малолетней на 15 лет лишения свободы и на 5 лет высылки.
О результатах рассмотрения уголовного дела в суде ему сообщил Иван Владиславович, которому областной
прокуратурой было поручено поддерживать обвинение по этому делу в суде.
Ничего хорошего не ожидая от данной встречи, Серебряков подготовил себя к неприятному разговору.
— Я вас слушаю! — отрываясь от работы, официально обратился он к посетительницам.
— Вы неправильно вели дело моего сына, а поэтому я буду на вас жаловаться, — выпалила Арбузова.
— Мы на вас управу найдем, — вставила реплику другая.
Глядя на плачущую Арбузову, Серебряков искренне жалел ее. Рушились все надежды и планы, которые мать
возлагала на сына...
— Вы зря на меня сердитесь. Хорошо ведь знаете, что в случившемся моей вины нет, — заметил
Серебряков.
Перестав плакать, Арбузова обиженно заметила:
— Вы могли сыну помочь, но не захотели.
Намек Арбузовой был неприятен, а поэтому он его стал раздражать:
— Помогать вам и ради этого идти на нарушение закона я не намерен. Вы забыли, кого он обидел?
Ссориться с вами у меня нет времени, а поэтому давайте по-хорошему расстанемся.
— Мы с вами поговорим в другом месте! — многозначительно заявила спутница Арбузовой, последней
покидая кабинет.
Состоявшийся неприятный разговор выбил Серебрякова из равновесия, и он, чтобы упокоиться, вынужден
был оставить работу и пойти немного погулять по городу.
«Что нового даст мне предстоящая командировка?» — думал он, гуляя по городу.
Результаты командировки в ИТК, где содержались особо опасные рецидивисты, для Серебрякова оказались
мизерными, — так он считал. Допрос Жернова-Постникова Остапа Харитоновича никакой интересной
информации не дал. От такого человека ее ни теоретически, ни практически невозможно было получить, так как
он на вопросы отвечал односложно: «Да! Нет!»
От вопросов следователя Жернов-Постников был защищен ИТК, где он находился, и своим жизненным
опытом.
В ИТК Серебряков взял официальную справку за три последних года. На основании этой справки видно было, кто из ООР отбывал наказание в интересующий его срок и куда убыл на постоянное место жительства.
Из данной справки было видно, что только Гончаров Виктор Степанович был его земляком и уехал жить по
прежнему месту жительства. Когда Серебряков спросил оперативного работника, почему у земляка такая чудная
кличка «Сарафан», тот объяснил ему:
— Сарафан пользовался популярностью у женщин, умел с ними заводить знакомства, был бойкий на язык.
Если учесть, что у нас все полосатики, то такая кличка у них не считается позорной.
Доложив Шувалову о результатах своей командировки, Серебряков представил ему справку ИТК.
Внимательно прочитав ее, Шувалов заметил:
— Выходит, зря тебя посылал. Такую информацию мы могли получить и по отдельному поручению.
Изучая справку, он продолжал говорить:
— Личность Сарафана мне знакома. С ним у меня связан неприятный инцидент. Работники милиции его
задержали по подозрению в совершении какого-то тяжкого преступления, кажется, в убийстве. Подробности уже
немного подзабыл. Кому-то он здорово мешал, его пытались опутать в преступлении, которого он не совершал.
Следователь почти клюнул на приманку злоумышленников, чем кончилось бы дело, трудно сейчас сказать, но
вовремя явился настоящий преступник с повинной. Пришлось извиняться следователю перед Сарафаном.
Внимательно слушавший информацию прокурора Серебряков спросил:
— Как теперь поживает наш Сарафан?
— Напуганный нашей милицией, он от нас уехал, а куда — никто не интересовался, — не спеша подытожил
прокурор.
Возвращая Серебрякову справку, Шувалов заметил:
— Пока перед нами больше вопросов, чем ответов. Дело сложное, и его нахрапом не раскроешь. Составь
план оперативно-следственных действий с мероприятиями месяца на два-три. Если в течение указанного срока
не раскроем, то дело это может стать «глухим».
Изучение уголовного дела Кислякова Ивана Николаевича, осужденного по ст. 108, ч.2 УК РСФСР, привело
Серебрякова к мысли, что Кисляков ударил Соколову ножом не просто от нечего делать. За преступлением какая-
то тайна.
