Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Смотри, ковер.

– В самом деле. – Маша тоже очень удивилась.

Коля пытался отвлечь ее:

– Интересно, кто здесь живет?

– Кто жил, хотите вы сказать? – Она посмотрела на него и усмехнулась. – Жили здесь богатые люди, а вы их… Как это? Экс-про-при-ировали, что ли?

– Ну и что? – сказал Коля. – Жили, а теперь пусть другие поживут. Не все коту масленица.

– Кто был ничем – стал всем, – тихо сказала Мария. – Разве это справедливо, Коля?

Загремели выстрелы. Коля отвел Марию в безопасный проем вестибюля:

– Не бойтесь… Отобьемся. Пока я стреляю… – Он выстрелил дважды сквозь закрытую дверь парадного. – Они сюда не сунутся…

– А когда… кончатся патроны? – Маша отвернулась.

– А тогда, – Коля попытался улыбнуться, – вы пойдете вверх по лестнице и будете стучать в двери. Если кто-нибудь пустит – уйдете черным ходом.

– А вы?

– Не обо мне речь, – сказал Коля твердо. – У меня приказ: я отвечаю за вас головой.

– А без приказа? – с вызовом спросила она.

– И без приказа тоже.

Пуля расколотила старинный фонарь под потолком. Осколки хрусталя со звоном рассыпались по каменному полу.

– Никто меня не пустит, – вдруг сказала Маша. – Все нос высунуть боятся.

– Плохо о людя́х думаете, – сказал Коля. В слове «людях» он сделал неправильное ударение, и Маша тут же поправила его:

– Лю́дях… Нет, Коля. Не в этом дело. Я бы на их месте тоже не пустила.

– А труса в себе давить надо, – безжалостно сказал Коля. – С трусом в душе какой человек? Навоз. Извините…

Три выстрела грянули один за другим. Коля провел пальцами по оцарапанной щеке.

– Уходите! – Он подтолкнул Машу к лестнице: – У меня осталось два патрона. Бегом уходите!

Маша молча покачала головой, достала платок, вытерла кровь с его щеки.

– Да ладно вам, – смутился Коля, – это же ерунда…

Снова загремели выстрелы, но Коля не стрелял, берег патроны.

– А если бы здесь была не я? – робко спросила Маша. – Вы бы все равно не бросили этого человека?

– Да какая мне разница, ей-богу! – в сердцах крикнул Коля.

Бандиты подошли вплотную к дверям.

– Выходи, легавый! – орали они. – Все одно вам каюк!

Коля дважды выстрелил и показал Марии пустой барабан кольта:

– Бегом уходите! Я их задержу!

– Жаль, – вдруг сказала Маша. – Я думала, вы только ради меня готовы пожертвовать жизнью. – Она посмотрела ему прямо в глаза.

Коля обомлел. До сих пор жизнь давала ему мало поводов для воспитания чувств и душевной тонкости. Но на этот раз, хотя впрямую не было сказано ни одного слова, которые, по представлениям Коли могли что-то означать, – он вполне отчетливо понял сокровенный смысл ее фразы. Он шагнул к ней, притянул к себе, и она послушно, не сопротивляясь, прижалась к нему. Наверное, она ждала ласковых слов, ждала, несмотря ни на что.

А Коля молча гладил ее по голове и мучительно думал о том, что вот пришла наконец долгожданная минута, а он не знает, что надо сказать и как поступить, и сейчас все кончится очень плохо. Совсем некстати Коля вдруг вспомнил, как еще в деревне Анисим Оглобля говорил ему с горечью: «Не везет мне с девками. Им, стервам, слова всякие произносить надо, а я кроме трех слов – дай на полштофа – ничего толком и сказать не умею…» А главное, Маша не какая-то там деревенская Анисья. К ней совсем особый подход нужен.

Коля совсем забыл о бандитах. А между тем они почему-то перестали орать и стрелять. Наступила тишина. Она, конечно же, не сулила ничего хорошего.

– А вдруг нас спасут? – тихо сказала Маша.

Где-то вдалеке послышались заливистые трели милицейских свистков. Коля напряженно смотрел на дверь. Внезапно она с треском распахнулась. Коля поднял кольт и… бросился навстречу Никифорову и Афиногену.

– Одного ты убил, Коля, – сказал Никифоров. – В лоб угадал.

– Да ладно, – Коля махнул рукой и повернулся к Маше: – Можно я провожу вас?

– Нет, – Маша фыркнула и пулей вылетела в дверь.

