не пожаловался, конечно. Все было вполне добровольно.
– Что, несовершеннолетние?
Блумквист покачал головой.
– Да нет, вообще-то. Но, как говорится, на грани законности. Но торговцам на рынке это пришлось не по душе. Они сказали, что это вредило бизнесу. Такое ощущение, что дело было в скейтбордистах. Они его цепляли, что ли. Ну, вы же знаете, какие у людей бывают странности, Варг.
Ульф спросил, как Нильс воспринял предупреждение Блумквиста.
– Вы знаете, совсем неплохо, – ответил Блумквист. – Меня это даже удивило. Подобные типы, как правило, все отрицают. Набрасываются на тебя в ответ. Но только не Нильс Седерстрём. Он внимательно меня выслушал, а потом сказал, что, мол, ему страшно неловко за то, что он мог кого-то обидеть. Сказал, что он занимался исследованиями и что его просто не так поняли. Его, казалось, всерьез озадачило, что кому-то могли не понравиться его разговоры с ребятами. Именно это слово он и употребил: «разговоры».
– Что ж, можно это и так назвать, – сказал Ульф.
– Конечно, я ему не поверил, – продолжил Блумквист. – Сказал ему, что я не вчера родился, и чтобы он впредь был поосторожнее. Он воспринял это совершенно спокойно. Просто кивнул и пообещал, что будет держаться от рынка подальше. И слово свое сдержал.
– И больше никаких жалоб на него не было?
– Никаких. Больше о Нильсе Седерстрёме не было ни слуху ни духу – по крайней мере, насколько мне известно.
– Что ж, мы к этому еще вернемся, – пообещал Ульф. – А пока позвольте-ка мне эту ложку.
Глава восьмая. Собачья политика
Когда Ульф тем вечером вернулся домой, Мартин все еще был у госпожи Хёгфорс. Поставив на парковку «Сааб», Ульф глянул вверх и увидел своего пса, смотревшего на него из окна соседкиной кухни. Ульф помахал ему, и счастливая морда заходила в окне вверх-вниз: от волнения Мартин принялся прыгать. Лая сквозь стекло слышно не было, но его легко можно было себе вообразить, и при мысли об этом Ульф улыбнулся. Мартин всегда приветствовал его, будто героя, вернувшегося с победой домой – как это принято у собак, каким бы человеком ни был их хозяин. Собаки никого не дискриминируют: самый злобный, самый неадекватный в мире хозяин будет так же щедро одарен собачьей любовью и преданностью, как и самый заботливый и великодушный. Бывает, конечно, что собаки сдаются и восстают против своих хозяев – но это только при условии жесточайшей провокации.
Мартин уже был полностью готов для вечерней прогулки.
– Собиралась выгулять его сама, – сказала Ульфу госпожа Хёгфорс, – но тут по радио была одна передача, и, когда я посмотрела на часы, было уже слишком поздно, – она вздохнула. – И куда только уходит время, господин Варг? Не успеешь оглянуться, а уже нескольких часов как не бывало. Куда они делись?
– Не только часы, госпожа Хёгфорс – дни, – ответил Ульф. – И месяцы, и годы.
Госпожа Хёгфорс, соглашаясь, кивнула.
– И они бегут тем быстрее, чем старше мы становимся, верно? Вы случайно не знаете, почему это так, господин Варг?
Ульф читал где-то, что этот эффект имел какое-то отношение к памяти. Субъективное время движется медленнее, когда мы формируем воспоминания. Детьми нам приходится делать это гораздо чаще, потому что мы переживаем столько всего нового. Но с возрастом, когда все уже нам известно и не приходится откладывать в память столько разных вещей, время начинает восприниматься по-другому. Он задумался, как бы это объяснить госпоже Хёгфорс. Она была неглупой женщиной, но было у нее свойство по временам слишком долго переживать из-за какой-нибудь проблемы; а Ульф собирался вскоре уходить, и долгие разговоры были ему сейчас немного некстати.
– Это довольно сложная материя, госпожа Хёгфорс, – ответил он.
– Я и не сомневалась. Но как вы думаете – имеет это какое-то отношение к тому, сколько человек уже успел пережить? Существуют, должно быть, какие-то пропорции?
– Очень может быть, госпожа Хёгфорс. Не сомневаюсь, психологам найдется что сказать на этот счет.
Ульф погладил Мартина по голове и взял в руки поводок, который госпожа Хёгфорс уже успела пристегнуть к ошейнику.
– Какой симпатичный у вас новый поводок, господин Варг, – заметила она. – Видели, что там на нем написано? «Разработано в Швеции; сделано в Китае».
– Нет, не видел, – ответил Ульф. – Думаю, это сделано для того, чтобы мы не переживали, что у нас больше ничего не производится. Если написать «разработано в Швеции», то появляется чувство будто у нас, по крайней мере, еще есть чем заняться. Может, мы больше ничего и не производим, зато способны нарисовать картинку, по которой потом другие люди все за нас сделают.
– Мир – странная штука, – сказала госпожа Хёгфорс. – Взять хотя бы этих русских…
Ульф многозначительно посмотрел на часы.
– Мне правда пора бежать, госпожа Хёгфорс. Мартину сегодня придется прогуляться на скорую руку, а потом мне нужно будет уходить – я иду в гости к брату. Они пригласили меня на ужин.
Госпожа Хёгфорс улыбнулась.
– Как же, видела его сегодня по телевизору. Он говорил что-то по какому-то поводу.
– Да, это на него похоже, – ответил Ульф. – Телевизионщики постоянно спрашивают его, что он думает по абсолютно любому поводу, и он, как правило, не возражает. У него имеется свое мнение по любому вопросу, – Ульф немного помолчал. – Что ж, он – политик, и, полагаю, это – часть профессии.
– Я заметила, что в последнее время «Умеренные экстремисты» очень неплохо представлены в общественных опросах, – сказала госпожа Хёгфорс. – Кажется, люди уже готовы к их идеям.
Ульф завел глаза к потолку. Убеждения брата не были ему близки, и мысль о том, что традиционно небольшая доля принадлежавших ему голосов может увеличиться, пришлась Ульфу не по душе.
– Я-то обычно читаю то, что написано мелким шрифтом, и очень внимательно, но так делают далеко не все, верно? Люди голосуют… – метафору он не закончил. Чем обычно голосуют люди? Сердцем? Или, скорее, желудком, учитывая, что голосуют обычно за тех, кто предлагает больше других в материальном плане? Иногда Ульфу казалось, что самым эффективным политическим лозунгом стало бы: «Всем по бесплатному бутерброду, пожизненно!» Кто бы отказался за такое проголосовать?
Он поблагодарил госпожу Хёгфорс за заботу о Мартине, и они с собакой вышли на улицу. Вечерело. Неподалеку от их дома был небольшой парк, где Ульф обычно выгуливал Мартина, и теперь пес с энтузиазмом устремился туда, нетерпеливо натягивая поводок. Народу в парке было немного, но почти наверняка им встретятся одна или две собаки со своими хозяевами, которые почти все знали друг друга – и Ульфа. Было, однако, негласное, но неукоснительно
