– Я?! Экзамен?!
– А мы его не выдерживаем. Знаешь, я, оказывается, тоже жадный.
– Ты?
– Ну да. Мне не хочется уезжать из этого дома.
– Тебя никто и не гонит.
– А ты?
– Я?
– Разве тебе завещание еще не показывали? Здесь все твое.
«Ах, вот он о чем! А я уж подумала, он догадался, что перед ним самозванка!»
– Погоди… А как же Георгий Эдуардович, твой отец?
– Что отец? – Он прищурился на солнце и махнул рукой. – Ты знаешь, я несчастья предчувствую. У меня дар.
– Несчастья?
– Да. Я потому и заснуть долго не мог, что предчувствовал. У меня так было перед дедушкиной смертью. А сегодня я до трех часов ночи мучился бессонницей, а потом отключился вдруг и увидел страшный-престрашный сон. Будто дедушка пришел и по дому ходит. Ищет кого-то. Руки расставил – и ловит. Я спрятался, так он мимо прошел. А потом вдруг раздался чей-то крик…
– Где?
– Во сне. Кто-то кричал, Маруся.
– И кто бы это мог быть? Или что?
– А это значит, что дедушка кого-то поймал! Скоро в доме будет еще одна смерть!
– Ты глупости говоришь, – рассердилась она. – Прямо как ребенок!
– Да?
– Не читай на ночь страшных книг.
– Ты тоже думаешь, что я инфантильный? Мол, мои ровесники не только начали курить и пить, но и бросить уже успели. Так мама говорит. Я что, не должен дома ночевать? А я, между прочим, еще ни с кем даже ни разу не целовался! Вот. Думаешь, это ужасно?
– Да ничего я не думаю! – Майя порозовела, потому что ее тоже называли инфантильной. Мама называла. Она и сама понимала, что это ужасно: в девятнадцать лет лишь два раза поцеловаться тайком в подъезде, и краснеть, встречая в книжках откровенные сцены. Ее одноклассницы уже и родить успели, а одна даже развестись.
Вот же, нашла родственную душу! Майя словно видела себя со стороны, и это зрелище ей, честно сказать, не нравилось.
Что там говорит Егорушка?
– …почему? Я тебя попрошу об одном, можно?
– О чем?
– Боюсь. Стесняюсь.
– Ну, говори.
– Не влюбляйся в Эдика. Пожалуйста.
– Что за чушь? Как я могу в него влюбиться? Во-первых, он мой… племянник, а во-вторых, я его никогда не видела. И вообще: я не влюбляюсь в первого взгляда! – Она покраснела еще больше, вспомнив блондина из поезда, спутника Марии Кирсановой. И выпалила: – Мое сердце занято! Вот!
– Да? – искренне огорчился Егорушка. – Жаль. Ты мне нравишься. Эдик обязательно придет. Возможно, даже сегодня. Ему деньги очень нужны, говорят, он опять проигрался. Нелли Робертовна иногда ему дает денег, а вот папа поклялся, что больше не даст ни копейки. Сам слышал. Ты не люби его.
– Папу?
– Эдика. Не люби. – Голос у Егорушки был жалобный, просящий.
– Да никого я не собираюсь любить! Меня здесь вообще скоро не будет!
– Настя тоже его ругала раньше. А теперь любит. А он врет. Всегда врет. И всем. Настя некрасивая. И денег у нее нет. Раньше Эдик думал, что она через Нелли Робертовну все получит, потому и ухаживал за ней. Он это умеет: ухаживать. Иногда мне даже кажется, что он колдун. Девушка на него смотрит и становится безвольной. Делает все, что он скажет. Это потому, что у него глаза какие-то особенные. Я долго его изучал. – Егорушка тяжело вздохнул. Потом таинственно понизил голос: – Ни у кого в нашей семье нет таких глаз. Они похожи на черные дыры. Это космос, понимаешь? – Он всерьез разволновался. – В прошлой жизни Эдик наверняка был черный маг. Я все семейные тайны знаю. И про Настю. Я тебе сейчас расскажу…
– Егор!
Они оба вздрогнули и обернулись. На крыльце стояла Наталья Александровна, глаза у нее были зло прищурены:
– Подойди сюда, Егор!
– Иду, мама, – покорно сказал тот. И побрел к крыльцу, опустив голову.
Майе стало неловко. Это чувство возникало у нее в доме Листовых постоянно. Егорушка, похоже, на голову больной. Бред какой-то нес: космос, черный маг. Она увидела, как Наталья Александровна, бросив сыну грозное «иди в дом», поспешно направляется к ней.
– Здравствуйте, – издалека сказала Майя.
– Доброе утро, дорогая! Вот, привыкла рано вставать, магазин требует постоянного присмотра, все кручусь, кручусь… Решила на несколько дней устроить себе разрядку, так сказать, маленький отдых. Хорошо бы, конечно, на юг, к морю, но не сейчас. Не то время. Что тебе наговорил мой неразумный ребенок? – спросила она без всякого перехода.
– Ничего не наговорил.
