насмешливо фыркнула и, закатив глаза, покачала головой. – Вы неподражаемы! Считаешь, что она готова с тобой жить из-за удачного секса на кушетке? Сева, ты дожил до седых волос, ты всю жизнь видишь женщин, пардон, изнутри, но так ничего и не понял.
– А что я должен был понять?
– Ну, допустим, то, что она давно тебя любит – твоя Валечка.
– Считаешь?
Он с надеждой уставился на сестру, забыв пережевывать, и кусок индюшатины раздул его щеку, как если бы у него болел зуб. И таким он ей показался сейчас маленьким и беззащитным, что в горле запершило от жалости к младшему брату.
– Считаю, милый! Она тебя любит, и, видимо, давно, раз и отдалась так сразу, и вещи сейчас собирает.
– Может… Может, мне следует позвонить ей сейчас? Как считаешь, Нинель?
– А вы договаривались?
– Нет.
– Тогда не надо. Сказано женщиной: завтра в половине одиннадцатого возле ее дома? Все!
– Ну ладно. Как скажешь.
Они закончили ужин в полном молчании. Он ни о чем другом, кроме Валечки, говорить не мог. А сестрице это могло уже наскучить, так что Климов счел за благо отмалчиваться. К порогу она провожала его, как всегда, с пакетом пластиковых контейнеров, в которые заботливо уложила индюшатину, тушеные овощи, куски пирога с черешней.
– Нинель, ну не стоило, ну зачем? – попытался он отбрыкаться.
И подумал, что завтра, уже завтра, ему будет кому приготовить еду. Валечка, по слухам, очень вкусно готовила.
– Это будет только завтра, милый мой братец, – угадала его мысли сестрица и заботливо поправила кашне на его шее. – А сегодня еще день не закончился. И завтракать тебе чем-то надо. Случится конфуз, если у тебя заурчит в животе, когда ты станешь таскать ее вещи в машину.
Он послушался. Он всегда слушался старшую сестрицу, пережившую трех мужей и воспитавшую двух достойных сыновей.
Поехал домой, но зачем-то свернул на улицу, где жила Валечка. Вот и аккуратный двухэтажный дом сталинской постройки, с ухоженным двориком, пышной растительностью. И автостоянкой, где он надеялся увидеть крохотную малолитражку Валентины. А ее там не было! Он доехал до конца улицы, развернулся и снова проехал мимо дома. Нет, он не ошибся. Ее машины на стоянке не было. Ай, как плохо, что он не знает, где ее окна, он непременно глянул бы на них. Убедился, что они ярко освещены, как многие другие в вечер пятницы, и успокоился бы сразу. А так…
А так спокойствия как не бывало! Он занервничал. И всю дорогу нервничал, и когда домой вернулся. Нервно мерил шагами просторную столовую, косился на телефон, который положил на обеденный стол. И все порывался ей позвонить. Его уже ничто не радовало. Ни пятничный вечер, которым он обычно наслаждался после напряженной рабочей недели. Ни теплый уютный дом, создаваемый им с любовью и трепетом. Все, что ему сейчас хотелось, это услышать ее голос.
Не выдержал, позвонил! И зря! Ее телефон оказался отключенным. Почему?! Ну почему, черт побери?! Машины нет возле дома на стоянке, телефон выключен. Что все это значит?!
Климов нажал на вызов раз сорок за три часа, в течение которых метался по дому, как зверь по клетке. Потом сдулся, затих в кресле возле огромного окна, выходящего в сад. Задумался.
А чего он, собственно, нервничает? Мало ли какие у нее на сегодня дела? Она ему ясно сказала – завтра! Значит, сегодняшний вечер Валечка посвятила завершению всего того, чего уже завтра быть не должно. И ему наплевать, что это такое. Плевать! Их совместная счастливая жизнь начинается завтра. Ее «сегодня» его волновать не должно! Все!
Приняв душ и улегшись в постель, Климов с легким смешком подумал, что его мудрая сестрица, как всегда, оказалась права. Он совершенно не знает женщин, хотя и видит их всю жизнь, пардон, изнутри…
А утром он бессовестно проспал. Вскочил с кровати без четверти десять и заметался старым бесом по дому, пытаясь одновременно одеваться, причесываться, а заодно и елозить электрической бритвой по щекам и подбородку. Но такое было возможно лет тридцать назад – чтобы он все успевал одновременно. Теперь же путался в рукавах и штанинах, все ронял без конца, плохо выбрил подбородок и забыл полить себя одеколоном. В результате подъехал к дому Валечки не в половине одиннадцатого, а без двадцати в самом скверном расположении духа. Приткнул машину с краю на стоянке, снова не нашел там малолитражки Валечки. Да и самой ее не было видно возле дома. А он предполагал, что она уже стоит с сумками у подъезда.
