– Так что – так и не приехали? – всполошилась я. – Сколько же времени прошло?
– Да минут сорок. – Старушка взглянула на Матильду, словно ждала от нее подтверждения своих слов. Собачка утвердительно тявкнула. Видимо, у нее было очень развито чувство времени.
– Так что, Никодим Никодимович все еще в магазине?
Не дождавшись ответа, я влетела в магазин.
Никодим Никодимович лежал на полу недалеко от входа. Под голову ему заботливая Ревмира подложила сложенный вдвое коврик.
Глаза старого антиквара были закрыты, но при моем появлении его веки затрепетали, глаза приоткрылись и старик проговорил слабым прерывающимся голосом:
– Простите меня, Тонечка, я один виноват во всем!
– Ни в чем вы не виноваты! – заторопилась я, очень уж стало его жалко. – Это я виновата, что оставила вас одного!
– Только не бросайте магазин! – взмолился он. – Этого ни в коем случае нельзя делать!
Тут, очевидно от усилий, глаза его закатились, и старик потерял сознание.
– Кончается! – ахнула Ревмира, незаметно просочившаяся за мной в магазин.
– Да типун вам на язык! – с досадой закричала я, поскольку, судя по всему, это было правдой.
Положение спас врач из появившейся наконец «Скорой». Он сделал старику укол, ощупал голову и сказал, что нужно скорее везти в больницу. Возможно, понадобится операция.
Меня в машину не взяли, сказали, что все равно положат Никодима в реанимацию, а туда не пускают.
– Приезжайте утром, – сказал врач, – тогда все и узнаете.
Он крикнул водителя, и они споро подхватили легкого старика на носилки. Ревмира, несмотря на свое революционное имя, перекрестилась им вслед.
После отъезда «Скорой» старуха со своей болонкой с видимым облегчением отправились домой. Будь моя воля, я бы тоже слиняла отсюда куда-нибудь. Но куда? Сама же сказала сегодня мужу, что не буду неделю ночевать дома.
Снова я удивилась, до чего спокойно он воспринял это известие, но теперь, после нападения на Никодима Никодимовича, меня это мало трогало.
Я заперла магазин на все замки и поставила на сигнализацию. Кот Казимир ходил за мной, как собака, аккуратно у левой ноги. Видимо, понял, что больше ему не на кого надеяться. Грач сидел в клетке, нахохлившись, как воробей на морозе, и молчал.
На первый взгляд в магазине не было особого беспорядка, то есть ударили Никодима Никодимовича не случайные грабители. Те перевернули бы тут все вверх дном. Что-то мне подсказывало, что это та самая парочка, что явилась ко мне.
– Что же ты не защитил Никодима? – спросила я кота.
Тот, естественно, ничего не ответил, только посмотрел на меня очень выразительно.
Ночь прошла относительно спокойно. Я думала, что до утра простучу зубами от страха и сна не будет ни в одном глазу, я буду прислушиваться, не ходит ли кто внизу, в магазине, и вздрагивать от каждого шороха и обливаться потом, когда услышу треск рассохшейся половицы или урчание включившегося холодильника.
Ничего этого не было. Я провалилась в тяжелый сон, едва коснувшись головой подушки в пожелтевшей наволочке, пахнувшей лавандой. Очевидно, злоумышленники побоялись, что после нападения в магазине будет полиция или же добились от Никодима Никодимовича всего, чего хотели.
В сонной моей голове забрезжили какие-то мысли. О монете. Им была нужна монета. Да не какая-нибудь, а особенная. Как этот коротышка кричал мне? «Госпожи больше нет, а ты никто!»
Неужели под госпожой он подразумевал мою покойную тетю Валерию Львовну? Ну, они правы в одном: я действительно никто, поскольку понятия не имею ни о монете, ни о том, что тут вообще происходит.
Наутро я засобиралась в больницу к Никодиму Никодимовичу. В суматохе последних дней я как-то не успела спросить, где он живет и с кем, есть ли у него родные и близкие. Может быть, нужно сообщить его родственникам о несчастье? Но что-то подсказывало мне, что старик жил один, что вся жизнь его была связана с магазином и со служением моей тете Валерии Львовне.
Я рассердилась на себя за то, что думаю о старике в прошедшем времени, сказал же врач «Скорой», что жизненно важные органы не задеты и он поправится.
Я взяла большую фаянсовую кружку, из которой Никодим Никодимович пил чай. Кружка была старая, с немецким двуглавым орлом на боку. По дороге купила пачку хорошего чая и полкило сдобного песочного печенья, а также яблок и абрикосов, зубную щетку и мыльницу, в которую положила кусок мыла в виде утенка Дональда. И еще симпатичные домашние тапочки в клеточку. Если еще что нужно, пускай старик скажет, я куплю все новое.
