Проверил почтовый ящик. Мой редактор, Кевин, прислал три сообщения. Последнее из четырех слов: «Что там у тебя?»
Когда я учился во втором классе средней школы, собака съела мое домашнее задание: шестистраничное сочинение по роману «Алый знак доблести».[29] Я положил сочинение перед окном, в которое вливался солнечный свет, а на листочки — недоеденный сандвич с арахисовым маслом и медом. Солнце все растопило, а пришедшая собака съела растекшуюся по бумаге массу вместе с бумагой. Учительница мне не поверила. Это научило меня искать более убедительные, чем правда, оправдания.
Статью о воздействии радиосигнала на мозг предстояло сдать во второй половине дня. И отмазка: «Взрыв в кафе съел мою домашнюю работу» — не проходила. Так что я написал: «Шлифую последний вариант».
Но все равно предстояло придумывать что-то получше. Скажем, пронзившую спину сильнейшую боль. Словно защитники футбольной команды[30] исполняли на моем позвоночнике танец маленьких лебедей. Я посмотрел на дисплей моего мобильника и только тут понял, что провел в кафе полтора часа. И если мне хотелось прибыть в Стэндфордский научно-исследовательский центр вовремя, следовало поторопиться.
Пока я ехал в Пало-Альто, Эрин звонила дважды, но опять я не стал принимать звонки, и она оставила голосовые сообщения. Я собирался встретиться со специалистом по компьютерам, чтобы он рассказал мне о своих находках в ноутбуке Энди. И Эрин, похоже, не терпелось узнать, что пряталось в этих файлах.
Кабинет Майка являл собой пример упорядоченного беспорядка. Только хозяин точно знал, где что лежит, и мог в считанные секунды добраться до нужной ему вещи. В стаканчике на столе стояли пять остро заточенных карандашей, все одинаковой длины. Студентом Майк играл в футбольной команде Стэнфорда на месте защитника. Артрит, вызванный постоянными ударами шлемов нападающих, чуть изогнул его левый локоть, но заметить это мог только человек, знакомый с анатомией. Когда он печатал на клавиатуре компьютера, боль в левой руке позволяла нажимать на клавиши только указательным пальцем.
На стене висели два плаката-портрета. Один — Дугласа Энгельбарта,[31] изобретателя компьютерной мыши, многое сделавшего для того, чтобы упростить пользование компьютером. Энгельбарт давно уже стал идолом для тех, кто хотел сделать биты и байты более человечными. Второй — Элдриджа Кливера,[32] который стремился сделать более человечными людей. И хотя плакат этот имел прямое отношение к цвету кожи Майка (он тоже был афроамериканцем), его присутствие казалось совершенно неуместным. В Кремниевой долине никто не обращал ни малейшего внимания на расовую или национальную принадлежность. Если ты мог делать деньги, тебя тут же включали в команду.
Беда Майка заключалась лишь в его излишнем дружелюбии. Он мог согласиться на что угодно, пойти куда угодно, принять любое приглашение, стать твоей тенью, если ты ему это дозволял. Заслуживающий доверия, умный, веселый, он иной раз не улавливал нюансов, не мог понять, что возникают моменты, когда люди не так уж и счастливы, не хотят развлекаться, и не все приглашения идут от души. Его следовало держать на расстоянии вытянутой руки, а не то он мог задушить своей дружбой.
— Парень, твой приятель — хакер? — Слово «парень» Майк обожал.
Для инженера он был слишком общительным, но оставался технарем. Не тратил время на сторонние вопросы. Не полюбопытствовал, чем вызван мой интерес к ноутбуку. Мы сразу перешли к делу.
— Защитная программа — это нечто.
Хакеры пользуются дурной славой. Так называют говнюков, которые влезают в чужие компьютеры и уничтожают сайты. Но не все хакеры приносят вред. Некоторые прорывают защитные системы, чтобы улучшить их. Ищут новые пути решения компьютерных проблем. Если слово это произносится определенным тоном, речь идет о человеке, который, виртуозно владея компьютером, раздвигает границы возможного.
— Я мог даже ее проглядеть. Но слишком большую часть жесткого диска занимали приложения. Значит, там было что-то еще.
Чтобы следить за ходом его мыслей, от меня требовались терпение и сосредоточенность. При первом осмотре ноутбука, говорил Майк, обнаружилось, что в памяти очень уж мало свободного места. И это при отсутствии больших программ.
— Пришлось порыться, и вот что я обнаружил.
