В результате началась короткая потасовка. Старшему лейтенанту подбили глаз, одному из капитанов выбили дорогой имплантат, и в купе был наведен порядок.
Майор, который сохранил самообладание, как и полагается старшему по званию, отдал несколько коротких распоряжений, и вся команда покинула купе, ведя светловолосую особу в наручниках. Сзади семенил исполнительный проводник Нигматуллин, предлагая свои услуги в качестве свидетеля.
Когда вся честная компания вышла на перрон, светловолосая особа прокашлялась и простуженным голосом произнесла:
– Ох ни фига себе! Это что же творится? Это у Борьки Моисеева теперь такие возможности? Я просто тащусь!
– Молчать! – рявкнул майор из городского управления. – Говорить будешь, когда к тебе обратятся!
– Ох ни фига себе! – повторила особа, не обратив внимания на предупреждение майора. – А кто, спрашивается, будет неустойку платить? Боря Моисеев?
– Вам сказали – молчать, значит, надо молчать! – подал голос дисциплинированный Семихвостов.
– Какую еще неустойку? – заволновался майор.
– Обыкновенную! – отозвалась особа. – За срыв выступления. У меня зал арендован – это раз, подтанцовка нанята – это два, реклама в газетах дана – это три, плюс афиши расклеены, опять же, скандалы в местных ресторанах проплачены – тоже дело недешевое…
– Какая подтанцовка? Какие скандалы арендованы? Какие афиши в местных ресторанах? – беспокойно переспросил майор, шестое чувство которого говорило, что происходит что-то незапланированное.
– Вы бы, ребята, связались с Москвой, – вяло посоветовала задержанная особа. – С продюсером Ватеркоккером. Я, конечно, понимаю, что у Бори Моисеева большие связи, но все-таки Ватеркоккер тоже не последний человек…
Майор, заподозривший неладное, остановился, исподлобья взглянул на разговорчивую особу и мрачно произнес:
– Документы!
– Ох ни фига себе! – в третий раз произнесла особа. – Я просто тащусь! Сначала руки крутят, а потом документы спрашивают! Как я вам документы предъявлю, если у меня руки в наручниках, а документы вообще в купе остались?
– Я одним моментом! – вызвался проводник Нигматуллин. – Одна нога здесь, другая там!
Через минуту он действительно появился с сумкой светловолосой особы. Майор заглянул в сумку и вытащил двумя пальцами неопрятный засаленный паспорт.
– Это? – проговорил он брезгливо.
– Это, это, – закивала особа. – На него один раз кофейник поставили и два раза абсент пролили…
Майор раскрыл документ и заскрежетал зубами.
– Чей это паспорт?
– Мой! – спокойно отозвалась особа.
– Что значит – мой? Тут написано – Солончук Виктор Степанович!
– Ну! – радостно подтвердила особа.
– Что значит – ну? Вы что, утверждаете, что это ваш паспорт?
– Само собой!
– И фотография… – Майор переводил взгляд с фотографии усатого мужчины с заметной плешью на стройную особу с длинными светлыми волосами. – Вы знаете, что бывает за введение в заблуждение компетентных органов?
– Могу выступить в качестве свидетеля! – предложил проводник Нигматуллин.
– Какое заблуждение? Каких органов? – простонала светловолосая особа. – Вы бы сначала меня спросили, а потом браслеты надевали!
– Лейтенант! – Майор мигнул Семихвостову.
Тот торопливо расстегнул наручники.
Светловолосая особа непринужденным жестом сняла парик, предъявив компетентным органам коротко стриженную голову с отчетливой плешью.
– Мужик! – удивленно проговорил проводник Нигматуллин и сплюнул на перрон.
– Почему в районе оперативных действий присутствуют посторонние? – окрысился на него майор.
– Это не посторонний, это проводник! – выпалил лейтенант Семихвостов.
– Я не посторонний, я свидетель! – одновременно с ним сообщил Нигматуллин.
– Все равно убрать! – рявкнул майор.
Затем, повернувшись к бывшей светловолосой особе, неприязненно осведомился:
– Почему в женском платье?
Бывшая особа вместо ответа вытащила из сумки сложенный вчетверо рекламный плакатик, развернула его и гордо продемонстрировала майору.
На плакатике была изображена сама эта особа, или, возможно, правильнее будет сказать – на нем был изображен Виктор Степанович Солончук. Половина его была женской и светловолосой, половина – мужской и усатой. Подпись под фотографией гласила: «Всемирно известное травести-шоу Виктор-Виктория!»
– Трансвестит! – проговорил майор и сплюнул на перрон, точно так же, как недавно проводник Нигматуллин.