В отделение меня пустили без разговоров, но только до двери в палату реанимации.
Оказалось, вчера старику сделали операцию, как они сказали, она прошла успешно, утром он пришел в сознание, но его колют успокоительными, чтобы спал – тогда, дескать, мозг без раздражителей отдыхает. Не успела я испугаться по поводу операции, как вышел доктор и заверил, что все будет в порядке, в реанимации они держат Никодима просто потому, что возраст уже солидный, в таком возрасте человеческий организм нуждается в особой заботе.
– Он вам родственник? – спросила врач.
– Дальний, – я отвела глаза.
Вот что теперь делать? Куда идти, если я даже не знаю, где он живет? Если попросят принести документы – тот же паспорт, полис страховой, что я скажу? Подумав, я решила, что главное – это чтобы Никодим Никодимович поправился, а с документами как-нибудь разберемся. Расспрошу эту бабулю с болонкой, как ее… Матильда Спартаковна… ах нет, это собачка – Матильда, а старуху зовут Ревмира.
Симпатичная сестричка из реанимации посоветовала мне подождать – вполне возможно, что больной очнется, и тогда она меня пустит на него поглядеть. Я спустилась вниз, где был небольшой кафетерий, заодно и позавтракаю.
Выбор, конечно, не впечатлял: черствые булочки, завернутые в пленку бутерброды сомнительной свежести.
У стойки топтался мужчина в китайском тренировочном костюме и тапочках на босу ногу.
– У вас колбаса зеленая уже! – возмущался он. – Это же настоящее преступление – больных людей такой колбасой кормить! У вас же не Боткинские бараки, а больница широкого профиля, отравления небось и не лечат!
– Вовсе она не зеленая, – вяло отговаривалась тетя у стойки, – это тут освещение такое! А если вы больной, то и не ешьте, вас в больнице должны кормить!
– Ага, как же! – пригорюнился мужчина. – С такой кормежки ноги протянешь, где уж тут вылечиться!
– Возьмите булочку, – предложила тетя, – или бутерброд с сыром. Им не отравишься.
– Я сыр не ем, я вегетарианец! – заявил больной.
– А тогда чего ж ты на мою колбасу наговариваешь? – мгновенно разозлилась тетка. – Вообще ничего не продам! Приходят тут, только на нервы действуют!
Мужчина удалился, очевидно, он и приходил-то сюда просто так, от больничной скуки, чтобы убить за разговором время между процедурами. Я выбрала бутерброд с сыром и чай, убоявшись, что кофе в этом заведении пить невозможно. Оказалось, чай тоже, во всяком случае, чаем эту мутную бурду назвать было никак нельзя.
И вот, пока я уныло болтала пакетиком в стакане, чья-то рука положила передо мной большую шоколадную конфету. Она так и называлась – «Гулливер», и на фантике был нарисован Гулливер в шляпе, окруженный крошечными лилипутами.
Я подняла глаза и узнала того самого водителя машины, что едва не сбил меня вчера. Я вспомнила армянское имя – Роберт Манукян. Он был очень предупредителен, сильно за меня волновался, довез до дома, то есть до магазина. Все предлагал в больницу, сунул свою визитку. Еле я от него отвязалась – и вот, снова он. Я нахмурилась и хотела спросить, чего ему надо, но он опередил меня.
– Вы меня обманули, – грустно сказал он, – значит, все-таки я вас задел бампером.
– С чего вы взяли? – удивилась я.
– А что же вы делаете в больнице? Наверняка ночью вам стало плохо, и вы явились за помощью. А я ведь предупреждал, что так может случиться – сначала вроде бы ничего не болит, а потом…
– Да вовсе я не больна! – Я отставила чашку и встала, потому что разговаривать, глядя на него снизу вверх, было неудобно. – Просто я навещаю тут знакомого!
– Знакомого? – недоверчиво переспросил он. – Какого знакомого? Разве у вас кто-нибудь болен?
Я только открыла рот, чтобы рассказать ему про Никодима, но тут же опомнилась. Что я делаю? Снова я выбалтываю первому встречному про свои дела? Мало меня жизнь учила!
– Слушайте, что вам от меня надо? – возмутилась я. – Что вы меня преследуете? Не нужно мне от вас ничего, я прекрасно себя чувствую и не имею к вам никаких претензий! И заберите ваши подношения, я сладкого не ем!
Я неловко махнула рукой, и конфета упала на грязноватый серый линолеум.
– Извините меня, пожалуйста, – тихо сказал Роберт, – простите, если я вас обидел.
Он опустил глаза и вцепился в спинку стула.
Мне стало стыдно. Человек, в общем, ничего плохого мне не сделал, конфетой угостил, а я ее – на пол! И вообще вчера до дома довез, разговорами развлекал, а мог бы просто уехать.