– Да брось! Я слишком хорошо знаю своего Егорушку! Но ты не обращай внимания на то, что он болтает. Егор родился семимесячным, а потом долго отставал в развитии от своих ровесников. Рос медленно, голову поздно начал держать, поздно ходить и говорить. В школу пошел с восьми лет. Да, дорогая, с восьми. И до сих пор он ребенок. Просто большой ребенок. И книги эти глупые… Зачем столько читать? А главное, зачем верить, что в жизни все, как в книжках? Эти люди хорошие, те плохие. Сколько я его по врачам водила! Но, видно, Егорушка так и останется убогим на всю жизнь. Это неисправимо, – Наталья Александровна вздохнула. – Говорят, последствия родовой травмы.
– Зачем вы так? Он же вам сын! Вы любить его должны, жалеть должны!
– Я и люблю. И не надо на меня так смотреть, дорогая. Все, что я сейчас делаю, я делаю ради своего сына. Он не в состоянии о себе позаботиться. И отец о нем не в состоянии позаботиться. Окрутить Георгия какой-нибудь стерве – пара пустяков. Это у них фамильное: женолюбие. Я имею в виду не сына, а бывшего мужа, Георгия. Он легко отдаст все, причем не им нажитое. А свою родню по миру пустит. Надо только надавить. Посильнее надавить. А богатство, милочка, нужно заслужить. Поэтому я костьми лягу, но всякая особа , которая захочет заполучить состояние Листовых, будет иметь дело со мной. Я в этой семье и баба, и мужик. А скорее мужик. А обоим Георгиям больше подойдет юбка.
– Зря вы так. Егорушка – хороший.
– Хороший. Только жить как с такой хорошестью? Возможно?
– Но быть добрым лучше, чем злым.
– Да ты посмотри вокруг! И эта такая же! Добрая. А может, оно и к лучшему? Ведь он тебе племянник. Ему здесь хорошо, пойми.
– Я поняла.
– Скажи, если бы тебе достался этот дом, ты бы выгнала… то есть попросила бы Егора, меня, Олимпиаду Серафимовну, Веру… Попросила бы отсюда уехать?
– Я? – Майя даже испугалась. Впрочем, вопрос задан, надо отвечать. И она без колебаний сказала: – Если бы этот дом был моим, все осталось бы как есть. Меня здесь все устраивает.
– Отлично! Я так и думала. Ты – хорошая девушка. Мне надо было с самого начала понять, что ты такая, а вот Георгий… Он-то как раз все и проворонит. Знаешь, как говорят? Боливар не выдержит двоих. Ха-ха! – Она нервно рассмеялась. – У наследства должен быть один хозяин, вот что я имею в виду. Так всем нам будет проще. А двое хозяев будут тянуть каждый в свою сторону. Глядишь – еще и третий найдется. Не слушай ни Олимпиаду Серафимовну, ни Нелли. И Веру, разумеется, тоже не слушай. Главное, не верь им… Ну, я побежала. До вечера, дорогая! До вечера!
«Если бы этот дом бы твоим…» Майя покраснела: сама-то поняла, что сказала? Вроде как согласилась. Хм-м-м… Затевается интрига. Остается узнать расстановку сил: кто на чьей стороне?
– У-у-у… у-у-у… – добавился в сладкий романс цветущего сада новый звук. Как показалось Майе – фальшивый.
Она обернулась: садовник с газонокосилкой.
– Здравствуйте! – на всякий случай крикнула Майя. Мамочка Вероника учила ее быть вежливой со всеми. Снобизм – признак отсутствия интеллигентности. У мамы свои критерии.
У-у-у… у-у-у… Так живут богатые. Не надо мешать пожилому дядечке, он работает. Майя увидела, как к ней по тропинке, усыпанной гравием, словно солдат по плацу, марширует бравый Миша, шофер. Явно хочет поговорить. Хватит на сегодня «положительных эмоций». По крайней мере, до завтрака. А интересно, во сколько здесь завтрак? Майя почувствовала, как заурчало в животе. Свежий воздух как-никак.
Ольгу Сергеевну, что ли, спросить? Насчет завтрака. Почему она все время так странно смотрит? Но Майя не решилась. Спряталась от Миши за беседкой, потом побрела в самый дальний конец сада, посидеть на скамеечке вдали от любопытных глаз, а главное, непрошеных собеседников.
Она не заметила, как дошла до калитки. И вдруг страстно захотела сбежать. Так страстно, что даже протянула руку и…
Калитка открылась. С той стороны за щеколду потянула другая рука, изящная, с отполированными ногтями, с тонкими пальцами, на одном – золотое кольцо-печатка. Мужская.
– Добрый день.
– До…
Майя застыла на месте. Этой встречи она никак не ожидала. Перед ней стоял блондин из поезда, тот самый, которого она не могла забыть вот уже несколько дней, даже несмотря на болезнь. Он был сейчас еще красивее, чем тогда, в потертых джинсах и черной футболке, по-домашнему, но от этого стал только ближе. Впрочем, ему все шло, даже в такой одежде Эдик все равно выглядел аристократом.
– Девушка, я вас раньше не видел? – удивленно спросил он, разглядывая Майю.