– Так кто будет неустойку платить? – злорадно осведомился Солончук.
– Боря Моисеев! – отозвался майор.
Он повернулся к своим подчиненным и мрачно проговорил:
– Чья была информация?
Два капитана переглянулись и дружно повернулись к лейтенанту Семихвостову.
– Старший сержант Диденко! – выпалил тот, почувствовав, что настал момент выборов стрелочника и этим стрелочником вполне могут назначить его самого.
– Опять этот Диденко! – Майор скрипнул зубами. – Чтоб я его очень долго искал! Перевести его участковым в Гнилые Сараи!
Поселок Гнилые Сараи был местом знаменитым. Туда переводили особо отличившихся милиционеров, с которыми все остальные методы воздействия оказывались совершенно неэффективны.
Примерно в это же самое время на окраине города Владимира, в том месте, где начиналось шоссе на Москву, сотрудник дорожно-патрульной службы остановил машину с красным крестом.
– Старший лейтенант Рябчиков! – проговорил бравый милиционер, подойдя к кабине со стороны водителя. – Куда направляемся?
– Слушай, шеф, сам видишь – спешим! – отозвался водитель, протягивая документы. – Покойника в Москву везем!
– Ну, если покойника – значит, уже не спешите! – рассудительно проговорил старший лейтенант, обходя машину и заглядывая внутрь. Внутри стоял большой металлический ящик вроде гроба, возле которого сидел мрачный бородатый мужчина в белом халате.
Рябчиков сверился с ориентировкой. Ни врач, ни водитель не подходили под описание особо опасной преступницы, которую сегодня искала вся владимирская милиция.
– Ящик откройте! – на всякий случай потребовал настырный милиционер.
– Нельзя, – запротестовал врач.
– Что значит – нельзя? – Старший лейтенант повысил голос. – Проводится, понимаешь, операция «Утиная охота», а они, видите ли, говорят «нельзя»!
– Ну ладно, лейтенант, ты этого сам хотел! – Бородач натянул резиновые перчатки, кислородную маску и потянулся к металлическому ящику.
– Эй, Склифосовский, постой! – забеспокоился милиционер. – А ты чего это маску напялил?
Врач что-то пробубнил, но сквозь маску донеслось только неразборчивое «буль-буль-буль».
– Стой! – Рябчиков схватил его за плечо. – Ты что делаешь?
– Как – что? – проговорил врач, оттопырив край маски. – Что ты велел, то и делаю. Контейнер открываю, раз уж у вас «Утиная охота».
– А маска зачем?
– Известно зачем! Чтобы, значит, не заразиться.
– А что там, внутри? – с опаской проговорил милиционер.
– Тебе же сказали – покойник! – Врач снова потянулся к ящику.
– Стой! А от чего он умер? – Рябчиков подозрительно смотрел на врача.
– А кто его знает! – Тот пожал плечами. – Я думаю – обычная пневмония, а Василий Васильевич считает – птичий грипп… ну, вот и везем в Москву, пускай там разбираются!
– Птичий грипп, говоришь? – Милиционер испуганно попятился. – Ну так везите его куда собирались! Я что? Я ничего, у меня возражений не имеется!
– Постой, а как же «Утиная охота»? – И врач взялся за край ящика.
– Черт с ними, с утками! – выпалил старший лейтенант и припустил к своей машине.
«Скорая» вырулила на шоссе и помчалась в сторону Москвы.
Когда она достаточно удалилась от Владимира, бородатый «медик» снял крышку с «контейнера».
– Ну что, жива?
– Чуть не задохнулась! – проговорила Лера, выбираясь из тесного ящика. – Еще немного – и вы бы действительно покойника привезли!
– Ну, не знаю… – Бородач пожал плечами. – Вроде дырок много просверлили… когда в этом ящике собак перевозим, все нормально, они не жалуются…
Выцветшее бледно-голубое небо прочертила ровная белесая линия реактивного следа. Крупный пятидесятилетний мужчина в камуфляжном комбинезоне поднес к глазам бинокль. Самолет был слишком высоко, и даже при таком сильном увеличении он не сразу разглядел в небе несколько точек. Пять… шесть… семь… всего их было одиннадцать, одиннадцать молодых парней, стремительно приближающихся к земле.
Теперь счет шел на секунды.
Шесть, семь, восемь… Генерал шевелил губами, отсчитывая время. Затяжной прыжок должен быть рассчитан с точностью до долей секунды.
Наконец один за другим распахнулись купола парашютов.
Десять куполов! Где же одиннадцатый?
Пятидесятилетний мужчина приподнялся на переднем сиденье открытого вездехода, напряженно вглядываясь в небо.
