…Странно, что Ворошилова не видно. В два счета он бы отвел его куда нужно и непременно рассказал бы «смешное».
В конце концов Шаховскому удалось попасть на шестой этаж, где размещался комитет по культуре, но там тоже некоторое время он бродил по пустым коридорам, пытаясь сообразить, в какой стороне кабинет Бурлакова, и тут ему навстречу вышел Говорухин, знаменитый режиссер и председатель этого самого комитета.
— Дмитрий Иванович! Ты к нам, что ли? А то я сейчас уезжаю!
— Здравствуйте, Станислав Сергеевич.
Они были давно и хорошо знакомы, Шаховской, как и еще несколько миллионов человек, Говорухина уважал безмерно, фильмы его смотрел столько раз, сколько их показывали — десять, значит, десять, пятьдесят, значит, пятьдесят.
— Ты по делу или просто так, время ведешь?
— Мне нужно с Бурлаковым увидеться.
— С Сашкой?.. — Говорухин вполне мог позволить себе не церемониться и всех так называл — Сашка, Димка, — и никто не обижался, еще бы!.. — Я с утра его видел. Где-то здесь был. А чего вдруг он тебе понадобился? Про музеи решил потолковать? Он у нас музейными делами занимается.
— Про музей и хотел.
— Я только что из Тамбова вернулся, вот у них там музей! Все ругают провинцию, а вот съездили бы, глянули, может, чему и научились у провинциалов. — Тут Говорухин оглядел Шаховского с головы до ног. — А ты чего такой солнечный, Дмитрий Иванович? Влюбился?
Это было так неожиданно и так… похоже на правду, что ему стало жарко и неловко.
— С чего вы взяли?
— Ну, ну, — сказал Говорухин. — Я же режиссер!.. Все вижу. Ишь ты, и покраснел даже! Да ладно, чего ты? Не отобью, не бойся. Некогда мне отбивать. Пойдем, доведу тебя до Сашки.
Они пошли по коридору, ухмыляющийся Говорухин и совершенно красный Шаховской.
— Ты можешь для меня одну штуку сделать? Я вот сейчас придумал.
— Да все, что угодно, Станислав Сергеевич.
— Чего угодно, мне не надо. А подбери ты мне материалы про начало Первой мировой, а? Всего сто лет прошло, а мы уж позабыли! Ей-богу, про Наполеона больше помнят. Вот скажи мне, ты знаешь, как Первую мировую в России называли? Вот как, как?
— Вторая отечественная.
— Я бы сценаристов нашел, может, фильм сняли б. Только материалы мне нужны такие, чтоб за душу брало, чтоб все понятно, с чего она началась и почему закончилась так… трагически. Сможешь?
— Когда вам нужно?
— Да когда, когда!.. В прошлом году уже. Я одну дуру попросил, журналистку, так она мне прислала пятьсот страниц, надергала из научных работ, там сам черт не разберет, чего написано. А ты толковый. Сумеешь?..
«Толковый» Шаховской отлично представлял себе, какую работу придется провернуть, чтобы собрать материалы, да еще такие, «чтобы все понятно» и «чтобы за душу брало», это не Борину статью почитать и поправить, но отказаться ему даже в голову не пришло.
Он быстро прикинул свои возможности.
— Сколько времени есть, Станислав Сергеевич? Если всерьез?
— Если всерьез, месяц, не больше. В помощь своих кого-нибудь дам. У меня в комитете все ребята дельные. Дур не держу.
— Это всем известно. Хорошо, я попробую. Начну готовить, пришлю, вы посмотрите, годится вам или не годится. Если я правильно понимаю, нужна короткая, но емкая историческая справка и какие-нибудь подробности. Совпадения, странности. Да?
— Во-во! Говорю же, понятливый! — Говорухин распахнул дверь в кабинет. — Маша, твой у себя? Я вам гостя привел! Сашка! Выходи!
Секретарша поднялась из-за стола, заулыбалась радостно, как все и всегда при виде Говорухина. Хотя ничего веселого или забавного он не говорил и не делал, часто бывал резок и даже грозен, но почему-то всем казалось, что сейчас начнется какой-то праздник, волшебство.
— Ну, спасибо тебе, Дмитрий Иванович. Если что, вопросы там какие-то, приезжай ко мне на «Мосфильм» или сюда приходи. Я больше нигде и не бываю.
Говорухин потряс руку выскочившему из кабинета депутату Бурлакову — Сашке, — сказал комплимент секретарше и удалился.
Шаховской с Бурлаковым посмотрели друг на друга.
— Прошу прощения, — начал наконец профессор. — Можете со мной поговорить? Недолго.
— Ну, конечно.
Тем не менее лицо у Бурлакова было удивленное, а Шаховской, оказавшись в кабинете, вдруг понял, что решительно не знает, о чем и как именно станет говорить. Когда он шел сюда, казалось, все очень просто, а на самом деле — как?..
