— А другие?
— У других все не так просто. Добавьте сюда еще отпечатки пальцев Новотни на стакане в «Клифтоне»…
— В таком случае, Кеттерле, чего вам еще надо?
— Простите, — сказал комиссар, — но разве отпечатки пальцев Новотни хоть в какой-то степени объясняют все остальные несуразности? Если я попытаюсь измотать, на допросе этого человека, то, возможно, через шесть часов он и признается: «Да, я был в ее комнате. Мы поговорили обо всем, потом я уехал домой и лег спать». Вы не хуже, чем я, знаете, господин начальник, что ни один прокурор не поддержит обвинение при таких слабых, да к тому же косвенных уликах. Да тут еще смерть сенатора. Какой смысл сейчас выяснять, от кого у нее ребенок? Новотни ничего не признал тогда, сейчас он тем более этого не сделает.
— Единственный, кого вы пока не взяли под лупу, это Брацелес, так ведь?
Комиссар Кеттерле откинулся назад и потер свои щетинистые щеки. Потом принялся разглядывать руку.
— Странно, что все версии, улики и зацепки доводят нас только до какого-то определенного пункта и там обрываются. Точно так же, как след. Нам необходимо чистосердечное признание. Иначе при таком положении вещей мы не добьемся обвинительного приговора. В лучшем случае нагоняя со стороны сената.
— А как вы собираетесь получить признание? — спросил Зибек.
— Вот тут мы вернулись к исходной точке, — пробурчал Кеттерле. — Я пока не знаю этого.
Все уставились на дверь, в которую вошел Рёпке. Он бросил на стол стопку материалов и заявил, что не нашел ни малейшей зацепки, по которой можно было бы заключить, каким образом Сандра Робертс попала в лодочный сарай.
— Она влетела туда на крыльях, — сказал он смиренно, — опустилась на воду и утонула. Естественно, многочисленные отпечатки ее пальцев на лодках. Шофера тоже. Но ведь это не удивительно. Сенатора тоже, и это не удивительно. А больше ничего.
Они помолчали. Наконец комиссар поднялся.
— Ну что ж, тогда я попробую вытянуть что-нибудь из своих овечек, — сказал он, взял пальто, шляпу и вышел из кабинета шефа. Хорншу придержал ему дверь.
Комиссару Кеттерле обычно помогало, когда с людьми, попадавшими в узкий круг его профессиональной деятельности, у него устанавливались своего рода товарищеские отношения.
— Садитесь, — сказал он доктору Брабендеру. — Хотите сигарету?
И подал фройляйн Клингс знак большим и указательным пальцами. Она уже знала, что это означает не одну, а две чашки кофе.
— Итак, не будем больше говорить о событиях сегодняшней ночи. Вы остаетесь при показании, что собирались сообщить сенатору о нашем разговоре вчера вечером. Это я могу понять. И то, что вы испугались, когда его нашли, — тем более после того, как я объяснил вам особую сложность вашего положения, — я тоже могу понять. Так что давайте останемся при этой версии. Кроме того, ее все равно нельзя опровергнуть. В настоящий момент установлено уже точно, что вы единственный человек, который побывал сегодня ночью на Ратенауштрассе! Вам придется привыкнуть к мысли, что смерть настигла вашего тестя в миг, когда он услышал ваши шаги на лестнице. Нами так же точно установлено, что в полицейский участок действительно позвонил какой-то лодочник, заметивший сквозь решетку утопленницу в сарае. Лодочника уже разыскали. Таким образом, я констатирую, что к этой стороне дела вы не имеете никакого отношения. Подчеркиваю, только к этой. А имеете ли вы отношение ко всей истории, зависеть будет от того, сумеете ли вы мне подтвердить минута в минуту, что были в ночь с субботы на воскресенье заняты другими делами.
Секретарша принесла кофе, потом вышла в канцелярию и, вернувшись, положила на стол перед Кеттерле конверт с фотографиями. А еще дневной выпуск гамбургской газеты, раскрытой и отчеркнутой на том месте, где сообщалось об убийстве. Комиссар быстро пробежал заметку, затем отложил газету и придвинул Брабендеру сахар и молоко.
— Позвольте высказать одну просьбу, господин комиссар, — сказал Брабендер. — Я готов собрать значительную сумму в качестве залога. Не могли бы вы отпустить меня? Даю вам слово…
Комиссар сделал движение рукой.
— После того как сегодня ночью в ноль часов тридцать минут вы стали одним из наследников сенатора Робертса, залог в обычных размерах вряд ли удержал бы вас от попытки исчезнуть в дальних странах, если бы вы этого захотели. И кроме того, практика внесения денежного залога в делах, связанных с убийством, не применяется.
