Инга открыла книгу, задумчиво взглянула на внутреннюю сторону обложки, и вдруг ее брови поползли наверх.
— Что такое, — оживился Шеф, — что тебя так удивило?
— Посмотрите сюда!
К внутренней стороне обложки был приклеен маленький картонный кармашек, в котором лежал разлинованный листочек библиотечного формуляра. В этом листочке были записаны все читатели, которые брали эту книгу за последний год. И на кармашке, и на формуляре был отпечатан номер — буква «Д» и шесть цифр.
— Если заменить букву ее порядковым номером в алфавите, получится семь цифр, как на полке.
— То есть ты хочешь сказать…
— Думаю, что убийца написал каталожный номер какой-то книги! Первая цифра у него — 9, а девятая буква алфавита — И, значит, код нужной нам книги в библиотечном каталоге начинается на И. — Инга переписала код в блокноте и показала его Шефу.
— Отлично соображаешь, девочка. — Шеф взглянул на нее с уважением.
Затем подошел к столу библиотекаря и глазами показал Инге на стоящий там компьютер.
Инга тоже подошла к столу, огляделась. На нее никто не смотрел, все были заняты своими делами. Тогда она присела, пробежала пальцами по клавиатуре.
Как она и думала, никаких паролей на этом компьютере не было, и через минуту она нашла файл книжного каталога, а еще через несколько секунд уже знала, какая книга хранится в библиотеке под нужным им номером.
— В десятку! — проговорила она вполголоса, показывая строчку каталога Шефу.
Эта книга называлась длинно и витиевато, как было принято в прежние времена:
«Самсон, или Собственноручное жизнеописание мастера Вольфганга Самсона, сорок лет с честью выполнявшего работу главного городского палача города Любека».
— Отлично! — проговорил Шеф второй раз за несколько минут. — Теперь бы еще найти эту книгу.
Тут к ним подошел Семенов, нервно потирая руки, и вполголоса произнес:
— Что вы здесь делаете? Я же просил ничего не трогать!
— Ты просил ничего не трогать на месте преступления, а мы к нему и близко не подходили. То есть извини, подходили, но ничего там не трогали.
— Ладно, только смотри — если что-то найдете, обязательно скажите мне! Я не шучу!
— Всенепременно. — Шеф взглянул на бывшего коллегу неправдоподобно честными глазами.
Как только Семенов отошел, он спросил Ингу:
— Там не указано, где эта книга находится?
— Указано, конечно. Шестнадцатый стеллаж, третья полка, седьмая книга в ряду.
— Действуем!
Отойдя от стола библиотекарши, напарники направились к ровным рядам стеллажей.
К счастью, нужный им шкаф находился в третьем ряду, так что здесь их не видел никто из полицейских. Инга отсчитала третью полку, нашла нужную книгу и вытащила ее.
Это была довольно толстая дореволюционная книга в твердом тисненом переплете. На обложке был портрет мрачного усатого мужчины, под которым, как кости под черепом на пиратском флаге, были скрещены меч и топор с широким лезвием. Название было точно такое же, как в каталоге.
Инга открыла книгу, перелистала ее.
В книге было несколько иллюстраций — старинные цветные гравюры самого мрачного содержания. Гравюры были выполнены с удивительным, давно забытым качеством и переложены тонкими листами полупрозрачной папиросной бумаги.
Но от того, что на них было изображено, у Инги ледяные мурашки побежали по спине.
На каждой гравюре были изображены сцены казни.
— Смотрите-ка, — взволнованно проговорила Инга, показывая Шефу одну за другой эти гравюры. — Вы только посмотрите!
На первой гравюре палач с самой зверской физиономией рассекал мечом грудь несчастного связанного человека, а другой рукой вырывал у него сердце.
— В точности как у Воскобойникова! — проговорила Инга дрожащим голосом. — И даже жертва на него похожа.
— Это уже тебе показалось, — усмехнулся Шеф, — не может такого быть.
— Я теперь во все поверю, — вздохнула Инга.
Она открыла вторую гравюру.
На ней жертва стояла на коленях, руки ее были зажаты в деревянную колодку, а палач огромным топором отсекал от этих рук кисти.
— Вестготтен! — воскликнула Инга. — Вот как хотите, а это Вестготтен!
Несомненно, это был старик. Длинные седые волосы раскинулись по плечам, одет он был хоть и в рубище, но ясно было, что он привык к изысканной одежде.
На третьей гравюре жертве отрубали ноги.
На четвертой выкалывали глаза.
А были еще пятая, и шестая, и седьмая гравюры.
— Я больше не могу! — Инга закрыла глаза, лицо ее было бледным, как полотно. — Господи, сколько жестокости!
