же проблемы с углеводами, что и у нас. Я только говорю, что люди потребляют слишком много крахмала – и слишком, слишком много сахара, – тут он перевел дух, метнув еще один взгляд в сторону возмутившей его дамы. – Сахар – белый яд, Варг. Это то, что нас убивает.
– Убивает?
– Да. Но в данном случае я говорю о недовольстве жизнью. Сахар вызывает перепады настроения.
Это заставило Ульфа задуматься. По его наблюдениям, сладкоежки бывали обыкновенно вполне довольны, предаваясь своей фатальной страсти. Может, их привычки и влияли на их фигуру – и на счет у стоматолога, но делало ли это их несчастными? Он в этом сомневался. Ульф сообщил о своих сомнениях Блумквисту, и тот немедленно их отмел.
– Сладости вызывают перепады настроения, – повторил он. – А перепады настроения тесно связаны с недовольством жизнью. На этот счет есть много исследований. Могу скинуть вам ссылки, если хотите. Все эти статьи можно найти онлайн.
Ульф взглянул на своего собеседника. Блумквист был неплохо сложен, и ожирение ему явно не грозило. Неужели он ест слишком много сахара? Может, в этом причина его недовольства?
Ульф решил спросить напрямик.
– Вы любите сахар, Блумквист? Поэтому вы недовольны?
– О нет, – без колебаний ответил Блумквист. – Причина не в этом. То есть сахар делает множество людей несчастными, но это не мой случай. Я несчастлив потому, что мне скучно, – тут он посмотрел Ульфу прямо в глаза. – Мне очень скучно, Варг. Ужасно скучно.
– На работе? – уточнил Ульф. – Рутина заела? – такое часто случается, подумал он. Если вы изо дня в день занимаетесь одним и тем же – как очень и очень многие – тут немудрено заскучать. Но тут он вряд ли мог что-то поделать. Да и кто бы мог? Скука – неотъемлемая часть современной жизни, и это положение вещей будет только усугубляться, когда революция искусственного интеллекта развернется в полную силу.
– Это все остальные, – сокрушался Блумквист. – Когда я спрашиваю у них, чем мне заняться, они мне отвечают, что обо всем уже позаботились. Никогда не позволяют мне участвовать в расследовании. У меня на настоящий момент нет ни одного дела – вообще ничего. И так уже несколько недель – нет, месяцев. Ничего.
Ульф опустил взгляд. Это все моя вина, подумал он. С технической точки зрения начальником отдела был он – хотя работали они на коллегиальном основании. И решение о том, что Блумквист должен будет работать отдельно от всех остальных – хотя они могли бы, наверное, втиснуть в их кабинет еще один стол – за это решение он тоже нес частичную ответственность. И раз уж он это сделал, раз он сослал Блумквиста на… – Тут Ульфу пришлось признать, что он совершенно не помнит, на каком этаже работает Блумквист – на N-ный этаж, он должен был обеспечить Блумквиста заданиями. Но он, Ульф, этого не сделал, и теперь бедняга Блумквист, честный, исполнительный полицейский – при всех своих недостатках – заставил его взглянуть в лицо собственным неудачам.
– Мне ужасно жаль, Блумквист, – начал он. – Мне нужно было делать для вас больше. В будущем…
– Но дело совсем не в вас, Варг, – прервал его Блумквист. – Дело в остальных. Кажется, им нравится ставить мне палки в колеса. В отделе кадров есть один человек, так вот он постоянно переставляет мой стол на новое место. Прихожу на работу и обнаруживаю, что работаю теперь не на втором этаже, а на третьем. Мой стол – мой рабочий стол со всем, что на нем, – взяли и передвинули, ничего мне об этом не сообщив. На месте стола я нахожу записку: «Этот стол был переставлен согласно плану реструктуризации». И все.
Ульф пришел в ужас.
– Ох, Блумквист, мне страшно неловко, что так вышло. Этому просто нет оправданий. Это же настоящий харассмент.
– Я не любитель жаловаться, – сказал Блумквист. – Совсем даже не любитель. Правда.
– Конечно, нет, – заверил его Ульф. – Такое обращение расстроило бы кого угодно, – он сделал глоток кофе. – Я поговорю с отделом кадров. Поговорю с этим… Как его зовут?
– Фредериксон.
– Я с ним поговорю. Скажу ему, что это должно прекратиться.
Блумквист облегченно вздохнул.
– Это очень мне помогло бы, – сказал он.
Ульф принял внезапное решение.
– И у меня есть для вас дело. Я в настоящий момент веду исключительно деликатное расследование – и мне пригодится помощь.
– Я готов помочь, – сказал Блумквист.
– Когда я говорю «исключительно деликатное», это значит – исключительно деликатное. Необходимо соблюдать абсолютную конфиденциальность. Замешанные в деле лица – по крайней мере, одно из них – очень известны. Нам нужно соблюдать крайнюю осторожность, или история немедленно окажется во всех новостях.
– Секс? – спросил Блумквист. – В деле замешан секс?
– Возможно, – ответил Ульф. – Понимаете, речь идет о шантаже, а шантаж довольно часто бывает связан с сексом. Но на настоящий момент я в этом не уверен.
Блумквист снова взял со стола ложку и совершил еще одну попытку вернуть ей прежнюю форму.
– Имя Персонн-Седерстрём вам что-нибудь говорит? – спросил у него Ульф.
Блумквист оставил в покое ложку, которая была далека от совершенства, как никогда, и переспросил:
– Седерстрём?
– Да. Такое вот громкое имя.
– Седерстрём, – пробормотал себе под нос Блумквист, – Нильс Седерстрём, – а потом, внезапно просветлев, воскликнул: – Да, говорит!
– Вы читали его книги?
Блумквист потряс головой.
– Нет. А он что, книги пишет? Интересно. Может, когда я его застукал, он материал собирал?
Ульф выжидательно смотрел на Блумквиста. У него появилось ощущение, что он вот-вот узнает то, за чем все это время гонялся: причину шантажа. Блумквист, кажется, снова случайно наткнулся на разгадку. Что ж, не в первый раз.
– Да, мне как-то случилось говорить с Нильсом Седерстрёмом. Прекрасно помню это дело. Знаете, одно из тех, когда вы, в общем, понимаете, что происходит, но доказательств у вас нет. Поэтому вы просто предупреждаете человека, надеясь, что это сработает.
Ульф спросил, что там были за обстоятельства.
– Я в то время дежурил на рынке, – сказал Блумквист. – Ну, знаете, что там обычно происходит. Мелкие кражи и все такое прочее.
– А еще был этот Хампус, – добавил Ульф. – Помните его? Тот карлик, который ударил соперника ножом под коленку.
Блумквист улыбнулся.
– Помню. Вполне симпатичный парень. Но этот случай никакого отношения к нему не имел – и к мелким кражам тоже. Дело было более мутное.
Шантаж – всегда мутное дело, подумал Ульф. Мутнее некуда.
– Молодые парни, – просто сказал Блумквист. – Этот самый Нильс Седерстрём крутился возле совсем молодых ребят. Выискивал их на рынке. Разговаривал с ними – серьезно так, напряженно. Но никто из них