Полковник Никоненко велел быть осторожным, но что это значит? Профессор умел разбираться в разного рода исторических загадках, но на оперативной работе состоял совсем недавно, опыта у него не было.
Сели по обе стороны приставного полированного стола, в центре которого стоял стакан с карандашами. Дмитрий Иванович вытащил карандаш и оглядел его со всех сторон.
— Может, кофе? — спохватился депутат Бурлаков.
— Кофе, — ухватился за предложение Дмитрий Иванович. — Спасибо. Я с утра в университете, у меня лекции, а потом семинары, и еще…
Тут он остановился, решив, что посвящать постороннего человека в свои дела, излагать ему факты биографии как-то совсем глупо.
— Работы много, — поддержал его Бурлаков, который тоже чувствовал себя неловко. — Министерство культуры объявило о поддержке небольших музеев в провинции и вроде бы даже деньги на это выделило, всего-то и нужно придумать грамотный план работы. Что первым делом — ремонт сделать, оборудование купить, зарплату сотрудникам, может, повысить. А они не знают никто, как такие планы писать, понимаете?.. Вон у меня тридцать семь писем от директоров, и все с просьбой помочь. А помочь — это значит за них написать. Нет, я могу, конечно, но специфики-то местной не знаю.
— Я как раз по поводу музея. — Шаховской сунул карандаш обратно в стакан.
— Провинциального? — осведомился Бурлаков. — Помощь требуется?
— Помощь, — согласился Дмитрий Иванович. — Музей не то чтобы провинциальный. Музей на Воздвиженке. Знаете?..
Бурлаков склонил голову набок, как большой пес, и посмотрел внимательно. Он вообще не очень походил на человека, занимающегося музеями, больше на штангиста или грузчика. В вороте белоснежной рубахи совершенно бычья шея, рукава закатаны, и руки — загорелые, мощные, — как будто он на досуге подковы гнул.
— Музей на Воздвиженке мне известен хорошо, — согласился депутат Бурлаков, разглядывая профессора. — Да он музеем стал всего четыре месяца как. А почему он вас интересует, Дмитрий Иванович?
…Да, непростая работа у полковника Никоненко. Как следует отвечать на вопрос депутата? Я пришел спросить, что вы делали на Воздвиженке в тот день, когда там убили директора? Не вы ли, часом, его и убили? И если вы, то за что?..
Шаховской решил, что придется говорить, как есть. Ничего умного он с ходу не придумает.
— На Воздвиженке убили директора, Павла Ломейко.
Тут вдруг Бурлаков так удивился, что у него задвигался лоб, и руками он с двух сторон взялся за край стола.
— Что значит — убили?! Как?!
Шаховской молча смотрел на него.
— Да ну, ерунда какая-то! Я был у него дня два, нет, три назад, он был жив-здоров!
— В тот день, когда вы у него были, все и случилось.
Бурлаков выбрался из-за стола, прошел к двери, распахнул ее и крикнул:
— Кофе нам дайте, Марья Петровна! — и за стол не вернулся, стал ходить в отдалении.
Некоторое время ходил, а потом повернулся к Шаховскому:
— Так, а вы какое отношение имеете? И к музею, и к… директору?
— Меня попросили помочь. Рядом с трупом нашли бумаги столетней давности. Столетней — в прямом смысле слова. Бумагам сто лет. Нужно разобраться.
— Ну? — грубо спросил Бурлаков. — Разобрались?
— Пока нет.
У Дмитрия Ивановича не имелось опыта и знаний полковника Никоненко, но и он понимал, что депутат ведет себя странно, подозрительно даже.
— И что вы от меня хотите?
Дмитрий Иванович вздохнул. Правда, а чего он хочет?
— Вы хорошо знали Павла Ломейко?
— Прекрасно я его знал!
— Давно знакомы?
— Недавно!
— Вы с ним часто встречались?
— Лучше б мы с ним совсем не встречались!
— А три дня назад? Зачем вы к нему приезжали?
— По делам! От меня вы чего хотите?!
Круг замкнулся.
…Пусть полковник сам разбирается. По всей видимости, он, Шаховской, к оперативной работе не пригоден.
— Кто вас прислал? Его папаша?! — спросил вдруг депутат.
— Чей папаша? — не понял Дмитрий Иванович.
— Не прикидывайтесь. Зачем вы пришли?!
Шаховской встал.
— Я хотел просто поговорить с вами про особняк и…
— Я не хочу ни о чем с вами разговаривать! Так и передайте вашим… начальникам. Я же предупреждал, что это плохо кончится.
Тут Дмитрий Иванович вспылил:
— Ректору университета, моему начальнику, я, с вашего позволения, ничего передавать не стану.
