Но жена покачала головой.
– По-моему, она далеко не так проста. Посмотри, как легко ей удалось вывести из себя сразу двух умниц и интеллектуалок. Может быть, она и производит впечатление идиотки. Но они-то сейчас выглядят гораздо хуже.
Это была правда. В своих попытках пробить шкуру балерины ведущие зашли слишком далеко. Обвинения стали звучать грубо, тонкая ирония превратилась в откровенную издевку, и перед зрителями предстали не две остроумные дамы, высмеивающие претенциозную жеманную дуру, а злобные гарпии, изо всех сил клюющие жертву – глупую, но безобидную.
Медведкиной удалось сделать то, что до нее не удавалось никому: выставить ведущих в дурном свете.
«Далеко не так проста», – вспомнил слова жены Бабкин, глядя, как балерина покачивает туфлей, рассказывая о Кармелите.
– Вы не ответили, где были во время убийства Джоника, – напомнил Макар.
Медведкина внезапно просияла и захлопала в ла-доши:
– А я знаю, знаю! Вы хотите меня подловить! Например, я скажу, что играла в бильярд, а вы сразу спросите, откуда я знаю, когда его убили!
– Между шестью и шестью тридцатью его убили, – буркнул Сергей, не в силах больше выдерживать эту лучезарную глупость. Нет, Машка все-таки ошиблась.
– В это время я была… – Медведкина нахмурилась, припоминая, – ах да, у себя в комнате. Читала книгу о философии эпохи Просвещения.
Илюшин проглотил эпоху Просвещения, не поморщившись.
– К вам кто-нибудь заходил в эти полчаса?
– Витенька. Мы с ним мило поболтали. Он помог мне выбрать платье к ужину. А потом поднялся крик, я выбежала из комнаты и…
Татьяна всхлипнула и вытерла платочком совершенно сухие глаза.
– А Бантышев с вами выбежал? – спросил Макар.
– Что? Нет-нет, он ушел раньше.
– Во сколько примерно?
Ответ прозвучал слишком быстро:
– В шесть пятнадцать.
– Ровно в шесть пятнадцать?
Балерина кивнула:
– У меня прекрасная память на цифры. И еще я знаю с точностью до минуты, сколько сейчас на часах, даже если не вижу их. Это у меня кармическое.
У Бабкина рвался с губ вопрос, но Илюшин коротко глянул на него, и Сергей смолчал.
– А ведь господин Баширов и вас оскорбил, – вспомнил Макар.
Татуированные брови взлетели высоко вверх.
– Меня? – изумилась балерина так натурально, что если бы Бабкин не был лично свидетелем скандала, мог бы и поверить. – Какие глупости, боже мой!
– Обозвал вас шлюхой, кажется, – спокойно сказал Илюшин. – Назвал цену в полтора миллиона за ночь, правда?
И тут с Медведкиной приключилась удивительная вещь. Глаза ее остекленели. Лицо застыло в удивленной и слегка обиженной гримасе, не нарушавшейся ни одним движением мышц. Что-то было в этом жутковатое, словно живого человека незаметно подменили механической куклой.
Прошло не меньше минуты в странном молчании.
– Понятия не имею, о чем вы, – проговорила, наконец, балерина. Слова, излишне четкие, падали с ее губ как горошины. Взгляд оставался неподвижным.
– Вы не помните, что вас оскорбили? – удивился Илюшин.
– Понятия не имею, о чем вы, – с той же интонацией повторила балерина.
– Я же слышал, как вы с Башировым… – начал Сергей.
Но Медведкина уже поднялась и смотрела на него тем же пустым взглядом.
– Приятно было познакомиться.
Она вышла быстрее, чем кто-либо из сыщиков успел сказать хоть слово. На краешке кресла осталась лежать, мрачно сверкая, черная бусина, отвалившаяся с ее траурного платья.
3
Первое, что сделал Иннокентий Кутиков, едва уехала полиция и начали работать частные сыщики – развел всех гостей по отдельным комнатам. И настоятельно попросил не покидать импровизированные камеры в ближайшее время. Любой другой в ответ на подобную просьбу получил бы отказ. Однако камердинер Грегоровича умел быть убедительным.
Ася Катунцева задумчиво стояла над своей сумкой, когда Кутиков заглянул к ней.
– Пожалуйста, никуда отсюда не уходите, – повторил Кеша. И на всякий случай добавил: – В коридоре камеры, охрана отслеживает все перемещения.
– Нет там никаких камер, – возразила Ася.
Кутиков, уже собиравшийся уходить, пристально взглянул на нее.
– Почему это нет?
– А зачем? За кем здесь наблюдать?
– Как выяснилось, есть за кем, – задумчиво сказал Кеша.
Девчонка, однако, была права. Камеры в доме никто не устанавливал, и Грегорович очень удивился бы, если бы ему это предложили.
