— Странно, — раздался голос Алины.
Соловей, вытянув шею, обернулась к ней со своего кресла.
— Странно, у меня тоже помада пропала… — сказала Алина.
— Тоже «Авон»? — нахмурилась Соловей.
— Нет, «Буржуа».
Девушки озадаченно помолчали, уставившись друг на друга. Наконец Соловей дернула плечиком, как будто говоря: «Твоя-то помада тут при чем?», но вслух сказала другое:
— У нас здесь в «Останкино» фетишист, что ли, объявился?
В ту же секунду, не успели девушки произнести больше ни слова, в дверях с воплем появился Ицкович.
— Девки! — заорал он. — Знаете новость? Абдулова арестовали!
— Что-о-о-о? — хором произнесли Алина и Алена, но Ицкович орал уже в следующем кабинете.
Девушки кинулись вслед за ним узнать подробности — Соловей при этом даже забыла снять гримерскую салфетку с шеи. Через десять минут вся команда Абдулова топталась у шефа в приемной. Самого Абдулова в кабинете уже не было, его, как охотно сообщал всезнайка Ицкович всем желающим, забрали прямо из кабинета четверть часа назад. Кечин, повторял он уже, наверное, в десятый раз очередному любопытствующему, в курсе, уже связался с Огульновским, тот уже направил в ГУВД своего лучшего адвоката, адвокат через какое-то время приедет с информацией — что, за что и как и что можно сделать… Ясно, что перво-наперво будут добиваться изменения меры пресечения, чтобы Абдулова выпустили под подписку о невыезде. Передачи носить рано, оборвал Ицкович одну особо сочувствующую и инициативную сотрудницу. В кризисной ситуации Ицкович проявлял задатки неформального лидера — казалось, в этой компании только он сохранял присутствие духа, здравый смысл и чувство юмора. Остальные — и мужчины, и женщины — выглядели потерянными. Забастовку объявлять тоже рано, вразумил он другую сотрудницу, послушаем, что скажут адвокат, Кечин и Огульновский. Забастовать никогда не поздно. Акцию протеста тоже никогда не поздно, не лезьте поперек батьки в пекло — вам скажут, когда акцию начинать…
Абдуловская мымра-секретарша сидела за своим столом в полном шоке и потому против обыкновения даже не шипела на журналистов по поводу взбитого их «копытами» паласа, разбрасываемых там и сям окурков и несмолкаемого галдежа. Когда на пороге появился Кечин — физиономия начальника уже давно перестала вписываться в телевизионный экран, — мымра взглянула на него, как на спасителя. Приемная взорвалась мощным нечленораздельным гулом обращенных к Кечину вопросов.
— Продолжайте работать, — провозгласил руководитель компании, утихомиривая сотрудников жестами поднятых рук. — Мы принимаем все необходимые меры и будем держать вас в курсе дела. Но все должно идти как обычно, передача должна выйти в эфир, как и все остальные телепродукты. Работать, работать!
Кечин похлопал для убедительности в ладоши и стал жестами подгонять присутствующих к выходу. Те начали расходиться в полном недоумении, но в коридоре разбивались на пары, тройки и кружки, заполонили курилки и лестницы и ни о чем другом не могли говорить, кроме одного — что случилось, почему арестовали Абдулова, что с ним будет и что теперь будет со всеми ними…
«Ну, началось!» — подумал Костов. Арест Абдулова все без исключения телеканалы давали как новость номер один. В ящик лучше было не смотреть — везде рожа телезвезды, то застывшая в стоп-кадре, а то взятая из архива, еще молодая и относительно свежая, то отрывок из его последней передачи, то, наоборот, выдержки из первых выпусков «Вызова времени», где худенькие и якобы наивные тележурналисты — Абдулов среди них — высказывали смелые несвоевременные мысли, потрясая аудиторию своим мужеством. Комментарии были по большей части безвкусные — патетические, выжимающие слезу, а то злобные, обвинительные, издевательские, намекающие на заинтересованность спецслужб и чуть ли не призывающие впрямую к отставке правительства и досрочным выборам президента. «Ну, свихнулись журналюги, — думал Костов. — Из-за какого-то Абдулова!»
