Круг замкнулся.
…Пусть полковник сам разбирается. По всей видимости, он, Шаховской, к оперативной работе не пригоден.
— Кто вас прислал? Его папаша?! — спросил вдруг депутат.
— Чей папаша? — не понял Дмитрий Иванович.
— Не прикидывайтесь. Зачем вы пришли?!
Шаховской встал.
— Я хотел просто поговорить с вами про особняк и…
— Я не хочу ни о чем с вами разговаривать! Так и передайте вашим… начальникам. Я же предупреждал, что это плохо кончится.
Тут Дмитрий Иванович вспылил:
— Ректору университета, моему начальнику, я, с вашего позволения, ничего передавать не стану.
В дверях он столкнулся с секретаршей Марией Петровной, которая несла поднос с чашками, и придержал перед ней створку. Она посмотрела с изумлением, даже рот открыла, чтобы спросить, но Дмитрий Иванович быстро вышел в коридор, пустынный и широкий.
…Нужно звонить полковнику с сообщением, что Бурлаков выгнал его вон и даже не стал разговаривать. Нужно выяснять, как именно они были связаны, директор музея и депутат Государственной думы. Надо проверить, во сколько депутат в тот день приехал на Воздвиженку и когда уехал. А еще искать свидетелей, которые могли его там видеть.
Стоп, стоп, как будто ему в ухо сказал Никоненко. Что ты зачастил, Дмитрий Иванович? Разберемся! Потихоньку-полегоньку разберемся.
Шаховской вышел на улицу — после некоторой канители с поиском пропуска в недрах портфеля. Портфель все норовил свалиться с плеча, его приходилось то и дело поддергивать и сторониться, давая дорогу вбегающим и выбегающим людям, и благожелательный лейтенант опять посоветовал ему получить постоянный пропуск, и Дмитрий Иванович опять согласился, что это прекрасная мысль.
У подъезда Думы, где всегда сильно дуло, так что приходилось поднимать воротник и поворачиваться к ветру спиной, он вытащил телефон и попытался позвонить.
Позвонить сразу не удалось — телефон на его усилия никак не реагировал, заливался идиотским светом и тут же гас, и Дмитрий Иванович вспомнил, что тыкать в экран нужно без перчатки. Перчатку дьявольское устройство не слушается. Шаховской стащил ее и попробовал еще раз.
Когда ответили, Дмитрий Иванович чуть не уронил трубку. Он собирался позвонить совершенно другому человеку, не тому, кто ответил!
— Але, — терпеливо повторила в трубке Варвара. — Я слушаю.
— Здравствуйте, Варвара. Это Шаховской, — сказал Дмитрий Иванович. — Вы можете сегодня со мной увидеться?
— А вы где? На Каспийском море?
— Нет, — удивился Дмитрий Иванович. — Возле Думы.
— Ветер очень шумит! — крикнула из трубки Варвара. — Ничего не слышно!
— Давайте сегодня встретимся! — тоже завопил Дмитрий Иванович.
— Давайте! Только я с работы уже ушла!
— Я могу к вам подъехать!
— Лучше я!.. Вы сейчас куда собираетесь?
— В университет!
— Я подъеду к университету и позвоню!.. Хорошо?
— Отлично, — проорал Дмитрий Иванович, и Варвара из трубки пропала.
— Что ж ты так надрываешься, милый, — укоризненно сказала ему посторонняя бабуля, катившая сумку на колесах. — Людей пугаешь!
— Прошу прощения.
Не отпуская телефон — вдруг Варвара решит зачем-нибудь ему позвонить, — Шаховской пошел к пешеходному переходу.
Все хорошо, просто прекрасно, и депутат Бурлаков, и заговор девятьсот шестого года, и чашка мейсенского фарфора, и задание полковника, которое он только что провалил, отошли на второй план. Самым главным казались телефон в руке, холодный ноябрьский ветер, желтые огни, город, огромный и прекрасный, его город.
…С чего Говорухин решил, что он влюбился?..
Две тени в шелковых перчатках выдвинулись ему навстречу из глубины гардероба и тихо поздоровались. Шаховской хотел сказать им что-нибудь приятное, особенное, но сразу ничего такого не придумал. Вернулся с середины лестницы.
— Здесь прошла лучшая часть моей жизни, — сказал он, когда тени, канувшие было в полумрак, вновь выплыли ему навстречу из глубины гардеробной. — Для меня университет — это вы.
— Благодарствуйте, Дмитрий Иванович, — ответил кто-то из старух, и Шаховской вдруг подумал, что понятия не имеет, как их зовут, а спросить было совестно после стольких лет, да еще после того, как он почти что в любви им объяснился.
Он забежал к ректору, который всегда интересовался «как там в Думе», и немного рассказал ему, как там.