— Тихо ты! Не распускайся, — прошипел Шеф. — Хочешь, чтобы эти набежали? — Он махнул рукой в сторону Семенова, который смотрел на них с подозрением, вытянув шею, как гусак. — Вот что я им скажу, если сам ничего не знаю?
— А мне плевать, — прошипела в ответ Инга, — я вообще выхожу из игры.
— Ну-ну, — усмехнулся Шеф. — Что еще выдумала, куда собралась? Мы с тобой теперь крепко повязаны этим делом, ты и сама знаешь. Отчего-то он выбрал именно нас с тобой, с нами он играет.
Инга подумала немного и поняла, что все так и есть. Только Шеф в этом деле не главный. Это с ней играет маньяк, именно с ней, с Ингой. Шеф это понимает, просто вслух не говорит, чтобы она совсем не потеряла голову от страха.
— Мне уже лучше, — прошептала она.
— Передохни, девочка, — сочувственно проговорил Шеф, — ты и так сегодня отлично поработала. Пойдем домой.
— А книга?
— Книга? Какая книга? — Шеф смотрел на нее честными прозрачными глазами. — Нам же велели ничего здесь не трогать.
Книги действительно не было — ни у него в руках, ни на полке. Как будто она растворилась в воздухе.
— Пойдем! — повторил Шеф и быстро направился к выходу из библиотеки.
Долговязый Семенов проводил их подозрительным взглядом.
Через час они расположились в квартире Инги. Напрасно она питала надежду, что Шеф подбросит ее домой и уедет вместе с книгой. Шеф твердо решил разбираться во всем вместе с ней. Что ж, пока они ехали по городу, Инга сумела взять себя в руки, теперь ей даже было интересно, чем все закончится. Хотя до конца, судя по всему, было еще далеко.
Инга с ожиданием взглянула на Шефа, но тот как будто ничуть не торопился.
— Свари-ка нам хорошего кофейку! — проговорил он жизнерадостным тоном, как будто не побывал только что на месте преступления, как будто не шел по следу кровавого убийцы, отставая от него на шаг. — Работа предстоит трудная, надо подкрепить силы, — продолжал он тоном заботливого дядюшки, — вон ты какая бледная.
— У меня в холодильнике шаром покати, — буркнула она.
— Это уж как водится, — ворчливо заметил Шеф, — но я тут принес, — и жестом фокусника выложил на стол упаковку печенья.
«Если начнет прохаживаться насчет моего умения вести хозяйство — выгоню», — решила Инга, но Шеф был человек проницательный и ничего не добавил.
Поэтому Инга не стала спорить, она знала, что это бесполезно, и, не тратя попусту времени, сварила крепкий кофе. Принеся его в комнату, она увидела, что на столе перед Шефом лежит раскрытая книга.
— А вы, оказывается, еще и библиотечный вор, — заметила Инга, поставив перед шефом чашку.
— Спасибо! — Шеф пригубил кофе и показал на первую гравюру. — Ты обо мне еще многого не знаешь, так что тебя ждут сюрпризы. Давай-ка посмотрим, что у нас тут.
Инга еще раз внимательно взглянула на первую гравюру. Ту, на которой палач вырывает сердце из рассеченной груди жертвы. Жуткое изображение одновременно и отталкивало ее, и притягивало, как магнит металлическую стружку.
— Тебя что-то удивляет на этой гравюре? — проговорил Шеф после небольшой паузы.
— Кроме жестокости средневековых нравов?
— Кроме.
Инга еще раз внимательно пригляделась к изображению.
Четкая, подробная передача деталей, тщательно выписанная одежда — пышное бархатное одеяние палача, разорванная рубаха жертвы. По сравнению с этой тщательностью, лица персонажей поразили ее своей условностью. Палач был сурово насуплен, воплощая неотвратимую суровость закона, на лице жертвы было написано раскаяние — но такое же условное, ненастоящее.
— Они как будто разыгрывают театральную сцену, — проговорила наконец Инга. — Наверное, я говорю ерунду.
— Ничуть! Ты совершенно права! — Казалось, Шеф обрадовался ее ответу. — Каждый из них играет свою роль — раскаявшегося преступника и сурового палача. Казнь в средневековом городе была зрелищем, театральным представлением, палач — популярной фигурой вроде известного актера в наше время.
— А я считала, что палач скрывал свое лицо, поднимался на эшафот в маске.
— Так было далеко не всегда и не везде, да и там, где палач работал в маске, он делал это для пущего театрального эффекта, чтобы нагнать на преступника и на зрителей страху. И сути дела это не меняет. Места на казнь занимали заранее, а богатые горожане покупали самые удобные. Этими местами спекулировали, как в наше время театральными билетами. После казни еще долго обсуждали ее подробности — как был одет палач, ловко ли он выполнил свою работу, как выглядел преступник, красиво ли умер, что сказал перед смертью…
