– Но я и правда не убивал Муратова! – выдохнул Петр едва слышно.
– А вот в это как раз трудно поверить. Вы с ним ссорились, ты угрожал ему накануне, вас слышал оператор… он уже все рассказал следователю. А потом вы разговаривали буквально перед собранием – о чем, интересно знать? Я не верю, что ты спрашивал старика о здоровье, а он вспоминал былые дни, когда они с твоей мамочкой создавали канал.
– Там речь шла совсем о другом! – потерянно прошептал Петр.
Вдруг он снова оживился, придвинулся к Кате и зашипел:
– Черта с два ты что-то докажешь! Ведь ты сама подобрала эту пуговицу – может, ты нашла ее в другом месте, а возможно, ты сама оторвала ее от моего пиджака. Нет, черта с два я тебе что-то отдам! Неси эту пуговицу кому угодно – мне наплевать!
– Надо же, а ты умеешь держать удар! – Катя усмехнулась. – Думаешь, я стала бы хранить эту пуговицу, если бы она ничего не доказывала? Да, ты мог потерять ее где угодно – но только потерял ты ее именно там, возле тела Муратова, и именно тогда, когда его убивал! Потому что на этой пуговице – брызги крови! Думаю, что эксперту не составит труда установить, что это именно кровь Муратова. Если бы ты потерял ее в другом месте – откуда бы на ней взялась кровь Муратова? Даже если бы ты потерял эту пуговицу в кабинете, но не в момент убийства, а потом, когда вошел туда с акционерами, – крови на ней не было бы.
– Она могла упасть в лужу крови и испачкаться… – слабо отбивался Петр.
– Во-первых, когда мы вошли в кабинет, кровь уже частично впиталась в ковер, частично подсохла. Но даже если допустить, что твоя пуговица упала на окровавленный ковер – она испачкалась бы только с одной стороны, снизу. А на ней кровь с двух сторон. Значит, на нее брызнула кровь в самый момент убийства.
Катя сделала короткую паузу, чтобы муж смог осознать ее слова, и продолжила:
– И вообще, получив такую замечательную улику, следователь обрадуется и вцепится в тебя, как бульдог! Уж он постарается накопать на тебя еще что-нибудь, главное, что у него будет подозреваемый!
– Но я невиновен… – пробормотал Петр.
– Ну и что? Кого это беспокоит? – Катя насмешливо взглянула на мужа. – Да что я ломаю голову? Пускай этим занимаются специалисты, они наверняка лучше меня разберутся с этой пуговицей!
Она достала из сумочки визитную карточку Каховского, набрала на мобильнике номер его телефона.
Петр не сводил с нее глаз, как несчастный кролик не сводит глаз с голодного удава.
– Каховский слушает! – раздался в Катином телефоне знакомый голос.
– Здравствуйте, – проговорила Катя, прикрывая трубку ладонью. – Это говорит Екатерина Коваленко, мы с вами встречались на телеканале, когда вы приезжали туда по поводу убийства Юрия Борисовича Муратова…
– Да, я, конечно, помню вас, Екатерина Алексеевна, – ответил Каховский. – Вы мне что-то хотите сообщить?
Катя скосила глаза на мужа.
Петр вертелся в своем кресле, как карась на сковородке, на лице его сменяли друг друга страх, ненависть и жадность.
– Да, вы говорили, что, если мы вспомним что-то важное, чтобы непременно вам об этом сообщили…
– Да, разумеется. А что вы вспомнили?
Тут Петр не выдержал. Он вскочил, схватил Катю за руку и зашептал:
– Я подпишу! Я подпишу все, что угодно, только ничего ему не говори!
– Что там за шум? – осведомился в трубке Каховский. – Вы не одна? Вы не можете говорить?
– Да, сейчас я не могу говорить… – произнесла Катя, пристально глядя на Петра, – я перезвоню вам через час…
Она отключила телефон и обратилась к мужу:
– Ну, пойдем к нотариусу, он уже заждался. И смотри – если не подпишешь дарственную на мое имя, я позвоню Каховскому и отдам ему пуговицу.
– Но если я подпишу – ты отдашь ее мне!
– Ни в коем случае! Эта пуговица будет моим страховым полисом. Я сегодня же положу ее в надежное место с указанием, что, если со мной что-нибудь случится, эту пуговицу вместе с моим письмом передадут в полицию. Так что, дорогой, ты будешь сдувать с меня пылинки и следить, чтобы я случайно не попала под трамвай, иначе ты тут же загремишь на нары!..
Петр Коваленко вышел от нотариуса, страдая морально и физически. Только что он собственноручно подписал документ, которым передал своей жене Екатерине две трети принадлежащих ему акций телевизионной компании «Канал плюс».
