В одиннадцать часов я уже сидела с чашечкой жиденького теплого чая на кухне Марьи Семеновны и слушала увлекательный рассказ о больничном житье-бытье, о добрых и злых докторах и современных способах лечения сердечной недостаточности. Петрова только что проводила сына с внуком, которые привезли ей гору продуктов из супермаркета, но от долгих разговоров отказались, сославшись на огромную занятость. Поэтому соседка страшно обрадовалась, когда увидела меня на пороге.
Передо мной стояла маленькая стеклянная вазочка на длинной ножке, доверху наполненная вишневым вареньем, которое Марья Семеновна собственноручно варила прошлым летом. Варенье было жидким и норовило соскользнуть с ложки и плюхнуться мне на платье.
– А ты кушай, Танечка, кушай, у меня его много, – время от времени вставляла Петрова, делая паузы в своем рассказе о больнице. – Еще клубничное есть. Хочешь?
– Нет, спасибо, Марья Семеновна, мне это нравится.
Я нехотя слизывала варенье с ложки и соображала, как поделикатнее перейти от обсуждения ишемической болезни сердца к убийству Аделаиды Белкиной. Когда в разговоре возникла довольно длинная пауза, задумчиво сказала:
– Интересно, кто теперь поселится вместо Белкиной? Не хочется, чтобы это был какой-нибудь дебошир и пьяница. Безумно жаль Аделаиду Амвросиевну…
Моя собеседница мгновенно забыла о своих болячках.
– Бедная Адочка, – пригорюнилась она. – И у кого только рука поднялась! Ради нескольких золотых безделушек…
Она промокнула глаза платочком. Я сочувственно кивнула и вздохнула. Марья Семеновна положила платок на стол, разгладила его ладонью, внимательно посмотрела на свою работу, после чего продолжила:
– А кто жить будет? Наверное, племянница, Валентина. Квартира-то приватизирована, значит, Вале и отойдет.
Ясно: о смерти Валентины она пока еще не знает. Я не собиралась ей об этом сообщать. Незачем выбивать пожилую даму из равновесия, мне ведь так много нужно у нее спросить. Не сегодня-завтра к ней следователь непременно явится и оповестит о том, что случилось с племянницей Белкиной. Но пока можно беседовать спокойно и без эмоций.
– У Вали своя квартира есть, – не согласилась я.
Марья Семеновна с сомнением покачала головой.
– Она же на окраине, Таня. Думаешь, ей не хочется в центр переехать?
– Так она к своей привыкла. А что, если Аделаида Амвросиевна квартиру кому-то другому отписала?
– Да ну! Не было у Адочки никого, кроме Вали. Хотя… Вот я слышала в больнице от соседки по палате, как одна дама при живых-то родственниках отдала квартиру совсем чужому человеку. Заморочил ей голову, она и переписала ее на него. Родственники в суд кинулись. Заботились о ней, а она, неблагодарная, – чужому человеку! Из ума выжила, видать! А вот еще. У моего брата в доме жила старуха, дочка которой…
Истории про старух, обижавших родню, были мне совершенно неинтересны, и, когда Марья Семеновна остановилась, чтобы перевести дух, я поспешила вернуть беседу в прежнее русло:
– А что, Аделаида Амвросиевна тоже была недовольна своей племянницей? Так сильно, что могла отдать свою квартиру чужому человеку?
– Ну, это вряд ли. Она чужих не привечала, не такой у нее характер был. Да ты же сама, Танечка, знаешь, общалась с ней.
Петрова умолкла ненадолго, а потом нерешительно, словно боялась обидеть покойницу, сказала:
– А на Валентину-то она и в самом деле сердилась. В последний раз, когда Валя к ней явилась, и вовсе разозлилась.
– Из-за чего, Марья Семеновна?
Она посмотрела на меня задумчиво, и я решила, что скрытная Белкина ничего ей не рассказала. Оказалось, ошиблась. Петрова лично присутствовала при ссоре тетки и племянницы.
С Аделаидой они мирно пили чай и болтали на кухне, обсуждая новый сериал, неделю назад запущенный Первым каналом, когда в дверь позвонила Валентина. Белкина оставила подругу на кухне и прошла с Валей в комнату.
Уже через несколько минут Марья Семеновна услышала шум внезапно разгоревшейся ссоры. Тетка говорила на повышенных тонах, племянница не отставала. В выражениях младшая родственница не стеснялась – не догадывалась о присутствии в доме постороннего. Два раза назвала тетку старой скрягой и трижды – ведьмой. Тетка в долгу не осталась и яростно набросилась на племянницу, которую обзывала дурой и проституткой. И почему-то прощелыгой, что очень удивило замершую на кухне Петрову, которая с ужасом ждала момента, когда вошедшие в раж женщины от слов перейдут к рукоприкладству, и ей придется спасать подругу от кулаков более молодой и сильной противницы.
