личного состава, гигиеническая комната, и прочее. Направляя луч света внутрь открытых дверей, Михаил поочередно проверял комнаты. В некоторые из них он заходил — жестом велел Андрею оставаться у входа и исчезал внутри ячеек чаще всего ненадолго, но в иных местах задерживался на несколько минут. Стоя на страже, Андрей слышал, как Михаил открывал ящики и коробки, видимо, ища там что-то. Хотя проводник был совсем рядом, в такие моменты Андрей ощущал возрастающее волнение — стоять в темном коридоре одному было страшно.
Пройдя до конца коридора с закрытой там перегородкой с бойницей, они вернулись обратно к комнате командира. Внутри она была похожа на обычную жилую ячейку с той лишь разницей, что стол располагался напротив выхода, а не в углу, и на стенах висели рабочие бумаги. Михаил быстро осмотрел помещение и закрыл гермодверь.
— Располагайся как дома! — он указал рукой на кухню, а сам ушел в туалет.
Андрей опустился на стул и почувствовал, как уставшие ноги отвечают приятными ощущениями от того, что с них сняли нагрузку. Он потер колени, нывшие из-за непривычно большой нагрузки, и вздохнул. Затем достал концентрат с водой и принялся есть. Михаил на секунду возник в коридоре и ушел в комнату. Судя по звукам, там он некоторое время рылся в столе, но вскоре присоединился к Андрею на кухне.
— Сегодня больше никуда не идем, смысла нет.
Его спутник достал из вещмешка провиант и открыл пакет с едой. Задумчивый Андрей посмотрел на часы, которые показывали уже половину шестого.
— Вот время летит! — поделился он своим удивлением.
— Кому как, — чавкая отреагировал проводник и продолжил трапезу.
Несмотря на относительно ранний час, Андрей ощущал, как его клонит ко сну. Глядя на ужинающего спутника, он чувствовал, что было все тяжелее держать глаза открытыми. Он позволил себе сомкнуть веки, но Михаил разбудил его внезапно.
— Так! — громко сказал он, вдобавок хлопнув в ладоши. — Завтра в районе двенадцати часов мы должны выйти к пути, по которому обычно двигаются паломники в собор. Передвигаются они как правило группами — могут выходить по одному или вдвоем, но постепенно сбиваются в группы. Так безопаснее. Тебе надо будет к ним прибиться. Догонишь одну такую и без лишних объяснений продолжишь с ними. Будут что спрашивать — говори, как есть: так, мол, и сяк, зовут меня так. Работаю там-то. Глупости не выдумывай. Говори, как есть на самом деле. Уяснил?
— Про себя говорить на самом деле? — уточнил Андрей.
— Ну да, конечно, — он отпил воды. — Чернобожники любят говорить про своего любимого Чернобога, благодать, вселенную. Тебе надо будет просто поддакивать. Мне здесь нужды объяснять ничего нет — сам услышишь.
— А если спросят чего? — тихо поинтересовался мужчина. — Мало ли неладное почуют. Может расскажешь мне про них, чтобы я знал?
— Там рассказывать нечего, ты и так все знаешь. Есть Чернобог. Существует он как-бы везде сразу, но нигде конкретно. Есть еще живое воплощение Чернобога, который как бы его сын, а как бы и он сам. Сынишка этот указывает людям, что хорошо, а что плохо. Партия, ликвидаторы, неверие — это плохо. Чернобог, церковь, жижа — это хорошо. А, еще начальники церковные — это очень хорошо и чуть ли не самое главное. Но ты об этом не упоминай. Просто помни, чтобы понимать их поведение. Весь мир создан Чернобогом и самосборы — тоже его рук дело. Через них он напоминает всем, что есть мир и кем создан. Черная слизь — его слезы и кровь. Хочешь причастится к нему, надо принять или обтереться этой дрянью. Что еще?
Он почесал затылок, вспоминая свое прошлое.
— На проповедях своих они повторяют одно и то же — то, что я только что тебе рассказал. Только делают это в красивой интересной форме. Язык у проповедников подвешен что надо. Поэтому не покупайся на их сказки.
— Не буду, — Андрей мотнул головой для убедительности.
— Собор — это та же церковь, но очень большая. Там у них почти все, что надо для автономного существования. Поэтому и расположились они так далеко. На причастии они снова будут рассказывать о том, что неверие — плохо и грешников покарают, а Чернобог — лучше всех, и надо выпить слизи, чтобы его познать, — он вновь задумался. — Только тебе этого момента ждать нельзя. Пацанов наших надо найти до причастия. Уяснил?
— Да, наверное.
— Я тебе самое важное рассказал, остальное сам можешь додумать. Чернобожники — слабоумны и могут спорить на пустом месте. Готовы друг другу глотку перегрызть, если окажется, что их взгляды немного не совпадают. Самое главное — выражать верность этой вере. И кивать головой, когда говорит старший.
— Как я их найду там? Сыновей наших? — задался вопросом Андрей. — Я же не могу ходить и спрашивать, где они.
— Собор должен напоминать это место, — он обвел рукой комнату. — Заставу то есть. У них там есть библиотека, есть столовая для приема концентрата, а есть кельи. Это те же жилые ячейки, но там сразу много человек живет. Юных чернобожников заставляют либо работать на производстве, либо учить молитвы. Поэтому искать детей надо там. Мне кажется, лучший способ будет пойти в библиотеку и напроситься внутрь, чтобы почитать их брошюры или книги — они там свитками называются.
— Свитки — они же скрученные, нет?
— Наверное. Но у них там все так. Книги — это свитки, жилячейки — кельи, гигахрущ — вселенная, и прочее. Они так пыль в глаза дурачкам бросают. Так вот, тебе надо будет прийти туда и сказать что-нибудь в духе «Хочу свитки почитать, чтобы лучше понять Чернобога и вселенную. Так, мол, и сяк, ликвидаторы-уроды отобрали все, что было. Очень хочу быть послушником в келье». Или что-нибудь в этом роде. Ты к паломникам завтра присоединись и послушай их, о чем они говорят. Потом на месте сам сообразишь.
Андрей неуверенно покачал головой.
— Как-то все просто звучит и неопределенно. Боюсь я что-то.
— Это сейчас так. Ты главное лишнего не болтай. Притворяйся идиотом, тебе для этого даже стараться не придется. Просто выпучивай глаза, как ты обычно делаешь. Там все так делают.
Обиженный Андрей проследил за тем, как Михаил покопался в сумке и извлек оттуда бутылку с серебристой жидкостью, открыл крышку и сделал глоток. Послышался стон удовольствия.
— Ты, значит, тоже идиотом был? — внезапно спросил Андрей, отчего Михаил даже поперхнулся.
— Чего?! — почти взревел тот, услышав любимое оскорбление, направленное против него самого.
— Ты говоришь, что там все идиоты и глаза пучат. А ведь сам когда-то был чернобожником.
Налитые яростью глаза
