Значит, если предположить, что я прав, в термосе еще должна быть какая-то документация. Родословная, разрешение на вывоз, неважно. Что-то со словом «конь». А возможно и «Мутант».
Наркобарон был дома и занимался с Левиком математикой. Я отпустил сына на Алмазную площадь — лоботрясничать. И сурово изрек:
— Умница, есть мнение, что ты не полностью разоружился перед новой родиной.
— А что такое?
— Поступила агентурная информация, что сперма в термосе была не кроличья.
Умница просиял:
— Я знал, что ты найдешь! Конечно, не кроличья!.. Боря, так мы вместе? Ты решил?
Ну, то, что я правильно вычислил насчет лошади, я практически не сомневался. А вот угадал ли я с именем коня было очень интересно.
— Следующий вопрос. Лучшую кобылу на нашем конзаводе зовут Мушка? Или Мулька? Или Мурмулетка?
— Мулен Руж ее зовут, Боря! — воскликнул Умница и изобразил канкан. — А где же термос?!
— Пока не знаю. Савланут.
— Но… но ты же прочитал разрешение на вывоз? А оно было в термосе… Где он, Боря?
Ага, значит и здесь я был прав. Был в термосе документик. Оставалось только процитировать классика:
— «Этот метод, Ватсон, называется дедукция».
На Умницу стало жалко смотреть.
— Поклянись, что не нашел, — потребовал вдруг он.
— Клянусь, — автоматически согласился я.
Испытующе-напряженный взгляд Умницы стал недоверчиво-уважительным.
— Ну, Боря, — потрясенно сказал Умница. — А еще говорят, что евреи в Израиле тупеют. А ты — наоборот… Неужели сам догадался? А как?!
Мне всегда легче догадаться, чем объяснять потом — как. К счастью, тут, как в театре, началась новая сцена. Влетела Ленка, ругаясь, что ее задержали на работе, а она ничего не успевает до шаббата, что все на ней одной.
— Ничего, старушка, — успокоил я. — Поужинаем попозже, я еще съезжу навещу Ирочку.
Но Ленка не была бы Ленкой, если бы не потребовала взять ее с собой.
В машине я молча протянул Ленке развернутую газету. Я даже с места не тронулся, чтобы насладиться выражением ее лица. Удивленное, ошеломленное, оскорбленное, догадывающееся, прощающее, недоумевающее. На этом она и остановилась. А я, наоборот, поехал.
— Я все понимаю, — сказала Ленка. — Но зачем маме лошадь?!
Это-то как раз мне было понятно. И я спросил:
— А зачем твоей маме скрывать от нас дату свадьбы?
— Здесь, Боря, на нее не надо обижаться, — смущенно ответила Ленка. — Я думаю, это из суеверия. У них ведь уже был однажды назначен день свадьбы. В сорок первом году, на середину июля. И все приглашены. Наверное, из-за этого… Но лошадь? А знаешь, с мамой в последнее время стало очень сложно.
— Стало? — не удержался я.
— Борька, прекрати. Она совсем сбрендила. Ты знаешь, почему она хочет сдать комнату Фимке?
Знаю. Из стервозности. А вслух сказал:
— Надо думать, чтобы иметь финансовую независимость от своей Синей бороды.
Ленка рассмеялась не без несвойственной ей жеманности:
— Не только и даже не столько. Она хочет нас развести. И чтобы я вышла замуж за Фимку.
— За такого развратника?! — возмутился я. — И это аидише мама?
Ленка по-девчачьи хихикнула:
— Мама считает, что он не так уж порочен. Ведь раньше он таким не был. Что водит баб, чтобы продемонстрировать мне свои мужские качества.
В сторону Маалухи тянулась бесконечная пробка — перед шаббатом все чувствовали себя чуть больше евреями, чем обычно и стремились попасть домой до его наступления. Зато ехать в противоположном направлении было одно удовольствие. Я пролетел объездную дорогу, сделал короткий зигзаг через Аялон и свернул на Сады Сахарова, к кладбищу, где и находилась больница, гордо носившая герцогский титул.
В психушку мне заходить не хотелось, и я попросил Ленку вывести Ирочку на свежий воздух. Ленка помотала головой:
— Их не выпускают.
Вокруг околачивались явные психи, и я указал на них:
— А эти?
— Это мужчины. Здесь такая традиция. Раньше больница была для религиозных, они очень болезненно воспринимали всякие непристойные проявления у женщин. Ну, там сексуальную расторможенность, или поведение какое-то не такое. И женское отделение было закрытым. Так и осталось.
Мы миновали несколько серьезных дверей, словно к Халилю в гости шли и, наконец, увидели племянницу.