Голова у Брабендера затряслась.
— Да, положение серьезное, — сказал Кеттерле, — однако, со своей стороны, даю вам слово, что двери тюрьмы распахнутся через десять минут после того, как мы проверим ваше алиби и сочтем его правдивым. Большего я не могу для вас сделать. Итак, в субботу утром, примерно около десяти, вы отправились в Бремен…
— Да. Я прибыл туда в одиннадцать. Конгресс заседал в здании медицинской палаты. Многочисленные коллеги могли бы подтвердить мое присутствие на всех докладах и рефератах, на дискуссии после обеденного перерыва, а также на совместном ужине.
Комиссар Кеттерле включил магнитофон.
— Не могли бы вы произвольно, на память, назвать несколько имен, ну, скажем, пять или шесть?
Доктор Брабендер сделал это без запинки, и Кеттерле выключил магнитофон.
— И до какого времени вы были с ними?
— До окончания ужина, примерно до восьми. Потом я отправился в отель. Я выпил пару рюмок шерри и не хотел в таком состоянии ехать в машине. Я заранее предусмотрительно заказал номер.
— Когда?
— В пятницу вечером.
— В какое время?
Брабендер хотел было ответить. Но промолчал.
— Ну? — настаивал Комиссар.
— Это могло быть примерно в половине десятого или без четверти десять.
— Хорошо. Что было дальше?
— Около половины десятого я еще раз вышел из отеля, вечер был прекрасный и безветренный. Я хотел выпить еще немного виски. Собирался отправиться прямо в кафе «Эспланада», но встретил по дороге одну знакомую. Мы выпили еще немного, а потом я проводил ее до дома. Там она сварила кофе, и мы немного поболтали.
— Когда вы возвратились в отель?
Брабендер внимательно разглядывал свои руки. Ему все это действительно было крайне неприятно.
— Было примерно половина седьмого утра, — сказал он.
— Кто эта дама?
Врач назвал фамилию и адрес. Комиссар Кеттерле взял несколько снимков со своего стола и разложил в ряд, не глядя.
— Ваша жена знает об этой связи?
— Нет, конечно, нет. Может быть… Я полагаю, что это настолько интимное дело…
— Послушайте, доктор Брабендер, — сказал комиссар, — вы часто встречаетесь с этой дамой?
— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, господин комиссар.
— Но это важно. Судите сами, вы предусмотрительно заказываете номер в отеле, потому что собираетесь остаться в Бремене на ночь, а потом случайно встречаете старую знакомую, которую провожаете до дома. Тут кое-что не согласуется, признайтесь. А ведь насколько разумнее было бы ограничить себя в алкоголе и спокойно отправиться вечером домой. Тем не менее вы предусмотрительно заказываете номер. Неужели все на самом деле было так?
— А вам очень необходимо узнать обо мне самые интимные вещи?
— В ваших же собственных интересах, доктор Брабендер.
Брабендер глубоко вдохнул пару раз и снова закурил сигарету.
— Это останется между нами?
— По возможности.
— И все-таки я надеюсь на вас. Конечно, это отдает дурным вкусом, но у меня было желание в тот вечер в Бремене немного развлечься. Это правда. Я знал ее поверхностно. В тот вечер она не работала, и все получилось само собой. Я, собственно, так и рассчитывал. Никто бы ничего не узнал. Я ведь не мог предположить, что в ту ночь исчезнет Сандра Робертс.
Брабендер казался растерянным, словно старшеклассник, которого впервые застигли в ночном заведении.
— Ну хорошо, — сказал Кеттерле к большому его облегчению, — мы проверим ваши показания. Где работает эта дама?
— Она обслуживает бар позади ресторана Рейнхардта. Добротное заведение для избранного круга с небольшим ассортиментом развлечений после десяти. Вполне серьезное, поэтому по субботам бар закрыт.
Брабендер наивно полагал, что хотя бы уровень заведения подправит то нелестное представление, что создалось о нем у комиссара. Кеттерле кивнул. Потом передал ему через стол пачку фотографий.
— Взгляните сюда.
Брабендер уставился на снимки мертвой Сандры Робертс, сделанные в лодочном сарае.
— Что вы на это скажете?
Брабендер был потрясен.
— Это ужасно, — прошептал он.
— Она утонула, — сказал комиссар.
— В это невозможно поверить, — сказал Брабендер, просмотрев всю пачку. Некоторые он задержал, сравнивая с остальными.
— Почему невозможно?