Но драться любящие родственницы не стали, только безостановочно орали и обвиняли друг друга во всех грехах отнюдь не парламентскими выражениями. Ада припомнила племяннице украденный у нее браслетик из золота, а та напомнила тетке о своем женихе, сбежавшем из-за Аделаидиных козней.
Я слушала Марью Семеновну, затаив дыхание, стараясь не пропустить ни слова.
– А что, они раньше тоже так скандалили? – спросила я, когда Марья Ивановна прервала свой рассказ.
– Ни разу! Валентина несколько раз приходила при мне, и все было тихо и мирно.
Петрова не стала оправдывать подругу и честно призналась, что Ада, склонная к язвительности, постоянно подначивала племянницу, однако та лишь вяло отбрехивалась. А тут вдруг вожжа под хвост попала.
– Но из-за чего весь сыр-бор вышел? – осторожно поинтересовалась я, подозревая, что собеседнице это неизвестно.
Но оказалось, что Петрова знала причину бурной ссоры: Валентина просила у тетки денег.
– И Аделаида Амвросиевна отказала? – догадалась я.
– Разумеется, – подтвердила Петрова. – Любой бы на ее месте отказал. Не три тысячи просила и не пять.
– А сколько?
– Сто пятьдесят.
– Тысяч?
– Ну не рублей же, Таня, – укоризненно произнесла Марья Семеновна.
– И у Аделаиды Амвросиевны были такие деньги?
– Не знаю, – ответила Петрова и бросила на меня странный взгляд. – Пенсия у нее небогатая, и она ее тратила всю, не тряслась над каждой копейкой. Колбасу покупала, конфеты, к празднику подарки делала и мне, и племяннице, кстати, тоже. Не жадная она была, Валя зря ее скрягой обзывала.
– Но если у нее не было этих тысяч… почему Валя решила, что тетушка даст ей такую сумму?
Мария Семеновна снова бросила на меня странный взгляд, потом протяжно вздохнула и ответила:
– Знаешь, Таня, мне не раз приходила в голову мысль, что Аду убили именно из-за этого.
– Из-за чего?
Петрова помялась немного, повздыхала, пошлепала губами, а потом рассказала, что в пылу ссоры Валя потребовала, чтобы тетка поделилась с ней наследством, на которое она тоже имеет право, на что Белкина ответила: «Ты к нему никакого отношения не имеешь, так что прикуси свой поганый язык».
Валентина еще немного покричала и даже всплакнула, а потом поняла, что ни руганью, ни слезами желаемого она не добьется, и ушла, на прощанье громко хлопнув дверью. Аделаида, растрепанная и красная, как рак, проорала ей вслед: «Чтобы ноги тут твоей не было, поняла?!»
Белкина закрыла за племянницей дверь на два замка и вернулась на кухню. Щеки ее полыхали, глаза сердито сверкали. Петрова, которую ссора тетки с племянницей до смерти напугала, хотела улизнуть, но Белкина попросила ее остаться. Она была настолько взбудоражена, что ей хотелось с кем-нибудь поделиться, рассказать, какая же мерзавка у нее племянница.
– А браслет жалко, – со слезой в голосе произнесла она. – Мне его бабушка подарила, мамина мать.
Петрова спросила, уверена ли она, что браслет украла племянница. И тогда Ада неожиданно заявила:
– Может, и не она. Может, это он украл… Во всяком случае, он пропал примерно в то же время.
– В какое время? И кто он? – поразилась Петрова.
Аделаида уже остыла, и ей было совестно за разыгравшуюся в присутствии подруги ссору с племянницей. Нехотя она рассказала, что у Вальки появился хахаль, причем давно. Однажды Валентина даже привела его к Аделаиде, когда та обмолвилась, что хочет перетащить шкаф в другой конец комнаты.
Белкина, конечно же, не позволила трогать свою мебель чужому человеку, но сделала вывод: если у такой скромной мышки, как ее племянница, появился мужчина, который намного ее моложе, значит, ему что-то от нее надо. Зарплата у Вальки небольшая, а молодому хахалю хочется сделать подарок.
– За сто пятьдесят тысяч? – не поверила Петрова и тут же пожалела о сказанном: она собиралась сделать вид, что ничего не слышала и ничего не знает.
Но Ада на смущение подруги не обратила никакого внимания. Не глядя на нее, она задумчиво проговорила:
– Поди, наврал ей, что кредиторы пристают, требуют вернуть деньги, да с процентами, иначе… – Ада провела ребром ладони по горлу и повернулась к Петровой. – А эта дуреха поверила. Были бы мозги на месте, спросила бы себя: «Зачем я ему нужна, этому молодому мужику?» Так нет же, возомнила себя красавицей! Наследство ей подавай! Вот идиотка-то!
