— Тогда их нужно заманить, — неожиданно для себя выпалила Варвара Дмитриевна, и они оба, князь и социалист, уставились на нее. — Придумать наживку и поймать на крючок!
Они молчали, и в сумерках казалось, что на лицах у них странные гримасы.
— Эти ваши террористы все время ищут средства на революцию, правильно? И многие состоятельные люди им ссужают, так? Можно придумать, что объявился какой-нибудь сочувствующий богач и хочет внести свою лепту в дело террора. А условием поставить личную встречу! Мол, отдаст деньги только в руки руководителей группы, больше никому не доверяет. Террористы придут за деньгами, и мышеловка захлопнется.
Они все молчали. Варвара Дмитриевна нахмурилась, и Генри поднял голову.
— Что? — спросила она строго. — Что такое?
— Варвара Дмитриевна, голубушка, да вы умница! Это прекрасная мысль!
Князь вдруг поцеловал ей руку, она отняла.
— Мне нужно подумать, — произнес он скороговоркой. — Подумать, подумать. Приманка — отлично, превосходно! Расставить сети и захлопнуть…
— Чтобы товарищ Юновский сам занялся, куш должен быть уж очень велик, — сказал господин Викторов.
Шаховской отмахнулся.
— Об этом не беспокойтесь, у меня есть и золото, и бриллианты. Можно хоть чашку насыпать! Чтоб все правдоподобно, чтобы не спугнуть, заставить объяснить, на какое революционное дело будут потрачены средства. Что именно — газеты, прокламации, оружие, подкуп, агитация на заводах?.. Пока они будут объяснять… Лишь бы жандармы не сплоховали. Ах, какая вы умница, Варвара Дмитриевна!
Он вскочил и тут же сел обратно.
— Нужно только удержать все это в секрете. Депутат Алябьев знает руководителей боевой группы?
— За это поручиться не могу, но, скорее всего, знает. Впрочем, ему доверия нет. Социал-демократы выборы бойкотировали, он в Думу одиночкой выбирался и от участия в секретных операциях давно отстранен.
— В доверии нет никакой необходимости. Даже лучше, что не доверяют!.. Ни его, ни, следовательно, вас никто ни в чем не заподозрит. Действовать придется через секретных сотрудников, наверняка у Петра Аркадьевича имеются агенты среди социал-демократов. А обставить все так, будто дело не терпит отлагательств — жертвователь днями отбывает за границу, ждать не может, передать средства желает немедленно. — Князь помолчал. — Может быть, и успеем.
— Как же не успеть?! — воскликнула Варвара Дмитриевна. — Нужно, нужно успеть!
— Встречаться впредь удобнее всего в Таврическом. Вы, Борис, всегда можете ко мне обратиться якобы по думским делам, как к секретарю председателя, и такое обращение ни у кого не вызовет никаких подозрений. Как только мне удастся снестись со Столыпиным и разработать сколько-нибудь приемлемый план, я тотчас же вас извещу. — Шаховской встал со скамьи и помог подняться Варваре Дмитриевне. — И… не сомневайтесь, Борис. Вы поступили так, как вам подсказало ваше сердце.
— А поп? — неожиданно и не слишком понятно спросил социалист. — Не выдаст?
— Нет, уверяю вас.
— Варвара Дмитриевна, дайте слово никому не передавать, что от меня сегодня услыхали.
Госпожа Звонкова сказала даже, пожалуй, излишне резко:
— Я даю вам слово, господин Викторов! И, признаться, от вас я почти ничего и не слышала! Все больше от князя.
Шаховской дотронулся до шляпы — попрощался — и пошел с Варварой Дмитриевной и Генри по аллее.
— Дмитрий Иванович, что же будет?
— Будем надеяться, сработает ваша уловка, и на приманку террористов удастся поймать. Времени очень мало. Слишком долго решался господин революционер…
— Но ведь решился!
Шаховской улыбнулся.
— Из-за двух карамелек, да. Видите, как бывает.
— А министр финансов? Его ведь тоже необходимо известить!
— Думаю, это Петр Аркадьевич на себя возьмет. Тут ведь чем больше суеты, тем хуже, Варвара Дмитриевна. Прав наш революционер, такие обстоятельства требуют особой секретности. Хорошо бы, конечно, к делу решительно никого не привлекать, даже охранку, так ведь без них не обойдешься! Лишь бы не начали бумаг писать, со всеми департаментами согласовывать! Вы ведь знаете, как в России. Любое живое дело погубят бюрократы и крючкотворы.
Шаховской задумался.
— Впрочем, Столыпин человек решительный и честный. Хоть и не согласен я с ним…
— Столыпин — душитель революции, — заявила Варвара Дмитриевна как-то неуверенно.