— Говорухин Станислав Сергеевич просил обзор Первой мировой войны, с предпосылками и основными событиями. Ему нужно для сценария.
— Так аспиранты на что? Подключайте аспирантов! Пусть собирают материалы, а вы потом сами посмотрите, что подойдет, а что нет. И на конференции бы надо выступить, Дмитрий Иванович.
Шаховской про конференцию услышал первый раз, и ректор стал объяснять. Пообъясняв некоторое время, он остановился и посмотрел на профессора сначала через очки, а потом поверх них.
— Что такое, Дмитрий Иванович? А? Вы меня совсем не слушаете!
— Я?! — удивился Шаховской. — Разумеется, слушаю. Конференция.
Ректор еще посмотрел и махнул рукой.
— Ступайте, Дмитрий Иванович.
Шаховской ушел на кафедру, где никого не было, самое лучшее время для занятий — вечер, только за шкафом сидел Боря Викторов, едва видный из-за книг и бумаг, и шумно прихлебывал из кружки чай.
— Дмитрий Иванович, а вы разве собирались прийти?
— Какая разница, собирался или нет, Боря? Я же пришел.
Шаховской кинул пальто и портфель в кресло, а телефон, подумав, сунул в передний карман. Вдруг Варвара будет звонить?..
— Показывай, что нашел?
— Да в том-то и дело, что почти ничего я не нашел.
— Почти — это что значит?
Боря слегка повернул в его сторону монитор.
— Вот здесь я попытался собрать все, что удалось найти. Никаких сведений, подтверждающих заговор или хотя бы что Столыпин или Щегловитов лично были знакомы с Шаховским, я не нашел. Ведь именно Шаховской упоминается в письме Щегловитова. — Тут Боря вдруг удивился: — А он ведь тоже был Дмитрий Иванович, а?.. Мне как-то в голову не пришло… Он к вам имеет отношение, тот Шаховской?
— Нет.
— Странно. Очень редкая фамилия, и фигура знаковая. Прямо как вы.
— Боря, иди ты к черту.
— Есть сведения, что в мае девятьсот шестого года охранка, конкретно Третье делопроизводство, то есть как раз политическая полиция, разгромила подпольную мастерскую на Малоохтинском. Там некий умелец Сулимо изготавливал патроны для социал-демократов.
— Я знаю про эту мастерскую.
— Никаких подробностей и описаний операции нет, по крайней мере в опубликованных архивах. Только упоминание.
— Значит, нужно искать в неопубликованных.
— Вы что? — обиделся Боря. — Смеетесь? Как там искать? Жизнь придется положить.
— Жизнь надо употребить на что-нибудь другое, — сказал Шаховской, — а в архивах придется поработать.
— Дмитрий Иванович, у меня диссертация!..
— А у меня кафедра, студенты, аспиранты и ты, Боря!
— Вы все шутите. Вы же шутите, да? — Он покосился на профессора. Тот был какой-то странный. Может, выпил? — Есть упоминание о том, что Шаховской, он же был секретарем Думы, правой рукой председателя можно сказать, в том же мае во время заседания поругался с министром финансов.
— Что значит — поругался?
— Стенограмма сохранилась, вот она. Можете почитать. Почему-то Шаховской, который никогда особенно ни с кем из министров не скандалил, стал требовать, чтобы Коковцова повторно пригласили в Думу для объяснений необходимости французского займа. Странно вот что: ни до, ни после этого случая Шаховской финансами вообще не интересовался. А тут вдруг так горячо выступил!
Дмитрий Иванович развернул монитор еще немного к себе и стал читать.
— Протестовал против займа и вообще против поездки министра финансов во Францию. Убеждал министров и депутатов, что поездку надо отложить. Даже Муромцев записал, что поведение князя на заседании показалось ему странным. А больше ничего я не нашел. Еще вроде бы на этом же заседании Столыпин и Щегловитов мило беседовали, хотя до этого враждовали не по-детски. Газеты потом написали, что они объединились, чтобы окончательно задушить русскую революцию.
Шаховской читал. Читать слова того Шаховскогоему было странно, как будто он читал свои собственные. И Боря, сопевший рядом, очень мешал! Не отрываясь от монитора, Дмитрий Иванович подвинул к себе листок бумаги, раскопал ручку и написал в столбик: «Шаховской и Коковцов? Шаховской и Столыпин? Шаховской и Щегловитов?» Потом подумал, отчеркнул и приписал: «Французский заем. Когда Коковцов уехал в Париж?»
Боря заглядывал ему через плечо.
Шаховской написал еще: «Газеты? Слухи?»
Он дочитал стенограмму, подумал, опять отчеркнул и приписал: «Разгром на Малоохтинском?»
