Мой собеседник вздохнул.
— Константин покаялся, что однажды устроил своей бывшей пассии настоящий допрос с целью узнать, куда она дела ту самую запись. А оная пассия рассмеялась и покрутила перед его носом флэшкой с рисунком золотой рыбки: дескать, все здесь, в моем личном архиве. После смерти пассии Константин был вынужден изъять флэшку. Каким образом, он в подробности не вдавался. — Игорь Сергеевич в очередной раз вздохнул с немного усталой меланхоличной улыбкой и предложил: — Может быть, все-таки выпьем с вами красного божоле…
Он отчаянно мигал, ерзал и улыбался, но я твердой рукой закрыл за собой дверь. Извините за повтор — радикально.
Вечер выдался относительно спокойным. Правда, едва войдя в дом, я натолкнулся на Теку: они с Ольгой сидели на нашем изрешеченном пулями диване и пылко обсуждали нумерологические проблемы.
При виде меня в лице гостьи появилось почти неуловимое напряжение. Она вежливо отказалась от кофе, колы и прочих жидкостей и немедленно попросила аудиенции. Мы поднялись в кабинет.
Если при нашей первой встрече Тека ознакомила меня с основами науки о числах, то на сей раз тема ее доклада вырисовывалась расплывчато. Легко пройдясь по астральным двойникам, пару раз процитировав Гермеса Трисмегиста и перечислив ужасающие последствия бытового сглаза, старшая сестра Каси наконец подошла непосредственно к главной цели своего визита — к разговору о пресловутой флэшке.
— Я хочу немедленно ее забрать, — вот что явилось резюме тридцатиминутного выступления.
Я с облегчением вздохнул.
— Только-то! Вам нужно было сразу сказать, и я бы отдал.
Женщина посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Правда? — Вид ее олицетворял полную растерянность. — Но я думала… Артем сказал, вы вряд ли отдадите мне флэшку, пока не разберетесь что к чему. Он сказал, вы ведете самостоятельное расследование.
Я достал требуемое из стола и вручил посетительнице.
— Вот. Она мне совершенно не нужна. Кстати, это действительно Касина вещь?
Тека повертела серебристую флэшку в руках.
— Ну да, Касина, с нарисованной золотой рыбкой. Как-то сестра гуляла с Викой в парке, и там же оказался соседский мальчик. Кася снимала детей на свою камеру, а вечером сбросила отснятое вот на эту флэшку. Я, в свою очередь, перенесла запись к себе на компьютер, а флэшку вернула сестре.
Нахмурившись и взглянув на меня немного испуганно, прижала руку к груди.
— Понимаете, не знаю, как другие мамы, а я против того, чтобы изображение моего ребенка было в чужих руках. У сестры вечно толклась самая разношерстная публика, а знаете, недобрый взгляд даже на фотоснимок… Когда Кася погибла и я переселилась назад в нашу арбатскую квартиру, эта вещица сразу бросилась мне в глаза — она лежала на письменном столе. У меня все руки не доходили ее просмотреть, а если честно, то мне и в голову не могло прийти, что сестра на тот же носитель записала кадры с весьма странной своей вечеринки… Вот уж что мне ужасно не нравится.
Тека кинула флэшку в сумку и направилась к дверям. Но прежде чем выйти, неожиданно обернулась, замерев, словно в нерешительности.
— Я все хотела спросить: а ваше следствие — серьезно? Что вам рассказал Ахмед?
Внимательно наблюдая за ее реакцией, я проговорил монотонным скучным голосом:
— Ахмед убит десятого мая, а двадцать шестого также застрелен манекенщик Кирилл Буков. Два месяца спустя, тринадцатого августа, ночью получил пулю редактор журнала «Сэр» Константин Лиманский. А за последнюю неделю некто дважды покушался на жизнь моего друга Заки Зборовски, единственного оставшегося в живых участника той самой вечеринки.
Лицо женщины не выражало абсолютно ничего. Она проговорила только:
— Вот как? Это ужасно.
Дверь за ней закрылась практически беззвучно.
Вечером в доме царила мирная атмосфера осады. Замки сияли новизной, кондиционеры работали вовсю, поскольку в целях безопасности даже стеклянная дверь кухни была на запоре, и Васек, вернувшись из оранжереи, в которой он провел чуть ли не весь день, сначала открыл ее своим ключом, а затем снова запер.