«Кисляков не знал Соколову, ударил ее ножом, скрылся с места происшествия, а когда узнал, что она умерла, то явился в милицию с повинной. Почему он не ударил ножом Гончарова, а избрал своим объектом слабую
женщину? Точно так же можно поставить вопрос, почему он должен был ударить ножом Гончарова, а не
Соколову?
Гончаров в преступлении не виновен, но кто-то заранее украл у него из общежития нож и подбросил на место
происшествия, испачкав предварительно его в крови. Кому-то надо было «додавить» Гончарова до
определенного момента», — размышлял Серебряков, готовясь к докладу прокурора по этому делу.
Знакомясь с рапортом начальника конвоя по поводу конфликта его с Гончаровым около прокуратуры, Шувалов зачитал вслух: «Безмотивно учинил ссору с конвоем, свистел...»
— Прямо соловей-разбойник, — пошутил прокурор. — А может быть, он подал кому-то сигнал?
— Иван Владиславович, Сарафан не какой-нибудь хулиган типа Кислякова, а знающий себе цену рецидивист.
Если он засвистел, то его свист послужил сигналом для кого-то к определенному действию друзей на свободе.
Результаты этих действий вам известны.
Слушая Серебрякова, прокурор не спеша ходил по кабинету.
Когда Серебряков высказал свое мнение, то Шувалов, поправляя галстук на шее, заметил:
— Логика в твоих рассуждениях есть, но почему следователь по делу Кислякова не увидел ее?
— Потому что Кисляков был запуган и не пожелал разубеждать своего следователя в его заблуждении
относительно мотивов преступления. Сейчас он успокоился, осмотрелся, имеет в зоне определенное положение
с приличным сроком отбытия наказания. Обидно ему? Обидно, а почему с нашей помощью не расправиться со
своими обидчиками? Пошлите меня к нему в гости, — попросил Серебряков.
— А он возьмет и откажется от дачи показаний, как Жернов-Постников!
— Кисляков отбывает наказание у нас в области, и я за день-два управлюсь с ним, — продолжал настаивать
на своем Серебряков.
— Уговорил! — согласился наконец с предложением Серебрякова прокурор. — Завтра с утра пораньше
поедешь на моей машине к нему в ИТК, думаю, за день управишься.
Приехав в учреждение 102/9, Серебряков нашел административное здание, поднялся на второй этаж, где по
трафаретам на дверях нашел кабинет начальника. Открыв дверь, он увидел лысеющего брюнета лет сорока
пяти, среднего роста, с погонами подполковника. Серебряков представился ему. Когда брюнет поднялся и стал
здороваться с ним за руку, то сразу бросилось в глаза, что выступающий живот хозяина не только портит его
фигуру, но из-за него форма на начальнике учреждения сидит мешковато. Об этом начальник, по-видимому, знал, потому что часто одергивал на себе форменную рубашку.
— Строев Борис Гаврилович, — представился он Серебрякову.
Узнав о цели его командировки, Строев по телефону вызвал к себе оперативного работника, которым
оказался молоденький лейтенант с жиденькими усиками, с помощью которых лейтенант, по-видимому, пытался
выглядеть старше своих лет.
— Сергей Антонович, следователю прокуратуры нужен Кисляков для допроса. Приведи его из рабочей зоны в
следственную камеру.
— Прошлыми его грехами интересуетесь? — спросил лейтенант.
— Хочу узнать кое-что о грехах других, если получится, — удовлетворил его любопытство Серебряков.
Через множество переходов и дверей лейтенант наконец привел Серебрякова в следственную комнату с
двумя стульями и столом. Зарешеченное окно скупо пропускало свет через свой перевернутый металлический
козырек.
— Когда понадоблюсь, вызовите меня вон той кнопкой. — Он показал, где вделана в стол требуемая кнопка.
Оставшись в комнате вдвоем, Серебряков сказал:
— Ну что, Николай Ярославович, будем знакомиться?
— Я вас, Герман Николаевич, давно знаю.
— Если не секрет, то через кого? — поддерживая разговор, спросил Серебряков.
— Кому вы лапти плели, у нас сейчас сидит несколько десятков человек, всех и не перечислишь, — заметил
Золотой.
Серебряков задумался, решая, с какого вопроса приступить к допросу.
«Старший следователь прокуратуры приехал меня проведать — исключено, мы с ним не родственники. А
может быть, подвесить мокряк или малолетку?» — предположил Золотой.
— Вы, Николай Ярославович, не в поле наших интересов, — успокоил его Серебряков.
