«И последним, — подумал он. — Похоже, у меня сдают нервы.»
Он вдруг вспомнил, как вот так же сидел в машине — несколько дней назад — у гостиницы «Мацада» — и наблюдал, как санитары с носилками, направились к белой машине с красной шестиконечной звездой. Странно, что тогда рядом не оказалось зевак, никто не остановился поглазеть на страшный груз, прикрытый пластиком.
Он вздохнул. Так быстро ушла в небытие его полицейская толстокожесть. Неправда, что люди легко и ко всему привыкают. Отвыкают они еще быстрее.
От меланхолии Натаниэля отвлек нахальный «форд-транзит», нервно и нетерпеливо требовавший уступить место у тротуара. Розовски повернул ключ зажигания и выехал, великодушно уступив ему место.
Почти автоматически управляя автомобилем, Натаниэль выбрался было за город. Состояние некоего шока, поразившие его в конторе Цвики Грузенберга, не проходило. Как же ему сразу не пришла в голову простейшая мысль о том, что звонок «Галины Соколовой» мог оказаться мистификацией. Более того, он, почему-то, вообще не подумал об этом. Такой прокол мог иметь лишь одно объяснение: зная о скором (или уже состоявшемся) прилете вдовы Розенфельда, Натаниэль подсознательно был готов к звонку от нее. А подсознание мужчины, как известно, своеобразно реагирует на звук грудного женского голоса с чуть завуалированными нотками страха, так что…
— Ладно, — пробормотал Натаниэль, — будем, как говориться, решать проблемы в порядке их поступления.
Взяв с правого сидения листок, расчерченный на квадраты, он вычеркнул слова: «Визит к адвокату», но вместо них крупно вписал: «Звонок Соколовой», поставил два восклицательных знака, подумал, добавил еще один и жирно подчеркнул.
— Вот так, — удовлетворенно произнес Натаниэль, полюбовавшись на эту работу. — А теперь… — он взглянул на часы и решительно повернул руль. Мысль о посещении «Байт ле-Ам», ради которого он, собственно, и позаимствовал в очередной раз машину помощника, почему-то, так и не пришла ему в голову, зато Розовски очень удачно вспомнил, что договаривался о встрече с вице-президентом компании «Интер». Правда, не на сегодня, а на прошлый четверг, но, в конце концов, Израиль — не Германия, и пунктуальность в число добродетелей его граждан как не входила прежде, так и теперь не входит.
— И, в конце концов, что такое три дня опоздания по сравнению с вечностью? — риторически вопросил Розовски. — Такой же нуль, как и три года, — ответил он, перефразируя знаменитую фразу гашековского героя о зауряд-прапорщике и величии природы.
Выйдя из машины и направившись к служебному подъезду, вывеска у которого гласила о том, что компания «Интер» находится именно в этом здании и, конкретнее, на четвертом этаже его, Натаниэль почувствовал легкое похлопывание по плечу.
Он обернулся.
— В чем… А, это ты, Зеев. Привет, как дела?
— Нормально, привет, Натан, — ответил Баренбойм. — Что ждем, что разглядываем?
— Архитектурные излишества, — буркнул Натаниэль. — Слушай, Зеев, не имей привычки неожиданно возникать за спиной. В следующий раз я тебя пристрелю. Ты хоть фильмы американские смотришь? Бах — а потом: о Ах, черт, ошибка вышла…».
Баренбойм засмеялся.
— Ладно, не пугай, — сказал он. — И потом: ты ведь не носишь оружия.
— Раз в год и палка стреляет, — мрачно сообщил Натаниэль. — А иногда не раз в год, а чаще.
— Все, сдаюсь, больше не буду… Как там дело Розенфельда?
— Никак, — ответил Розовски. — Я его больше не веду.
— Почему?
— Потому.
Немного подумав, Баренбойм осторожно спросил:
— У тебя неприятности?
— Наоборот, — Натаниэль широко улыбнулся. — У меня все замечательно. А у тебя?
— Нормально, — Баренбойм пожал плечами. — Нормально. Вот, хочу зайти к Левински.
— По делу?
— Да. Заранее договорился.
— Я знаю, — рассеянно заметил Розовски. — На той неделе, по телефону.
Баренбойм слегка растерялся.
— Верно, — сказал он. — Откуда ты знаешь?
— Что?… — по-прежнему, рассеянно переспросил Розовски.
— О том, что я договорился.
— Это я договорился, — пояснил Розовски. — От твоего имени. Извини, забыл тебя предупредить. Ты не обижаешься?
— Нет, — Баренбойм растерялся еще больше. — Я не обижаюсь, но…
— Вот и слава Богу, — сказал Розовски. — А то я бы очень неловко себя чувствовал, если бы ты обиделся. Я человек деликатный, ты же знаешь. А раз ты не обижаешься, то сейчас к нему пойду я, а ты пойдешь завтра.