«Ишь ты. Сообразила. Остальные проглотили, не поморщившись».
Ася вынула из сумки кофту, которую захватила на случай холодного вечера, и машинально повесила на спинку стула. Хозяин дома пообещал, что ей принесут все необходимое на ближайшее время. А что ей необходимо? Зубная щетка, смена белья… Ерунда какая, боже мой. Что, великолепный Богдан будет покупать ей белье? Пожалуйста, вон те хлопчатобумажные трусы в горошек, сорок шестой размер? Дичь.
Джоника убили. Впервые Ася в полной мере прочувствовала смысл выражения «в голове не укладывается». Мысль о насильственной смерти этого молодого, не старше ее, нагловатого парня, выглядевшего на рекламных плакатах без пяти минут Рэмбо, а в действительности оказавшегося низкорослым и кривоногим, не желала помещаться в голове и торчала оттуда, как шпала. Сколько ни крути ее, не согнешь и не приноровишь ко всем прочим мыслям и рассуждениям.
Сначала Асю упрашивал остаться хозяин, а следом за ним пришел Бантышев. Взял Асю за руку (она вздрогнула так, что он сам засмущался и выпустил ее пальцы). Объяснял, почему так важно, чтобы никто не покинул дом в ближайшие сутки. Ася кивала, отлично понимая, что это важно им, звездам, чья репутация поставлена под удар. Не под тот удар, который обычно наносят журналисты, вскрывая очередную интрижку или подробности пластической операции. Под настоящий, после которого не всякий сможет оправиться.
Но она-то здесь ни при чем!
«Я могу покинуть дом в любую секунду. Когда захочу».
Катунцева поморщилась. Врать у нее всегда получалось плохо. В отличие от сестры, Ася совершенно не умела встраивать мелкие кирпичики недомолвок и лжи в стену истории, чтобы та выглядела правдивой от начала до конца. Зато могла, приложив невероятные усилия, возвести гигантский замок, в котором последняя черепица на крыше – и та была бы выдуманной.
Ну и кого родители чаще ловили на вранье, ее или Катьку? Неправильный вопрос. А правильный будет звучать так: кого ловили, а кого нет? Вот в том-то и дело.
Еще в детстве уяснив, что громоздить гору лжи можно лишь в крайнем случае, да и то риск разоблачения очень высок, Ася научилась искусству умалчивания. Не умеешь врать, держи язык за зубами. Меньше шансов, что выведут на чистую воду. За ней быстро утвердилась репутация скрытной, хотя Ася всего лишь ревностно отстаивала свое право не говорить о том, о чем не хочется.
Но самой себе, молчи не молчи, врать не получится. «Не могу я отсюда сбежать». Такой шанс выпадает только один раз. Ей несказанно, немыслимо повезло, когда победило именно ее письмо. Уйти сейчас означает дать оплеуху собственной удаче.
Фортуна таких поступков не прощает.
Камердинер Грегоровича все не уходил, стоял в дверях, смотрел на девушку.
Как же его зовут? Что-то с шипящей буквой… Миша? Гриша?
Кеша!
«Смешное имя. Как у попугая».
Однако на попугая Кеша был похож меньше всего. Он и на камердинера-то походил слабо, откровенно говоря. Ася никак не могла сформулировать для себя, что же с толстяком не так, пока не поняла: он выглядит как человек, только играющий роль прислуги. Причем даже не слишком старательно.
Похожее ощущение возникало у нее при виде одного из телохранителей покойного Джоника, огромного сурового мужика с глубоко посаженными темными глазами. С людьми этой профессии Ася была знакома только по фильму с Кевином Костнером, поэтому никаких объективных причин сомневаться в квалификации здоровяка, угрюмой горой возвышавшегося за плечом Джоника, у нее не было. Однако чувство, что перед ней какая-то инсценировка, не отпускало.
При этом по поводу второго телохранителя, тоже высоченного и с приплюснутым носом, у Аси не появилось и тени подобных мыслей.
– Вам принесут фрукты и воду, – сказал Кутиков. – Может быть, хотите поужинать?
– Хочу, – кивнула Ася.
Ей показалось, в глазах камердинера промелькнуло что-то странное.
– Рыбу или мясо предпочитаете?
Она на секунду задумалась. Воспитанная девушка выбрала бы рыбу. Или мясо. Или ничего.
– А можно и рыбу, и мясо? – решительно спросила Ася. И даже подбородок слегка выпятила. Пусть этот таинственный Кеша думает о ней что хочет, но после ужина с картошкой-фри ей просто необходимо как следует поесть. А она еще сама толком не знает, чего именно ей хочется.
– Разумеется.
Иннокентий отвесил полупоклон. На лице его отра-зилось легкое удивление, что Асе было вполне понятно: приличные гости так себя не ведут. Не требуют в трагический момент пожрать, да еще и побольше.