Всего несколько часов назад он чувствовал себя полновластным хозяином канала – и вот стал всего лишь одним из акционеров, чье слово мало что значит.
Даже при матери он обладал на канале гораздо большей властью, потому что на нем лежал отблеск ее могущества. Конечно, Елизавета Петровна держала сына в ежовых рукавицах, но в случае каких-то неприятностей она его прикрывала, и в глазах окружающих они вдвоем с матерью были владельцами канала.
Катя, демонстративно показывая недоверие к своему мужу, попросила охранника нотариальной конторы проводить ее до машины.
Петр проследил за машиной жены полным ненависти взглядом и сел за руль. Но прежде чем включить зажигание, он набрал номер Карины. Ему хотелось хоть на ком-то сорвать злость, и глупая безотказная Карина подходила для этого лучше всех. Уж он будет трясти эту дуру как грушу, уж он надает ей по морде, чтобы неповадно было болтать!
Однако номер Карины не отвечал, механический голос сообщил, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети, и предложил оставить голосовое сообщение.
Дождавшись гудка, Петр прорычал:
– Ты, идиотка, зачем все выболтала моей жене? Уже остатки мозгов растеряла? Я тебя предупреждал, чтобы молчала как рыба об лед, если не хочешь загреметь на нары!
В завершение сообщения он грязно выругался и отключил ни в чем не повинный телефон.
Легче ему не стало. Чтобы хоть немного разрядиться, мало просто обругать телефон – в идеале нужно было кого-то избить, и Каринка лучше других подходила на эту роль.
Тогда он решил поехать домой к Карине – может быть, она все же дома, только, как всегда, забыла зарядить телефон.
Карина снимала маленькую однокомнатную квартирку вместе с подругой – крепкой разбитной девицей по имени Анжела. Они примерно год назад приехали из захолустного приволжского городка, единственной достопримечательностью которого была выкрашенная серебряной краской статуя Ленина на площади возле бывшего горисполкома. Там у себя от полной безнадеги Карина играла в драмкружке при местном Доме культуры, и старый спившийся руководитель, бывший актер, уверил Карину, что у нее талант. И она решила пробиваться на большую сцену, с этой целью поступила работать на телевизионный канал в надежде, что кто-то из начальников ее заметит. Заметил Петр, но не ее саму, а ее бюст пятого размера (все натуральное, с гордостью утверждала Карина, тут она не врала).
Анжела открыла на звонок Петра, не спрашивая, кого там несет.
Она была в коротеньком халатике, голова обернута махровым полотенцем – видно, только что вышла из душа.
– Где Каринка? – прохрипел Петр, исподлобья глядя на девицу.
– А я зна-аю? – ответила та, лениво растягивая слова. – Смылась куда-а-то…
– Что значит – смылась? – переспросил Петр.
– То и значит! Вещички в сумку покидала – и чао, бамбино, сорри! А мне теперь одной придется за квартиру платить!
– А куда она смылась?
– А я зна-аю? – повторила Анжела свою, по-видимому, излюбленную фразу. – Я ее сторожить не обязана!
– Ты, шалава, говори, куда она уехала! – Петр набычился и двинулся на Анжелу с угрожающим видом.
– Опа! – девица попятилась, уперла руки в бока и крикнула через плечо: – Стасик, выйди-ка сюда на минутку, ты мне нужен как мужчина!
Из комнаты на этот призыв появился здоровенный небритый парень в майке и тренировочных штанах.
– В чем дело, птичка моя? – спросил он Анжелу.
– Да вот, приперся какой-то козел и грубит!
Стасик развернулся всем корпусом к Петру, смерил его взглядом и хрипло пробасил:
– Ты, мелочь винторогая, откуда вылез? Из какой вонючей дыры? Щас я тебя обратно затолкаю!
Петр попятился, осознав, что в этой ситуации ему не светит моральное удовлетворение. Но Стасик тоже не хотел упустить свой шанс: он схватил Петра за лацканы, как следует встряхнул и выкинул из квартиры, как мешок мусора.
Проутюжив лестничный пролет пятой точкой, Петр кое-как поднялся и доковылял до машины, проехал несколько кварталов и остановился около какого-то третьесортного заведения с гостеприимно открытой дверью, над которой светилась красноречивая неоновая надпись: «Последний приют».
Петр устроился на табурете за стойкой и заказал одну за другой две двойные порции водки.
Вскоре рядом с ним на таком же табурете появилась некая фея.
Фея была немолода и неказиста, но после еще двух двойных порций она показалась Петру довольно привлекательной и вполне могла сойти за спутницу жизни. Хотя бы на один вечер. Тем более что она, как никто другой, поняла моральные и физические страдания, которые испытывал Петр.