Он находился в директории компьютера, среди примерно пятнадцати подменю, в которых я ничего не понимал. Майк вывел на экран иконку приложения с названием «GNet». Об этой программе он и говорил по телефону.
— Объем программы — полгигабайта. Огромный, учитывая, что она не показана в главных директориях.
Большая программа. Возможно, спрятанная.
— И что она делает?
— Не могу сказать, парень.
Он положил указательный палец на трэкбол,[33] управляющий курсором. Передвинул курсор к иконке «GNet». Щелкнул по ней. Ничего не изменилось.
— Давай дальше, — поторопил его я.
Обычно такого со мной не случалось. Майк бесстрастно посмотрел на меня, словно изучая зараженный вирусом компьютер, потом продолжил. Он решил, что программа не работает, но ее недавно активировали.
— Активировали?
— Журнал регистрации показывает, когда работает та или иная программа. Точно так же, как ты всегда можешь посмотреть, когда ты в последний раз работал с любым файлом.
Он вывел на экран журнал регистрации. Напротив «GNet» стояла дата. Последний раз программой воспользовались три недели назад.
— Я перепробовал пятьсот способов, чтобы открыть приложение. Даже загрузил в ноутбук специальные программы, которые, как мне казалось, могли в этом помочь. — Он помолчал. — Мне следовало подумать об этом раньше. Обычно, если имеется защитная программа, она спрашивает пароль. Или говорит, что доступ запрещен. Такты узнаешь о наличии защиты.
— Но у тебя пароля не спросили?
— Нет.
Он откинулся на спинку стула. Объяснил, что всякий раз, когда в журнале регистрации появлялась запись об использовании «GNet», параллельно активировалась и программа «AXcs*82».
— Это название защитной программы, — догадался я.
— Да. Отличная программа. Очень сложная. С переменным кодом. Блокирует все попытки добраться до «Джи-Нет». Но когда программа активировалась, защиту снимали, то есть активировали эту «Эй-Икс».
Я наклонился вперед.
— А ты не смог войти ни в одну из программ.
— Парень, не принижай заслуг старого волка. — Потом добавил с улыбкой: — Кое-что мне все-таки удалось.
Я ждал.
— Я не смог пройти защиту, но сумел найти подпись автора.
— Установил, кто автор?
— Ярлык, который ассоциируется с программой, может что-то сказать об авторе или компании.
Я кивнул.
— Я его распечатал. Обычно ярлык — какое-то жаргонное словечко и идентифицировать автора сложно. Думаю, у нас тот самый случай.
Он развернул листок. Я посмотрел. И понял, что моя часть, что еще держалась за реальность, в этот самый момент потеряла с ней контакт.
Сорок восемь часов назад, аккурат перед тем, как мир взорвался, женщина оставила записку, которая спасла мне жизнь. Написанную, как мне показалось, почерком моей истинной любви. Тогда я думал, что быть такого не может.
Возможно, мне только почудился ее почерк. А может, я увидел призрак… привидение в красном «саабе».
До этого мгновения у меня не было причин отдавать предпочтение любой из этих версий.
— Я в Долине достаточно давно. — Майк указал на распечатку. — Никогда не слышал об этой компании.
Но я слышал. Хорошо ее знал. Точно знал, что это за компания. И компания, и человек, стоявшие за защитной программой в компьютере Энди.
«Стробэрри лабс».
Собака, подаренная Энни в детстве. Стробэрри. Лабрадор.
Прошлое вернулось.
После смерти Энни я на какое-то время взял к себе Стробэрри Вторую, тоже девочку-лабрадора, названную Энни в честь ее первой собаки. Но квартира у меня маленькая, а собаке нравилось блевать. С неохотой мне пришлось отдать ее в питомник. Я пытался убедить себя, что тем самым я примиряюсь со смертью Энни и двигаюсь дальше, но поверить в это не удалось.
Смерть Энни принесла с собой и идею для журнальной статьи. Я написал о неврологии горя. Исследователи уже начали использовать магнитный резонанс для того, чтобы определить участки мозга, ответственные за те или иные эмоции, включая горе. Они картографировали эмоции в режиме реального времени, когда люди думали, чувствовали, вспоминали. Пытались определить, является ли источником горя часть коры головного мозга, ответственная за эмоции, или гиппокамп, где формируются воспоминания. Исследования эти положили начало неврологии привязанности. Если бы могли точно определить ее источник, удалось бы нам смягчить боль утраты?
