По крайней мере, так ему самому показалось.
– Понимаешь, Люся, – обращался Петр к фее, – я для нее все! Ну, вааще все! И деньги, и… деньги, ну и вааще все такое! А она мне пуговицей угрожает!
– Она – это кто? – вяло поинтересовалась фея, перемигиваясь с барменом и подливая Петру водку.
– Как – кто, Муся?! – удивлялся Петр такому непониманию. – Катька, конечно! Жена моя!
– Ах, жена… – тянула фея, наметанным глазом оценивая дорогой, хотя и сильно помятый костюм клиента и его итальянские ботинки. – Ну, жены – они все такие…
– Да, им только давай… представляешь, Дуся, она у меня все отняла и еще пуговицей грозится! – Петр уткнулся в шерстяную кофту феи и всхлипнул. – Вот ты, Нюся, – ты не такая! Ты можешь понять мужчину! Ты знаешь, что ему нужно!
– Конечно, знаю, – отвечала фея, вытирая мокрые губы Петра бумажной салфеткой. – Всем вам одно и то же нужно… только я не Нюся, и не Люся, и не Дуся, а Света!
– Света! – восхитился Петр. – Ты не просто Света – ты луч света в этом темном царстве! Ты понимаешь, как я страдаю! А она, Каринка, смылась, как только запахло жареным!
– Каринка? – вяло переспросила фея, снова наполняя стакан. – Ты же вроде говорил, что она Катя…
– Катя – это одно дело, а Каринка – это совсем другое! – глубокомысленно сообщил Петр и попытался выразительным жестом пояснить свои слова. При этом он потерял равновесие и едва не свалился с табурета. К счастью, опытная фея Света поймала его на полпути и усадила поудобнее.
– Ты не трепыхайся, – проговорила она строго. – Мне тебя с пола отковыривать неохота.
– Меня не надо отковыривать! Меня не надо поднимать! – воскликнул Петр. – Я сам поднялся! Они все врут, что это все мать! Я всего достиг сам!
– Сам, сам! – успокоила его фея. – А не пора ли тебе баиньки?
– Я сам знаю, когда и чего мне пора! – отмахнулся от нее Петр. – Я исключительно сам всего достиг, сам всего добился, а она теперь хочет отнять у меня канал!
– Кто – Карина? – переспросила фея без особого интереса.
– Карина? – Петр удивленно взглянул на нее. – При чем тут Карина? Катька, конечно! Я ей все, а она у меня хочет отнять канал! Ты только подумай, Люся!
– Я Света, – поправила его фея. – А ты не горячись так… канал-то, он никуда не денется, как протекал, так и будет себе течь…
Как видно, Света совершенно не разбиралась в сложных телевизионных проблемах.
– Как я могу не горячиться, если у меня отнимают канал!
– Какой канал – Обводный? – уточнила Света и покосилась на бармена. Тот мотнул головой, что следовало трактовать: «Клиент созрел!»
– При чем тут Обводный? – удивился Петр. – Кана-ал…
– Все тебе будет, – покладисто согласилась Света, – и канал, и канава, а сейчас нам пора домой!
Фея еще раз перемигнулась с барменом, взвалила Петра на свое могучее плечо и поволокла к выходу.
На следующее утро Петр проснулся от какого-то хриплого стона. Через некоторое время он осознал две вещи: во-первых, что стонал он сам, и во-вторых, что лучше ему было не просыпаться.
Ему было так плохо, что впервые за свою жизнь Петр Коваленко задумался о вечном.
Правда, мысли эти были недолгими, потому что на смену им пришел более практичный и насущный вопрос.
Петр попытался понять, где он находится.
Он явно был не у себя дома – не в просторной спальне, оформленной в японском стиле, не в собственном кабинете, обставленном добротной скандинавской мебелью, где ему приходилось ночевать в последнее время, с тех пор, как отношения с женой окончательно разладились.
Сейчас он лежал на продавленной тахте, застеленной несвежими простынями. Над ним нависал низкий потолок с трехрожковой люстрой.
Но самым главным в его нынешнем состоянии было жуткое похмелье. В голове перекатывались валуны и лязгали гусеницы тяжелых танков, перед глазами плавали цветные пятна, как на выставке художников-абстракционистов, на которую ему как-то пришлось зайти с матерью, а во рту был такой привкус, будто он только что вылизал мусорный бачок на Московском вокзале. Петру хотелось немедленно умереть или на худой конец выпить чего-нибудь бодрящего.
В этот ужасный момент дверь комнаты со скрипом открылась, и на пороге возникло существо женского пола.