Ирочка была заторможена, веки полуопущены, лицо амимичное, наверное, накололи ее всякой дрянью. Но мне улыбнулась и в общение вступила. Ленка суетилась вокруг с гостинцами, засыпала ее вопросами, на большинство которых Ирочка вполне адекватно, хоть и не сразу, отвечала. Потом потребовала, чтобы все спрятали в тумбочку, а то придет прожорливая Мэри и все съест. Я было насторожился, но тут действительно пришла толстая девица по имени Мэри и стала выяснять, что мы принесли вкусненького. Я выдал ей конфету и выставил в коридор. Ирочка была уже достаточно в ладах с реальностью, чтобы ответить на мой вопрос:
— А ты знаешь, Ирка, что было в той пробирке на самом деле?
Ирочка посмотрела на меня неприязненно и нехотя ответила:
— Не вирус. А что было?
— Духи, — улыбнулся я.
Ирочка помолчала, затем с подозрением спросила:
— В пробирочке — духи?
Я решил, что надо чуть подправить тему и рассмеялся:
— Ну, ты же знаешь, что Софья Моисеевна — пожилой человек, со своими закидонами. Она держит духи в пробирке. Слушай, а почему ты искала вирус в ее комнате?
У Ирочки от удивления даже приподнялись веки:
— А где же еще? Я же видела.
— Что?!
— Что она унесла к себе термос.
Ну все. Значит, я прав. Не-ет, не так уж был глуп пресловутый капитан МГБ Гольдфельд, таскавший тещу на допросы во время «дела врачей».
Чувствовала гебистская ищейка криминальные наклонности.
— И что потом, Ирочка? — вкрадчиво спросил я.
— А потом Софья Моисеевна спустилась к вам, смотреть на труп собаки.
— А ты почему не спустилась?
— А зачем? Я курила травку на хозяйственном балкончике. И думала… про вирус.
Все хорошо, кроме того, что с хозяйственного балкончика не видны ни коридор, ни тещина комната, ни «занавесочка». И если она видела тещу, то и теща увидела бы ее и не стала бы красть термос. Значит, Ирочка видела тещу сквозь стены. Кажется, я забыл, где нахожусь. Но все-таки сказал ласково-фальшиво:
— Ирочка, ты не могла оттуда ничего видеть. Оттуда ничего не просматривается, детка.
Племянница меланхолично покачала головой и возразила:
— Было видно. Вы большое зеркало из багажа к стенке прислонили, в коридоре. Я курила в темноте и прикалывалась, что я вас вижу, а вы меня нет.
— Да, это может быть, — вслух подумал я. — И что потом?
— Я вошла в комнату Софьи Моисеевны. Левик спал. От фонаря было светло, я сразу увидела пробирку на столике, на туалетном. Она уже успела ее вытащить из термоса. И я ее взяла… Боря, а там точно были духи?..
Во время разговора я поглядывал на Ленку, ожидая увидеть вторую серию немого кино на ее лице, но Ленка как бы и не удивилась. На что я ей и указал на обратном пути. Она покраснела:
— Извини, Боренька… Я маме честное слово дала, что никому не скажу. Особенно тебе.
Я фыркнул. Ленке было очень неловко:
— Боря, мама просто меня пожалела — она видела как я страшно волнуюсь и рассказала мне, что забрала вирус.
— Зачем?
— Потому что она боялась. Она ведь профессионал, и совершенно правильно сказала, что такое страшное оружие не должно находиться в руках человека с таким неординарным воображением, как у Фимки… Ну что ты молчишь? По крайней мере, она его хоть увезла из дома.
— Куда?
— Ну… Наум построил для нее специальный бокс, или что там положено. Мама сказала, что теперь все безопасно, она же в этом разбирается.
Я остановился перед автобусной остановкой на Французской горке. И повернулся к жене:
— И ты молчала об этом и после похищения Номи?! Зная, что мы идем на почти верную смерть?! Из-за того, что у нас нет термоса?
Ленка побледнела, облизала пересохшие губы, но мой взгляд выдержала:
— Боря… кроме того, что я дала честное слово, есть еще одно… Я не могла сказать это потому, что при любых обстоятельствах вирус не должен был попасть в руки врага.
Я вспомнил себя в караване у Вувоса, рассмеялся и поцеловал недоумевающую Ленку. Тут я заметил мою, то есть умницыну Смуглянку на потрепаном «Рено», истошно засигналил и попросил дать Ленке тремп, радуясь и сожалея, что могу попросить с чистой совестью, по-соседски.
Выпущенный на свободу с чистой совестью, я мчался к Принцессе. Теперь у меня была полная картина происшедшего и никакой уверенности, что репродукция этой картины не отпечатана в мозгу Умницы. Я жалел, что взял Ленку в больницу, потому что Умница, оставшись один, конечно же перерыл все тещины бумаги и мог найти адрес Наума. Надо признать, варианты он считал быстрее меня. Зато я быстрее передвигался.