Утром в разных частях города нашли двенадцать убитых милиционеров. Воробьев был в их числе. Страшная символика этого преступления была понятна всем, но вопреки надеждам Кутькова и Плавского эта их акция не только не устрашила жителей, а, наоборот, вызвала всеобщую ненависть к бандитам. Уже к обеду в городские отделения милиции невооруженные граждане доставили десятки преступников. Многие из них были зверски избиты… Уголовный розыск вынужден был направить на улицы города свои патрули – для предотвращения расправы и самосудов…

Убитых хоронили на третий день. Улицы были заполнены огромными толпами людей. Проводить в последний путь героев-милиционеров вышла вся Москва. Гремел похоронный марш, над морем голов плыли гробы. Они прочертили улицы, словно красный пунктир. Шли красноармейцы, милиционеры, рабочие. Многие плакали. Какая-то старушка сказала:

– У нас парнишку зарезали, так его друзья-товарищи с завода на урок стеной поднялись! И правильно! А то по улицам и ходить стало невозможно!

Коля и Афиноген тоже шли в процессии. Коля равнодушно скользил глазами по лицам провожавших и вдруг увидел, как к мрачному типу в бекеше и офицерской фуражке без кокарды подошел чекист в кожаной куртке, с маузером через плечо. Коля остановился. В этой на первый взгляд ничем не примечательной уличной встрече не было ничего особенного, и Коля стоял и спрашивал себя: зачем он, собственно, остановился? И вдруг Афиноген сказал:

– Этому из ЧК надо помочь. По-моему, он хочет задержать бандита.

– Точно… – Коля сразу же вспомнил: человека в бекеше он видел в ресторане! А потом бандит был среди тех, кто преследовал его и Машу.

Протиснувшись сквозь толпу, Коля и Афиноген перешли на другую сторону. Бандита уже не было, а чекист стоял и, сняв фуражку, наблюдал за процессией.

– Мы из МУРа, товарищ, – Афиноген предъявил служебное удостоверение. – Кто этот человек, с которым вы только что говорили? Вы его знаете?

Чекист внимательно посмотрел на ребят:

– Нет, не знаю. А задавать подобные вопросы сотруднику Чрезвычайной комиссии нетактично. Поняли? Вот мое удостоверение.

– Плавский Борис Емельянович является сотрудником Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, – прочитал Коля вслух.

– Извините, – Афиноген отошел.

Коля помедлил, сверля Плавского взглядом, потом повернулся, чтобы уйти.

– Что так смотришь? – вслед спросил Плавский. – Не понравился?

– Угадал, – кивнул Коля. – Сотруднику ЧК не о чем разговаривать с бандитом!

– Мозги у тебя еще сырые, – лениво сказал Плавский. – Ты что же думаешь? Можно бороться с преступностью и не общаться с преступниками? Заходи ко мне на Лубянку, мы поспорим. Желаю… – Плавский юркнул в толпу и исчез. А Коля и Афиноген вернулись в МУР. Если бы только они могли знать, кого выпустили!..

Трепанов, выслушав их доклад, нахмурился и долго молчал. Потом сказал:

– Плохо, братки. Очень плохо.

– Вы, товарищ начальник, всегда за упокой! – обиделся Афиноген.

– Я тоже не понимаю, что мы такого сделали? – пожал плечами Коля.

– Вы упустили двух матерых волков, – сказал Трепанов, снимая трубку телефона. – Коммутатор ВЧК… Двадцать два – пятнадцать. Титыч? Трепанов здесь… Чего? Ну, извини, это ты, браток, на курорте. А мы, брат, – что надо. Вопрос имею, Плавский Борис на Лубянке работает? Нет? А ты не темнишь? Ну, извини. Будь. – Трепанов повесил трубку и посмотрел на ребят.

Коля все понял, но на всякий случай спросил:

– С кем это вы говорили?

– С начальником кадров ВЧК. Эх, браточки вы мои… Вам этот липовый Плавский лапшу на уши повесил, а вы и рады, работнички…

– Ну, попадется он мне! – Коля ударил кулаком по столу. – Я из того бандита не знаю что сделаю!

– Ждать, покуда он попадется, мы не имеем права, – сухо сказал Трепанов. – Мы обязаны искать их всех. И найти. Во что бы то ни стало найти, братки… А поэтому – так: хотя подставлять им теперь девушку крайне опасно, другого выхода у нас нет. И я скажу честно: идем мы на этот риск сознательно, понимаем, что пуля в любую минуту может настичь каждого из нас. Это дает нам право просить Машу не оставаться в стороне. И просить будешь ты, Коля. Уж извини, браток.

Маша выслушала Колины доводы молча. И так же молча собралась и уже одетая остановилась у дверей.

– Никак не пойму, – сказал Коля. – Сознательно вы теперь нам помогаете или какие другие причины есть?

– Другие! – отрезала Маша. – Мне почему-то казалось, что многословие – привилегия женщин.

Коля обиделся и до самого ресторана шел молча…

Узнав Марию, официант осклабился и завертел салфеткой, как пропеллером. Подвел гостей к столику, усадил и приготовился записывать заказ.

– Значит, так, – сказал официант многозначительно. – Имеем только для вас соль фрит, сивэ, вилеруа, правда, из убоя, свежих нет-с… Вино, само собой. Для барышни лично могу предложить «Мумм кордон вэр».

– Дай нам, милый, самовар и ситного полфунта, – сказал Коля.