За руководством ГУВД и прокуратуры репортеры устроили настоящую охоту. Не брезговали они общением и со средним звеном — во всяком случае, телефон на столе Костова трещал не переставая. Но пресс-секретаря Костову по штату не полагалось, и он рассудил, что беспрерывно отвечать на звонки прессы — не его компетенция, иначе у него не останется времени, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями. И приставил к аппарату Надежду. Та, хотя ее «нежный» голос с провинциальным акцентом успешно отпугивал звонящих, через пять минут озверела от занудства репортеров и просто любопытствующих, от телезрительниц — поклонниц Абдулова, визжащих ей в трубку угрозы и лозунги о защите прав человека. Она шалела от тупости журналистов, задающих одни и те же вопросы и не слушающих ее ответы, от их агрессивности и дурных манер. Бог ты мой, если даже Надежда, никогда не имевшая шанса считаться образцом хорошего тона, шалела от дурных манер!.. В конце концов она проявила сообразительность и стала всех отсылать в пресс-службу ГУВД.
Конечно, вся эта утомительная суета надоедала, но Костов терпел — все шло по графику. Журналистский мир пришел в движение, восьмой телеканал всполошился, поклонники паникуют, и магнат Огульновский — будь он хоть с железными нервами — не может не нервничать. В таком шуме и скандале неизбежно выползет какая-нибудь новая интересная информация, проявят себя новые заинтересованные лица, отношения между фигурантами обострятся… Словом, ситуация создавала поле новых возможностей, пространство для новых интриг и комбинаций.
Внезапно Костов заметил, что рядом с ним уже какое-то время стоит Надежда с зажатой в протянутой к нему руке телефонной трубкой. «Сохова…» — объяснила она в ответ на его немой вопрос.
— Антон Сергеевич! — Алина была взволнована, даже не то слово — она была почти в истерике, голос дрожал, срывался, слова слетали с ее губ неравномерно, с задержками, дыхание лихорадочное. Она старалась взять себя в руки. — Я прошу вас о встрече, нам надо поговорить, — твердила Алина в трубку. — Только прошу, не у вас в управлении, я не могу, чтобы меня видели в таком состоянии, я не выдержу… Я должна вам сказать… теперь, после ареста Абдулова, я поняла, что все бесполезно… Это чудовищно… Я скажу…
Слушая Алину, Костов подумал, что его предчувствия оправдываются на все сто, и не мог не испытывать по этому поводу удовлетворения. «Зашевелилась банка с пауками?» — усмехнулся он и тут же стал укорять себя за злопыхательство. Почему, в конце концов, пауки? Кто сказал, что эти ребята такие уж плохие люди? Тем более Алина, которая ему была в высшей степени симпатична…
— Хорошо, хорошо, — попытался он успокоить девушку, ему было ее жалко, девчонка еще… — Давайте встретимся где скажете. Какое-нибудь тихое, незаметное местечко, где можно спокойно побеседовать. Может быть, кофейня на Тверской?
Костову пришлось проявлять инициативу, так как Алина была не в себе, лишь продолжала бормотать что-то вроде «чудовищно, я не могу, я должна сказать» и прочее, продвинуться дальше этих слов у нее никак не получалось.
Не успел Костов положить трубку, как телефон затрезвонил вновь. Надежда, с мрачным видом перекинувшись с кем-то парой слов, снова протянула трубку Костову. «Ицкович», — объявила она на этот раз.
— Антон! — раздался вопль, и Костов поморщился от фамильярности. — Встреча просто необходима, я готов посвятить вас в некоторые деликатные обстоятельства. Пусть я выгляжу в их свете не слишком почтенно, но… что поделаешь! У меня, представьте, тоже есть совесть — хотя, честно говоря, ее границы совпадают с границами моей платежеспособности… Но я не могу теперь отмалчиваться. В конце концов, если вникнуть, обстоятельства невинные, хотя и не очень приглядные… Но вы, как мужчина, должны понять. Мне бабки-бабульки нужны, вы не осудите. Но это не телефонный разговор, и — извините — не хочется, чтобы в нем участвовала ваша мужененавистническая коллега. Она может неправильно понять…
Костов с трудом сообразил, что речь идет о Надежде.
— Вы ошибаетесь, — вступился он за честь дамы.
— Не ошибаюсь, — засюсюкал Ицкович. — Она женская шовинистка, я их боюсь, от них не знаешь, чего ждать. Они такой фортель могут выкинуть — только щеки береги! А я человек чувствительный, физической боли не выношу ни в каком виде. Без нее, без нее… И без боли, и без госпожи Надежды. Иначе — пардон! — разговор не состоится.
С Ицковичем договорились встретиться на Тверском бульваре через час после встречи с Алиной. Но это было еще не все. Рядом уже снова стояла Надежда с телефонной трубкой. «Некая Марфа из команды Абдулова, очень настаивает…» — сказала она на этот раз.
— Товарищ Костов! — Голос был решительный. — У меня к вам дело, очень срочное, связанное с арестом Абдулова, я должна вам кое-что показать. Вы можете прийти сегодня в телецентр? Я пропуск выпишу…