— А зачем он мне завтра? — спросил Зеев. — Он мне сегодня нужен.
— Так не бывает, — объявил Розовски. — Люди нужны друг другу каждый день. Верно? — и он тут же обругал себя: «Правду сказал Алон. Идиотская привычка — философствовать в плохом настроении».
— Но сегодня у меня к нему дело. А завтра?
— Дело решу я, — великодушно сообщил Натаниэль. — А завтра ты что-нибудь придумаешь. Неужели тебе не о чем будет с ним поговорить завтра?
Баренбойм пожал плечами.
— Всегда есть о чем поговорить с земляком, — сказал он, явно сдаваясь. — Что-нибудь придумаю. В крайнем случае — попрошу взаймы. Он, конечно, не даст.
— А тебе нужно?
— Зачем? Я сам могу дать взаймы. Но с чего-то же нужно начинать разговор.
— Скоро появятся новые купюры — пятьсот шекелей, — сообщил Розовски. — Предложи Левински за тысячу.
Баренбойм рассмеялся.
— Все еще помнишь? А что тут особенного? Это была нормальная и совершенно невинная сделка. Кстати, абсолютно честная.
— Не сомневаюсь. Как ты говорил в те времена? Работать нужно или честно, или так, как Баренбойм?
— То есть — очень честно, — подхватил Зеев-Владимир.
Речь шла о первой удачной коммерческой сделке Баренбойма. Он взял стошекелевую купюру и позвонил по номеру, отпечатанному на ней. После чего у него состоялся следующий разговор:
— Поздравляю, у меня есть для вас сувенир, — сказал Баренбойм человеку, поднявшему трубку. — Ваш телефонный номер соответствует номеру купюры достоинством в сто шекелей. Я держу купюру в руках. Если хотите, я продам ее вам за пятьсот.
Человек, с одной стороны, обалдел от такого нахальства, а с другой — неожиданно загорелся желанием иметь столь уникальную визитную карточку. Сделка состоялась.
— Да, — сказал Баренбойм, отсмеявшись. — Золотые были времена…
— Договорились? — спросил Розовски.
— Ладно, — Баренбойм махнул рукой. — В таком случае, просто передай ему привет. Пока, Натан.
— Спасибо, непременно передам, — пробормотал Розовски себе под нос и направился в подъезд.
Лифт поднял его на четвертый этаж. Розовски осмотрелся, пытаясь сориентироваться среди бесчисленного, как ему показалось, количества дверей справа и слева по коридору.
Судя по указателю рядом с лифтом, все, что здесь находилось, так или иначе относилось к компании «Интер». «Богато живут!» — Натаниэль хмыкнул. Странно, но его скепсис по отношению к человеку или предприятию всегда был обратно пропорционален материальному положению последнего. Видимо, сказывались остатки коммунистического воспитания, полученного в детстве в советской школе.
Розовски неторопливо пошел по длинному темному коридору, читая таблички над дверями. Искомое помещение, в полном соответствии с законами Чизхолма, оказалось в самом конце. Как и предполагал Натаниэль, секретарь — юная миниатюрная смуглянка с химическим беспорядком на голове — не обратила внимания на дату назначенного приема, а лишь на фамилию. Набрав номер шефа и сообщив, что к нему пришел некто Баренбойм, она положила трубку и, стандартно улыбнувшись, предложила Натаниэлю немного подождать:
— Господин Левински через несколько минут освободится, и вы войдете.
В ответ на ее улыбку Розовски улыбнулся отнюдь не механически. Он испытывал симпатию к смуглым девушкам с выбеленными краской завитыми кудряшками. Симпатия эта имела скрытый, но глубокий смысл. Поскольку мода на светлые волосы (вне зависимости от цвета кожи обладательницы) появилась в Израиле около четырех лет назад, то есть с началом Большой алии из СССР, Натаниэль считал, что ее (моды) возникновение имеет тот же первотолчок, что и его решение об открытии частного агентства, а именно — появление на улицах еврейского государства бывших советских граждан и гражданок, в том числе — блондинок. Поэтому стройные смуглянки с рыжими и просто белыми прическами казались ему причастными к некоему тайному сообществу, к которому и он имел удовольствие принадлежать. Правда, в настоящий момент он уже был готов к тому, чтобы определить упомянутое сообщество как тайный союз дураков.
Секретарь больше не улыбалась. Видимо, посетители не вызывали в ней особой симпатии. А может быть, запас улыбок был ограничен. Так или иначе, она вернулась к исполнению своих обязанностей — щелканью на компьютере, а Розовски принялся рассеянно разглядывать приемную.