К тому времени, отужинав чем бог послал (Щекин вновь проигнорировал свои поварские обязанности), мы втроем сидели в гостиной, в полном молчании лицезрея классическую «Клеопатру» с Элизабет Тейлор в главной роли. Ботаник молча постоял за нашими спинами и двинулся назад на кухню. Я отправился за ним.
— Целый день — в обществе флоры? — спросил я для начала, наблюдая, как Васек жует черный хлеб, одновременно заваривая свободной рукой кофе.
В ответ он только хмыкнул. Было совершенно очевидно, что парень сгорает от тоски, ожидая вестей о том, признана или нет виновной дивная Светлана, но гордость запечатала его уста. Делать было нечего, пришлось брать инициативу на себя.
— У меня появилось необъяснимое предчувствие, что Света чиста, как первые христиане, — вылил я порцию бальзама на истерзанную душу садовника.
Васек вскинул голову и уставился на меня своими светлыми цепкими очами.
— Все объяснения девушки абсолютно бездоказательны, но я не федеральный суд, мне достаточно личного убеждения. Слушая ее голос, глядя в ее глаза, я буквально кожей почувствовал, что вовсе не Светлана пыталась застрелить Заки.
Щекин порозовел.
— А пистолет? — проговорил он, облизывая враз пересохшие губы.
— А что пистолет? Скорей всего, наша киноведка действительно обнаружила его под диваном, когда искала на полу заколку или, вернее, что-то там еще, поскольку, как я успел заметить, никаких заколок на ее голове в тот вечер не было. Любой бы в ее случае, испугавшись, постарался спрятать его в первом попавшемся месте. Например, между подушками дивана.
— Ты не шутишь?
— Не шучу.
Васек облегченно вздохнул.
— Не представляешь, какой камень ты снял с моей души, — проговорил студент, и тут, судя по всему, у него проснулся доселе заморенный страданиями аппетит. Он открыл холодильник и принялся доставать коробочки с маслом, сыром, стаканчики йогурта.
Из гостиной появился Заки, утомленный драмой о египетской царевне и ее богатырях, и присоединился к Ваську. В смысле, к поеданию бутербродов.
— Ах, какая женщина! — проговорил он с уже набитым ртом. — Женщина-смерть. Но талия широковата.
Клеопатра. Женщина-смерть…
Я отставил свой кофе и кинулся в кабинет — к благородным переплетам на полках. Васек и Заки, увлеченные едой, похоже, и не заметили моего исчезновения. Я бегом поднимался по лестнице, с каждым шагом приближаясь к разгадке двух простых слов из Касиного дневника: «Чертог сиял».
Удивительное дело, как устроена наша память. Мы слышим строчку из стихотворения и, хоть убей, не можем вспомнить, откуда она. Но стоит кому-то между делом произнести банальность, как ответ приходит сам собой.
Я вместе со всеми смотрел «Клеопатру», и это не породило в моем сознании никаких ассоциаций. Зато когда Заки проговорил «Ах, какая женщина!», имея в виду то ли древнюю египтянку, то ли Элизабет Тейлор, я в одно мгновение понял, что за цитату привела Кася в своей короткой записи, и это дало разгадку всему.
«Чертог сиял». Разумеется, то было солнце русской поэзии — великий Пушкин. Я открыл нужный том и в оглавлении нашел «Египетские ночи».
Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир.
Все так просто! Цитата показала ход мыслей Каси. Как и предположил сегодня милейший Игорь Сергеевич Санин, она собрала в своей студии мужчин, с которыми некогда была счастлива. Вот только они, подобно поклонникам Клеопатры, вовсе не собирались жертвовать ради любви жизнью или даже привычным ее укладом. Каждый из них в свое время ее бросил. А девушка, выходит, на мгновение, но представила себе ситуацию, в которой плата за ее любовь — смерть.
Ей-богу, если бы существовала возможность того, что Кася жива и лишь инсценировала собственную гибель, я бы ни на минуту не задумывался над тем, кто порешил ее бывших возлюбленных: разумеется, убийцей была бы прекрасная Кася, решившая сыграть роль Клеопатры. Но она не пропала без вести в горах или в морской пучине, разбилась на глазах очевидцев о мостовую под окнами спящих соседей. Значит, кто-то другой, хорошо знающий классику и сумевший восстановить по короткой строчке общее содержание и смысл, решил лично исполнить роль палача, покарав за измену всех, кто посмел огорчить царицу.
Пока я пребывал в размышлениях над томиком Пушкина, всем своим видом олицетворяя романтизм, кто-то осторожно постучал в дверь. Затем створка открылась, и предо мной предстал Заки с огромным бутербродом в руке.