Все знали, что министр внутренних дел пытается навести порядок совершенно азиатскими, зверскими методами. В Думе на каждом заседании только и разговоров про военно-полевые суды да казни революционеров через повешение, «столыпинские галстуки». Любое предложение осудить террор с думской трибуны — вон Дмитрий Иванович сколько раз призывал! — наталкивается на протест: «Сначала прекратите вешать, а там посмотрим!» Так считают и левые, и либералы, все.
И вдруг так получилось, что на Петра Аркадьевича с его методами только и надежда. Если он с его средневековой азиатчиной не вмешается, будет то, что представилось Варваре Дмитриевне только что и во всех подробностях — взрыв, ужас, вопли, куски человеческого мяса, оторванные конечности, трупы.
«Не стану думать. Ни за что не стану».
Да и Дмитрий Иванович рядом. Он-то уж точно этот ужас предотвратит.
В молчании они дошли до коляски.
— Разрешите мне проводить вас, Варвара Дмитриевна, чтобы сегодня уж никаких приключений больше.
Помог ей забраться и подсадил Генри Кембелл-Баннермана. Она метнула на Шаховского быстрый взгляд — очень хорош, очень!.. Особенно улыбка, как будто он немного смущается и старается этого не показать.
И, слава богу, не спрашивает ни о чем — как она попала в аллею, почему пряталась в кустах! Как будто знает, что спрашивать об этом нельзя.
Тут она вдруг вспомнила, что он сказал: хорошо бы к делу никого не привлекать. И перепугалась.
— Дмитрий Иванович, но вы же… в самом деле лично не станете участвовать?
— В чем, Варвара Дмитриевна?
— В деле, боже мой!.. Это ведь полиция на себя возьмет, правда? И ловушку устроить, и приманку, и господ террористов вызвать на переговоры?
— Я пока не знаю, как оно будет. Приманкой, думаю, как раз мне придется заняться. Если официально в Казначействе заказывать золото на секретную операцию, сами понимаете, сколько времени пройдет и усилий потребуется.
— Но вы не можете рисковать. — Она хотела сказать «собой», но получилось другое: — Вашими собственными средствами, да еще такими значительными!
— Никакого риска нет, уверяю вас, — он улыбнулся и опять как будто смущенно, — вряд ли ценностей понадобится столько, что это нанесет моей семье существенный урон. Да ведь и нужны они просто для правдоподобия, расставаться с ними мне вряд ли придется.
— Дмитрий Иванович, вы не понимаете…
— Варвара Дмитриевна, я все понимаю.
Тут он взял ее руку, легко, осторожно. Его пальцы были прохладны и немного дрогнули, как будто Шаховской погладил ее ладонь. Варвара Дмитриевна замерла, даже дышать перестала.
— Давайте заключим союзнический договор. Если вам в другой раз что-то покажется странным или просто захочется приключений, ставьте в известность меня. Мы вместе во всем разберемся. Договорились?
Варвара Дмитриевна приняла его руку.
…Союзнический договор?! Еще не хватает! Тут уж и до «товарища по партийной работе» недалеко!
— Вы мне бесконечно дороги, Варвара Дмитриевна, — продолжал Шаховской твердо. — А мне в ближайшее время понадобится абсолютно холодная голова. Прошу вас, не заставляйте меня беспокоиться.
Варвара Дмитриевна смотрела в сторону, на проплывающий мимо синий весенний Петербург. Щеки у нее пылали.
Государственная дума, террористы, министр финансов, русская революция отошли на второй план. Остались только пылающие щеки и сильно бьющееся сердце — единственные важные вещи в синем весеннем Петербурге!..
…Что из сказанного князем главное? Союзнический договор или что она ему «бесконечно дорога»? Как понять?
…Как всегда, воспоследовали процедуры с паспортом, списками, сличением физиономии в паспорте с собственной профессорской физиономией, выгружением из карманов ключей и телефона, с торжественным проезжанием профессорского портфеля через просвечивающий аппарат, с забыванием ключей и телефона в пластмассовом корытце, ловлей портфеля, который все норовил свалиться с черной ленты.
— Вы попросите, чтобы вам пропуск сделали, — посоветовал Дмитрию Ивановичу знакомый лейтенант. На кульбиты, которые выделывал профессор с портфелем и телефоном, он смотрел с сочувствием. — Вы же почти каждый день приходите.
Шаховской сказал, что непременно попросит, зная, что никого просить не станет, и некоторое время провел, слоняясь по Думе туда-сюда, приезжая на лифте в буфет, уезжая в подвал и на технический этаж. Потом он оказался там, откуда начал путешествие, — на центральной лестнице, которую так любили журналисты. Сейчас здесь толпилось несколько озабоченных молодых людей с камерами и девушек с планшетами и блокнотами. По всей видимости, кого-то ждали. Микрофоны, засунутые в цветные поролоновые шишки с надписями «1 Канал», «Россия», «НТВ», в ряд лежали на красной дорожке, Шаховской старательно переступил через провода, чтобы их не задеть.