Существо это телосложением напоминало борца-тяжеловеса на пенсии, а опухшее лицо носило следы долгой и тяжелой жизни и плохо смытой дешевой косметики.
– Ты кто? – в ужасе спросил Петр, поскольку короткая ночная рубашка, в которой явилось существо, плохо скрывала сомнительные прелести и тем самым намекала на то, что между Петром и этим существом была некая интимная доверительность.
– Ты что, Петушок, не узнаешь своего Светика? – проворковало существо низким простуженным голосом, кокетливо поправляя плохо прокрашенные волосы.
– Светик? Какой еще Светик? – пробормотал Петр, мучительно пытаясь вспомнить вчерашний вечер.
– А какие слова ты мне вчера говорил! – мечтательно протянуло существо.
– Какие еще слова? – испуганно спросил Петр.
– Хорошие! Красивые! Такие слова, которые могут тронуть самые чувствительные струны в женской душе!
Судя по тому, как выражалась Светик, она, как и большинство Светиков страны, была воспитана на телевизионных сериалах. Петр же работал на телевидении, и его похмельные мучения от сериальной лексики еще больше обострились.
– Заткнись, а?! – взмолился он, страдальчески поморщившись и схватившись руками за голову.
В голове по-прежнему перекатывались валуны и двигалась по бездорожью тяжелая техника.
– Как я сюда попал? – спросил Петр, когда все его попытки самостоятельно вспомнить минувший вечер окончательно провалились.
– Обыкновенно, – ответила Светик. – У тебя в семье проблемы, ты пришел в кабак, там я тебя пожалела и привела домой…
– Это надо же так нажраться! – проговорил Петр, разглядывая свою спасительницу.
Светик ничуть на него не обиделась. Она понимала мужчин и знала, как они чувствуют себя по утрам после веселого вечера.
– А вот я тебе рассольчика принесла! – проворковала она и протянула своему временному другу граненый стакан с божественным утренним напитком.
Петр вцепился в стакан, как умирающий от жажды в пустыне, и высосал его. Жить стало легче, мир приобрел свои изначальные краски, и даже Светик не казалась уже отвратительным существом из кошмарного сна.
Во всяком случае, Петр почувствовал к ней искреннюю и горячую благодарность.
Светик заметила перемену в его настроении и с грацией молодого бегемота впрыгнула на тахту.
– Петушок хочет, чтобы Светик почесала ему спинку? – проворковала престарелая фея, с неженской силой прижимая мужчину к своей необъятной груди.
Однако Петр под действием волшебного утреннего напитка настолько окреп, что почувствовал в себе достаточно сил для побега.
– Петушок хочет в сортир! – грубо ответил он и, с трудом вывернувшись из богатырских объятий любвеобильной феи, спрыгнул с тахты на пол.
Здесь он подобрал брюки, рубашку и прочие предметы своей одежды и выскочил в коридор.
– Петушок, возвращайся скорее! – крикнула вслед ему недолгая подруга. – Светик тебя ждет!
– Ага, щас! – пробормотал Петр, собирая в коридоре недостающие части своего туалета.
Он кое-как натянул брюки, носки и рубашку и торопливо покинул квартиру, пока Светик не бросилась в погоню. Остальное он надел уже на лестничной площадке, причем явственно чувствовал на себе заинтересованный взгляд через дверной глазок соседней квартиры. Взгляд был, несомненно, женский.
Окончательно одевшись, Петр спустился по лестнице, вышел на улицу и поднял руку, чтобы остановить машину.
Машина подъехала очень скоро: несмотря на помятый вид, Петр производил впечатление обеспеченного человека, а то, что он был помят и растрепан, говорило только о том, что при расчете он не будет слишком мелочиться.
– Куда едем? – осведомился водитель, оглядев пассажира наметанным глазом.
– Пока прямо… – ответил Петр.
Ему нужно было для начала кое-что вспомнить…
Петр откинулся на сиденье, прикрыл веки и стал вспоминать минувший вечер.
Процесс этот шел в обратном порядке, от конца к началу.
Сперва он вспомнил, как возле стойки бара к нему подсела престарелая фея, и он начал раскрывать перед ней свою измученную душу. При воспоминании о Светике его невольно передернуло.
– Так куда едем? – повторил водитель свой вопрос.
– Домой… – машинально ответил Петр.
– А конкретно?
И тут Петр вспомнил, как забрел в заведение «Последний приют».
А с чего его туда занесло?
С этим было связано какое-то крайне неприятное воспоминание…
Петр поднял глаза, пытаясь сосредоточиться.
Прямо впереди по курсу машины красовался огромный постер, реклама банковского вклада под немыслимо высокий процент…
И это слово – процент – помогло ему вспомнить все.
